— Вам письмо!

Петр обрадовался:

— Не шутишь, Тихон? По такому случаю я готов с тобой еще одну мину уничтожить!

Петр с волнением смотрел на голубой конверт. Милый Ленкин почерк. Он осторожно распечатал письмо.

«Петя, я решила написать тебе правду…»

У Петра недобро заныло сердце.

«С тех пор, как ты уехал, многое изменилось. Я будто заново открыла себя. Я выхожу замуж за Андрея…»

Листок задрожал в руках. Петр смотрел на ровные строчки. Буквы плясали перед глазами, двоились, словно исполняли какой-то странный танец.

— Потерял Ленку, — простонал Петр.

На душе стало тоскливо и холодно, как будто его бросили в пещеру. Темно в этой пещере. И тихо. Каменные глыбы давят на тебя, вот-вот задохнешься… Семья. Смешно. И обидно. Обидно, что все то, чем он жил, рухнуло в ту самую пропасть и растворилось в густой темноте. И даже не верится, он ли, Петр, еще вчера уверял своих друзей на корабле, что Лена у него не такая, как все женщины. Она особенная. Вот как Вега — звезда в созвездии Лиры. Много звезд на небе, но Вега — самая яркая. И самая крупная. Теперь эта звезда угасла, но взошла для Андрея, ярко светит ему… Нет, такого не может быть! Лена не способна на подлость. Она просто пошутила. И не надо волноваться. Не надо. Надо собраться с силами и прочесть письмо до конца.

«…Я все время чего-то не находила в тебе. А теперь вот поняла — только сейчас по-настоящему полюбила. И, пожалуйста, строго не суди. Я скрывала свои связи с Андреем, в этом моя вина. Но, милый Петя, кто станет кричать о своем счастье, если оно еще в пере жар-птицы? Сначала надо достать это перо. Его-то и принес мне Андрей.

Счастливого плавания, милый Петя. Мужайся. Сам же говорил, что море не терпит нытиков…»

Нет, больше читать Петр не мог. С новой силой в нем вспыхнула обида. Почему-то именно сейчас пришли на память слова Серебрякова: «Петя, ты еще не знаешь, что такое любовь. Это — страдание».

Петр схватил китель, сунул в карман письмо и побежал к командиру. Столкнулся с доктором.

— Куда, Грачев? Постой!..

В каюту Серебрякова Петр ворвался без стука. Именно ворвался. Командир удивленно уставился на него.

— Что с вами?

— Она бросила меня. Вот… — Петр протянул листок.

«Она бросила меня». Серебряков еще раз медленно прочитал письмо. Семейная трагедия, так, кажется, говорят. Что ж теперь делать лейтенанту? А ему, командиру?

— Да, Петя, плохо. Очень плохо, дорогой. Но плакать моряку не положено. Садись, подумаем вместе.

— Ехать мне надо. Немедленно. Тут что-то не то. Отпустите меня, Василий Максимович!

— Ехать, говоришь? Ну что ж, езжай. Дела сдай мичману Зубравину. Только… — Серебряков подошел к Петру, обнял его за плечи, — только не авраль. Сначала позвони ей домой.

Дождь густой сеткой покрыл город. В тусклом свете уличных лампочек серебрились лужи. Петр шел, не видя дороги. Значит, Лена никогда его не любила, притворялась только. Или разлюбила? Но почему? Он всегда был внимателен к ней, заботлив. Часто по вечерам она уходила на репетиции в консерваторию, а Петр допоздна сидел за столом и переписывал ей ноты. Он не любил это занятие, но Лена, уходя, целовала его и шептала: «Если меня любишь — сделаешь».

Вспомнил Петр и консерваторию. Однажды он пришел туда, чтобы встретить жену, Лена рассердилась:

— Ты что, следишь за мной?

— Я думал, наоборот, ты обрадуешься.

— Сама дорогу знаю.

Видно, не зря она так сказала. Конечно, не зря. И никакой любви не было. Петр силился вспомнить что-то очень важное. Как-то они с Леной пошли в театр. Она не смотрела на, сцену, все время почему-то нагибалась и, сдерживая себя, кашляла в руку. Он спросил — не простудилась ли? Лена только рукой махнула. Но после антракта ей стало хуже.

— Голова кружится…

Они вышли из зала.

— Кажется, я влипла… Дай мне пальто и вызови такси. Ну, скорее!

В машине Лена шепнула ему, что у них скоро будет ребенок.

— Ленка! Родная! Вот молодец! — закричал Петр.

Шофер даже мотнул головой: мол, шальной.

Петр так и не вспомнил, как вел себя тогда. Врезалось в память одно: он целовал жену и твердил: «Лена, ты молодец!» А та хмурилась, и Петр не мог понять — почему. Ведь такая радость! А тут еще теща. «Иметь детей Леночке еще рано». И Леночка решила лечь в больницу.

— Я не могу рожать, у меня неважное здоровье. Не сердись.

Чувствовал тогда Петр, что жена говорит неправду.

— Давай вместе сходим к врачу?

Лена вспылила и уже прямо говорила ему, что не станет губить свою молодость.

— У меня — талант, мне надо сперва окончить консерваторию. А что будет, если я рожу? Пеленки. Стирка. Детский плач! Ужас! Нет-нет, Петенька, не агитируй. Дети у нас будут, но только не сейчас.

На почте Петр подошел к маленькому окошечку. Девушка в сиреневой блузке с улыбкой спросила, что ему надо.

— Ленинград. Срочный, молнию, словом, как можно скорее, я очень прошу вас.

Девушка успокоила его: ну что ж, если очень срочный, она постарается.

— Ждите, — сказала она, оформив заказ.

Петр сел на стул. Напротив сидела полная женщина в очках. Где-то он видел ее? Женщина тоже внимательно смотрела на Петра.

— Я вас уже видела, — неожиданно сказала женщина.

— Меня?

— Вас. У причала. Помните, месяца два назад вы стояли с Голубевым, а мы с Олегом подходили на катере? Олег — это мой муж, Курепов, капитан 3 ранга, флаг-связист. Уехал в командировку. Месяц прошел, а я так соскучилась! И дочка тоскует без папки.

«И все-таки вам легче», — подумал Петр. Он заставил себя улыбнуться. Курепов беседовал с ним на крейсере после того злополучного случая, когда Крылов прохлопал радиограмму. Не шумел, как Голубев, а толком во всем разобрался, пожурил Грачева. «Опыта у вас еще нет — вот где причина. Так что мотайте на ус!»

— Курепова, вторая кабина! — крикнула девушка. И высунулась из окошечка. — Товарищ лейтенант, сразу же после этой дамы соединят вас.

— Спасибо, большое спасибо!

И вот трубка в руке Грачева. Слышимость — превосходная. Как будто это не почтовое отделение на далекой северной земле, а автомат на Невском.

— Вам кого, товарищ? — переспросила мать Лены.

— Это я, Петр, муж вашей дочери.

— Что? Ошибаетесь, милый человек. Муж моей дочери Андрей. Да, да, она все написала вам. Вам тяжко? Ну, ну… Надо было ценить ее, дорогой мой. А теперь плавайте себе на здоровье. Живите с романтикой…

— Позовите Лену, — перебил Петр.

— У нее урок музыки. Фу, пристали. Я же сказала, она вам не жена!

— Я пока не дал ей развод! — крикнул Петр.

— Это формальности. Дадите, милый человек, никуда не денетесь. И не звоните больше, — и бросила трубку.

— Алло! Алло!

Петр до крови закусил губы. Надежда на то, что поездка все уладит, лопнула. Вот ты какая, Ленка. Ни совести, ни чести. И этот Андрей… Подлец!

Не разбирая дороги, он шел на корабль, а в ушах все еще звучало: «Она вам не жена…»

На краю обрыва сопки Петр остановился. Куда идти, что делать? Ночь. В студеном небе мигают звезды. Петру от их света холодно. Внизу, у причала, глухо ворочалось море. «Бодрый» зыбко качался на волне. Где там Серебряков? Ах да, он после ужина сошел на берег. Петру тоже не хотелось идти на корабль. На душе боль и тоска. Ему казалось, что сейчас он чем-то сродни вот тому серому камню, что торчит из темной воды. Лучи электрического фонаря дробят его, и он отливает бронзой. Потом взгляд его скользнул по бухте, остановился у островка.

Долго и неподвижно стоял он в раздумье. Уже и склянки пробили на кораблях полночь, и ветер стих, будто тоже прилег отдохнуть, а Петр стоял. Впервые ему не хотелось идти на корабль.

«Она вам не жена», — настырно преследовал его въедливый голос.

Петр напряженно вглядывался в море, словно в нем было его спасение. «Море… — Он горько усмехнулся. — Что скажешь теперь, море? Молчишь? Ну, молчи, молчи. Это хорошо, что ты молчишь. Дай мне подумать… Ты всегда орешь. Только и слышен твой голос. Скажи, чем ты меня заворожило, море? Студеное ты, буйное, иной раз как с цепи сорвешься, а чего? Я и так битый… Не надо меня бить. И жена вот побила…» Грачев усмехнулся — и чего это он с морем разговорился? Ему все равно, кто ты — сын героя, красивый или урод. Ему все равно. Морю подай дюжих парней, чтоб глаза у них не мокли от слез. «Плавайте себе на здоровье, живите с романтикой…» А разве Петр не романтик? Мать Лены знает, что на Север он сам попросился. Знает, а бросает упреки… Да, да, море… Скажи, что теперь делать мне? Воркуешь волнами у каменных глыб. А ты скажи!..