– О чем? – спросил Гарри, но Телма лишь продолжала стонать: "Господи Боже, Господи Боже!" и, закрыв лицо руками, покачивалась взад-вперед.

Он ждал, спокойно наблюдая за ней, и тут впервые заметил, как Телма пополнела в талии, и мозг его пронзила мысль: "Вот оно! Незачем и спрашивать. Сам вижу".

Вспомнились слова Ральфа, подозрения Эстер и прозрачные намеки Дороти – все это материализовалось в пока что еще небольшом округлении живота Телмы.

– Ждешь ребенка, – сказал наконец Гарри. – От Рона?

– Да.

– И на каком ты месяце?

– На четвертом.

– Рон знает?

– Я ему сказала вчера вечером.

Гарри подпер плечом косяк двери и посмотрел на розы, украшавшие коврик Мариан, они показались ему капризными личиками младенцев.

– А что намерен делать Рон?

– Что положено, конечно.

– И ты думаешь, ему легко будет сделать то, что положено, после того как он столько раз делал то, что не положено?

– Не стоит иронизировать по этому поводу. Это ни к чему не приведет. Я все обдумала. Будет нелегко, но Рону и мне нужно добиться развода, а потом мы поженимся.

– К тому времени у тебя уже будет ублюдок.

Это слово подействовало на Телму, как удар хлыста, она качнулась и упала бы, если бы не стояла, втиснувшись между стеной.

– Телма!

Гарри пошел через комнату, чтобы поддержать ее, но она протестующе выставила вперед руку.

– Не надо. Я... я уже в порядке.

– Позволь мне...

– Нет. – Телма две-три секунды подержалась за спинку дивана, потом выпрямилась с исполненным достоинства видом.

– Не произноси этого слова при мне. Не смей так говорить о моем сыне.

А Гарри, глядя на нее, подумал: "Она все предусмотрела – два развода, новый брак, даже пол ребенка".

– Ты еще услышишь немало слов, которые тебе не понравятся, Телма. Уж лучше подумай о них сейчас, чтоб они не застали тебя врасплох.

– Мне плевать, что обо мне будут говорить.

– Едва ли. Приготовься встретить реальность такой, какая она есть.

– Я готова. Вот моя реальность. – И она приложила руку к животу. – Для меня реальность – мой ребенок. Я хотела ребенка, с тех пор как себя помню, а теперь он растет во мне.

– Реальность – не один-единственный факт. Это сочетание тысяч, миллионов...

– Ты отказывал мне в ребенке, Гарри, отговаривался тем, что я будто бы слишком стара, чтобы в первый раз рожать, и ты боишься, как бы со мной чего не случилось, и в результате потерял меня. Да, ты меня потерял.

Он беспомощно покачал головой, не в силах что-нибудь произнести.

– И это твоя вина, Гарри. Поэтому я даже не прошу у тебя прощения и не считаю себя виноватой. Я хотела ребенка больше всего на свете, видела, что годы идут, я старею, и никакого мне нет утешения. Я не ощущала в себе жизни, чувствовала себя мертвой и бесполезной. Не говори мне о реальности, Гарри. Что бы ни случилось, я об этом не жалею. И никогда не пожалею. Буду жить ради сына.

Ее речь прозвучала так, словно она выучила ее давным-давно и не раз репетировала перед зеркалом, готовясь к тому моменту, который теперь наступил.

– Значит, ты все рассчитала заранее? – спросил Гарри.

– Нет, это не так.

– Грубо говоря, ты подцепила его на крючок?

Телма посмотрела на него с известной долей презрения во взгляде:

– Думай что хочешь. Теперь уже ничего не изменить.

– Но почему? Почему Рон? Почему мой лучший друг? Ведь у него жена и дети. Во имя всего святого, неужели ты не могла остановиться и подумать? Или, по крайней мере, поговорить со мной и рассказать, что с тобой творится?

– Я пробовала начать разговор. Ты никогда меня не слушал. Слышал только то, что хотел услышать. У тебя все было в розовом свете, полная идиллия: дом, жена, которая присматривала за ним, вовремя подавала тебе еду, гладила рубашки...

– Мне достаточно было одной тебя, – сказал Гарри. – Мне ничего и никого не надо было, потому что я любил тебя. И до сих пор люблю. О, мой Бог, Телма! Неужели нельзя забыть этот кошмар и вернуться к прежней жизни?

– Я не хочу возвращаться к прежней жизни. Даже если бы смогла. У меня могут быть большие неприятности, но я, по крайней мере, чувствую, что живу, у меня есть будущее, которое я разделю с сыном. И с Роном. – Голос ее чуточку дрогнул, когда Телма произнесла это имя, в нем исчезла уверенность, с которой она говорила о ребенке. – Да, конечно, и с Роном.

– Конечно.

– О, я знаю, о чем ты думаешь – о моем глупом предчувствии, будто его нет в живых. Но это неправда. Просто миссис Мэлверсон задурила мне голову, толкуя о спиритических посланиях. Все это чепуха. Я знаю, что он не умер. Я знаю, где он.

– Где же?

– Нет, не в таком узком смысле. Я знаю только, что он где-то прячется, потому что испугался. Возможно, испугался Эстер. Конечно, она учинит неизвестно что, но ему надо просто-напросто выдержать все ее наскоки. Я думаю, она поднимет страшную бучу, она на это способна.

– А скажи, кто в ее положении был бы не способен на это?

– Но Эстер в особенности, она такая решительная. Что ж, я тоже решительная. Пусть себе заваривает кашу. В любом случае мы с Роном здесь не останемся. Когда все закончится, уедем в Штаты, может быть, в Калифорнию. Я там никогда не бывала, но говорят, дети, выросшие в Калифорнии, крупнее и здоровее, чем где бы то ни было.

Тон ее изменился и указывал на то, что Телма перешла к очередной мечте, скорый поезд пересек границу и мчался по Штатам в Калифорнию. Ничто не преграждало ему путь, – а если преграда возникала, она тут же уничтожалась. Гарри знал это по опыту. В прошлом не раз стоял на рельсах.

– ...а еще потому, что все время играют на воздухе, даже зимой. И пищу принимают на воздухе. Готовят ее на больших жаровнях или идут на берег моря и разводят костер.

Гарри вышел на рельсы перед поездом с бесстрашием человека, которому терять нечего.

– Остановись, Телма. Хватит.

– Почему?

– Не начинай жить в будущем году, когда тебе еще предстоит прожить сегодняшний вечер, завтрашний день и будущую неделю.

– Проживу. Не беспокойся за меня, Гарри. Сердись, обзывай меня любыми словами, но только не беспокойся за меня.

– Я не могу позволить себе рассердиться. Я тогда мог бы сделать тебе больно.

Из кухни вдруг донесся громкий треск, словно разбилась тарелка.

– Мариан, – сказала Телма, – Бог ты мой, я про нее совсем забыла.

И Мариан, словно дождавшись нужной реплики, ворвалась в комнату через качающуюся дверь, наклонив голову, будто нападающий на противника баран.

На Гарри она не обратила никакого внимания, будто его здесь не было. А сразу же заорала на Телму:

– Ах ты, сука! Паршивая маленькая сучка! Забирай свои манатки и выметайся отсюда!

Телма побледнела, но не потеряла присутствия духа, словно мечта о Калифорнии сгладила острые углы сиюминутного бытия.

– Ты всегда подслушиваешь, о чем говорят твои гости, Мариан?

– Подслушивать – это одно, а наставлять рога мужу – совсем другое. А свою наглость оставь при себе, слышишь?

– Слышу. Ты орешь, как тетка Мэй.

– Не смей упоминать ее имени. Мы – порядочная семья, а ты покрыла нас позором. Чтоб и духу твоего здесь не было! По мне, так твое место на панели.

– Возможно, я туда и отправлюсь. А если дело пойдет ходко, лишних клиентов стану уступать тебе. Такая практика будет тебе на пользу.

– Ах ты, грязная дешевая...

– Молчать! – скомандовал Гарри. – Обе заткнитесь! Телма, иди собери свои вещи. А вы, Мариан, сядьте.

Телма поспешила в спальню, но Мариан осталась стоять, уперев кулаки в свои огромные бедра.

– Мне не может приказывать ни один мужчина. И не подумаю садиться.

– Хорошо, передо мной вы можете стоять хоть на голове. Но не кричите, как базарная торговка. У ваших соседей есть уши.

– Она оскорбила меня, вы сами слышали, она меня оскорбила.

– Вы первая оскорбили ее.

– Она это заслужила, сама напросилась. А вы, после всего, что она вам причинила, вы еще держите ее сторону?