— Хлестко написано, а? — доктор ждал, что скажет Грачев.

Но Петр сидел, задумавшись. Он даже не слышал, когда ушел Коваленко, не обратил внимания на вестового, который приглашал к столу. Когда все ушли обедать, Петр поспешил в рубку дежурного по кораблю. Здесь сидел рассыльный. Грачев попросил оставить его одного. Плотно прикрыв за собой дверь, он набрал нужный номер берегового телефона. В трубке послышался чей-то басовитый голос.

— Это редакция? Кто у телефона? Редактор? Извините, я не знаю вашего звания… Ясно. Товарищ капитан первого ранга, у вас напечатана статья о молодых лейтенантах. Кто ее автор? Я и сам вижу, что А. Царев. Кто он? По-моему, это псевдоним, не правда ли? Видите, я угадал. А как его настоящая фамилия? Не скажете? Ах, разглашать псевдонимы вы не имеете права. Но я — лейтенант, там меня критикуют.

Ах, вот в чем секрет, — послышалось в трубке. — У вас есть возражения? Тогда заходите ко мне, разберемся.

— Благодарю вас…

Петр положил трубку на рычажок. Только сейчас он почувствовал, что на лбу выступил пот.

В каюте он не мог найти себе места. Ходил и все огорченно вздыхал. «У вас есть возражения? Заходите!» Нет, Петр не пойдет. Ему не терпелось узнать, прочел ли статью Серебряков? Ох, как душно в каюте. Петр вышел на палубу. Море серое, как слюда. Холодное, нелюдимое. Он зябко поежился. Старался думать о жене, друзьях по училищу, о ком угодно, только не о статье, но мысли неизменно возвращались к одному — кто написал ее. Голубев? Да нет же, не он. Леденев? Петр так задумался, что не заметил подошедшего командира.

— Куда собрались? — Серебряков привычно покрутил усы.

Грачев посмотрел на командира, стараясь по выражению лица узнать, читал ли он статью. Лицо Серебрякова — какое-то неприступное, хмурое, как и вода в заливе, а в глазах обида и боль.

— К соседям, там флаг-связист, — смутился Петр.

Серебряков помолчал, глядя куда-то в сторону маяка.

Стоял он на палубе чуть ссутулившись, задумчивый.

«Он уже все знает», — подумал Петр.

— Вот что, — нарушил паузу Серебряков, — вечером на берег не сходите. Будем обсуждать статью.

И капитан 2 ранга зашагал по шкафуту.

Петр ожидал, что Серебряков поговорит с ним, даст совет, как вести себя, а он обошелся с ним так холодно.

«Я им все скажу!»

…Он сидел рядом с доктором.

— Нос не вешай, понял.? — шепнул Коваленко.

В кают-компании на расширенное заседание партийного бюро собрались все коммунисты, Серебряков уселся за столом напротив Грачева. Вот он глянул на лейтенанта и сразу отвел глаза в сторону.

С места поднялся Леденев:

— Товарищи, все читали в газете статью «Сердце просит романтики»? Там критикуется лейтенант Грачев…

Леденев прочел всю статью. Теперь ее надо обсудить и дать ответ в редакцию газеты.

— Разрешите мне? — К столу подошел Коваленко.

Дверь кают-компании скрипнула, и на пороге появился флаг-связист Голубев.

— Прошу извинить, у вас совещание?

— Вы кстати, — сказал ему Серебряков. — Я бы просил вас остаться.

— Если надо — я рад, — Голубев уселся рядом с Кесаревым.

Доктор стоял высокий, плечистый.

— Я коротко, — Коваленко снял очки, стал тереть стекла. — Писака покривил душой — не за что так бить Грачева. Он ведь без году неделя на корабле, — и доктор сел.

Наступила тишина, она и обрадовала Петра и испугала.

— Кто желает взять слово? Товарищ Скляров? Пожалуйста.

Петр подумал: «Этот даст прикурить!»

Скляров пригладил волосы. Он был взволнован и потому голос срывался. На Севере старпом служит десять лет. Север вошел в него, и то, что сказано в статье о Севере, волнует. Что и говорить, удалось автору зажечь читателя. Но с критикой Грачева он не согласен. К чему так резко ставить вопрос? Для этого нет оснований. Лейтенант Грачев — хлюпик. Вранье.

— Я не стал бы старпомом, если бы в первом походе жгучий норд-ост не выдавил слезу из глаз. Но это так, между прочим. Нет, у Грачева не червивая душа.

Кесарев бросил реплику: мол, там об этом и не пишется.

Скляров возразил:

— Извините, напрашивается именно такой вывод. Да, Грачев порой горяч, сам я не раз его одергивал. Но ведь молод парень, всякое случается.

Леденев усмехнулся:

— Павел Сергеевич, ты не зажимай критику. Все, что есть на корабле плохого, надо выкорчевывать с корнем.

— И я за это. Но нельзя же бить ребенка за то, что, делая первые шаги, он падает? Грачев был в море один раз. Заметьте, один раз. Да, скис в море. Тут я не возражаю. Но почему автор делает вывод, что Грачев бежит от моря? — Скляров отбросил назад волосы. — После похода Грачев пришел ко мне и сказал: «Скис я, товарищ старший помощник. Стыдно мне перед всеми. Но больше такой слабости я не допущу!» Я видел у него на глазах слезы. А тот, кто равнодушен к морю, слез не прольет. Да, да, не прольет, уверяю вас. — Скляров посмотрел в сторону флаг-связиста. — Товарищ Голубев, скажите, разве Грачев не старается по службе?

— Старается, — отозвался тот.

— Нет, я не согласен с такой критикой, — горячо продолжал старпом. — От нее недобро пахнет. Кстати, почему бы не пригласить на партийное бюро самого автора статьи, пусть бы все послушал?

Леденев заметил:

— Это вовсе не обязательно. Нам нужно существо статьи, а не тот, кто ее писал.

Петр подумал о Леденеве: «Не он ли написал?»

— У вас все? — замполит в упор смотрел на старпома.

— С вами автор советовался?

Леденев ответил, что и в глаза его не видел.

— В статье здорово сказано о простых советских париях с сердцем Данко и с душой Павки Корчагина, — начал свое выступление старший лейтенант Кесарев. — Отец Грачева был именно таким. И я не верю, чтобы Петр стремился прожить годы офицерской юности без порывов…

«Сам я приехал в Заполярье и не ищу теплого местечка», — чуть не вырвалось у Грачева.

— В том походе, о котором пишется в статье, — продолжал Кесарев, — я стоял вахтенным офицером. Грачев был моим дублером. Я остался им доволен. Команды подавал четко, точно удерживал курс, хотя корабль часто маневрировал… Мне кажется, что коммунист Серебряков был к лейтенанту излишне строг. Первая вахта. Я никогда ее не забуду. Мы тогда были в океане. Шторм. Ночь все окутала. А я — на мостике. И слезы, и воду глотал. Что и говорить — тяжело пришлось. Но когда вернулись с моря, командир пожал руку: «Умеешь глотать соленую воду. Это уже хорошо!» Пять лет прошло с тех пор. Слова командира не забылись. И воду все еще глотаю, и не такая уж она соленая, как казалась на первых порах.

— Слаще сахара стала? — отшутился старпом Скляров.

Серебряков молча покосился в его сторону. А Кесарев продолжал запальчиво говорить о том, что автора статьи он бы заставил выпить ведро морской воды, потом дал бы ему бумагу и ручку. Видно, чернильная у него душа.

— Лихо! — выкрикнул штурман.

— Вы хотите взять слово? — спросил его Леденев.

— Скажу, — штурман быстро протиснулся к столу.

— Чернильная душа не могла так взволнованно написать о суровом Севере, — начал штурман. — Зря бросаем упрек автору. Грачева правильно критикуют. Парень с заковычкой.

Петр сжал губы: «Может, но я не хлюпик. И моря не боюсь. И отца помню».

Штурман, как член партийного бюро, полностью согласен с критикой в статье. Если сейчас закрыть глаза на промахи в службе молодого коммуниста Грачева, то завтра он может совершить проступок и похуже.

— Разрешите? — Это поднялся с места мичман Зубравин.

Говорил он медленно, словно обдумывал каждое слово. Лейтенант Грачев для них, радистов, хороший командир. Конечно, он еще молод, может, потому и горячится. Но человек он честный. Ну, а статья… Вот у него, Зубравина, случилась однажды осечка — не принял на вахте срочную радиограмму. Пришел корреспондент писать о лучших людях, а ему и говорят: мол, в походе промах был. Вскоре в газете появилась заметка. Колючая, не без ехидства.

— Прочел ее, — продолжал мичман, — и, честное слово, она не обозлила меня, сил прибавила. А тут зуботычка, а не статья.