Как бы увеличились их опасения, подозревай они только роль, которую негодяй Рам-Шудор согласился играть в этих событиях. Увлеченные великодушием своего характера и ловкостью, с какою презренный играл свою роль, они приняли его сторону, когда скептик Барбассон выразил недоверие к этой комедии. Но всякий мог бы тут ошибиться: ни один факир, ни один индус, каким бы негодяем он ни был, не осмелится произнести напрасно «страшную» клятву и тем самым попирать ногами не только религиозные верования, но и все кастовые традиции, все понятия о чести своей страны. Один только туг способен на подобную вещь, а они не знали, что мнимый факир принадлежал к этой всеми презираемой касте. Власть клятвы над индусами всех классов такова, что Рам Шудор наотрез отказался бы, если бы от него потребовали поклясться именем богини Кали, а если бы он произнес требуемую клятву, то ничто в мире, даже месть родных, не заставило бы его нарушить ее.
За некоторыми весьма редкими исключениями, примером которых могут служить Рама и Нариндра, вопрос о чести представляет в Индии ни более ни менее, как формулу, человек может быть честным и бесчестным, смотря по роду клятвы, которую он произнес. Несмотря, однако, на то, что присущая им наблюдательность была усыплена, они чувствовали инстинктивное отвращение к Рам-Шудору, а потому были очень довольны, когда Сердар согласился взять его с собой, вместо того чтобы оставить в Нухурмуре, где он мог поддаться искушению (по их мнению по крайней мере) и воспользоваться известной ему тайной, чтобы получить от англичан обещанную премию за поимку Сердара и Нана Сагиба. Теперь же, напротив, они могли следить за всеми его поступками и при малейшем подозрении сделать его безвредным.
Но оказалось, что в этом случае они столь же ошибались, как и были правы, ибо задуманный Кишнаей план был так ловко составлен, что представлял собою обоюдоострое оружие, режущее с обеих сторон. Оставшись в Нухурмуре, Рам-Шудор предавал Нана-Сагиба; отправившись на «Диане», он готовился предать Сердара. Нариндра и Рама не предвидели возможности первого факта; что касается второго, то, раз было пробуждено их недоверие, они ждали малейшего указания, чтобы убедиться в его возможности.
С тех пор, как они покинули Гоа, недоверие их все усиливалось. Кроме тощего тела, в Рам-Шудоре ничто не напоминало факира. Люди этого сорта, воспитанные в походах, привыкшие к общению с браминами, приобретают известного рода привычки, образ жизни, разговор, чего они не замечали в нем. Факиры, кроме того, совершают утром и вечером известные обряды, которые предписываются им религией; утром при восходе солнца и вечером при заходе этого светила они простираются ниц, преклоняясь перед Индрой, богом света и огня; три раза в день они читают гимны Веды в честь своих предков и всякое дело и всякий поступок в своей жизни сопровождают стихами и «ментрамами» — заклинаниями, призывающими на помощь добрых духов и отгоняющих злых. Ничего этого не исполнял Рам-Шудор; он был, по-видимому, так чужд всем обычаям, что это на второй же день бросилось в глаза Раме и Нариндре, и они тотчас сообщили друг другу о своих подозрениях.
Рам-Шудор, одним словом, имел так мало общего с факирами, что не знал даже самых простых правил для исполнения роли этого лица, — иначе он исполнил бы все предписания, чтобы еще лучше усыпить бдительность тех, кого он хотел обмануть. Друзья пришли к этому заключению после двадцати четырех часов пребывания на борту, где все были так тесно соединены друг с другом, что не имели возможности уединиться.
Но если Рам-Шудор не факир, в чем нельзя было сомневаться, если он только выдал себя за такого, чтобы лучше скрыть свои намерения, то кого хотел он обмануть и в чью пользу совершал он этот обман?
Таково было заключение или, вернее, двойной вопрос, который вытекал из этого заключения и который Нариндра и Рама поставили друг другу на второй вечер, когда они, удалившись в свою каюту, делились своими впечатлениями. Первый вопрос они решили легко: Рам-Шудор не мог иметь никого в виду, кроме Сердара, на борту «Дианы», по крайней мере. Только это лицо, которое играло такую выдающуюся роль в войне за независимость и прославилось своими подвигами, которое приобрело множество врагов, с ожесточением преследовавших его, могло внушить большой интерес предателю. Что касается второго — в чью пользу действует мнимый факир, — они тоже в силу рассуждения пришли к логическому заключению, и весьма точному, как это показывают знакомые нам уже события.
Рам-Шудор, пойманный врасплох в Нухурмуре, сознался еще тогда, что он агент Кишнаи, а потому следовало искать, в чью пользу действовал начальник тугов. Лицо, вполне подходящее для того обстоятельства, было одно: сэр Вильям Броун, губернатор Цейлона, который еще раньше пользовался услугами Кишнаи, чтобы завладеть Сердаром, когда последний приговорен был к смерти вместе с Нариндрой и вместе с ним же спасен Рамой-Модели и Ауджали.
Поспешность, с которой Рам-Шудор просил Сердара взять его с собой, указывала также на известное его намерение. Накануне отъезда он мог незаметно выйти ночью через внутреннюю долину и затем отправиться для совещания к начальнику тугов, который, выбирая между Наной и Сердаром, предпочел по известным ему причинам последнего, — или, точнее, поручил своему верному шпиону предать Сердара Вильяму Броуну, а сам рассчитывал воспользоваться отсутствием защитников и завладеть принцем.
Придя к такому заключению, друзья решили посвятить весь следующий день неустанному наблюдению за Рам-Шудором, не привлекая к себе его внимания. Решено было также предупредить Сердара и употребить все свое влияние на него, чтобы заставить его запереть мнимого факира на все время, пока экспедиция на Цейлон потребует их присутствия на земле.
К убеждению в измене Рам-Шудора они пришли на основании собственного рассуждения и близкого знакомства с правами и обычаями настоящих факиров. Тем не менее они не скрывали от себя, что все эти факты, важные для них, нелегко повлияют на великодушную натуру Сердара, особенно ввиду того обстоятельства, что сорок восемь часов тому назад они сами поддержали правдивость слов Рам-Шудора, а с тех пор не случилось ни одного факта, чтобы изменить это мнение.
Надо было, следовательно, добыть во что бы то ни стало этот осязательный, очевидный факт, указывающий на измену; без этого, они чувствовали, будет трудно убедить Сердара. Между тем Рам-Шудору достаточно было перекликнуться двумя-тремя словами с одним из тех «макуа», которые на своих пирогах окружают вновь приходящие судна, чтобы предупредить сэра Вильяма Броуна. Они были индусы и знали, как ловко, несмотря ни на какой надзор, переговариваются между собой туземцы.
Но как добыть этот факт? Они решили употребить для этого все силы своего ума. В их распоряжении был еще целый день, а в один день можно много чего сделать.
Счастливая звезда Сердара снова всходила на горизонте, несмотря даже на то, что Барбассон мог опоздать и не приехать вовремя. Проницательности и чутья Нариндры и Рамы было достаточно, чтобы и на этот раз спасти его.
На следующий день вечером, когда с «Дианы» можно было различать вершины Кюранайгалла и пика Адама, Нариндра, прогуливаясь по палубе, обратился к Раме и сказал ему:
— Я нашел средство сорвать маску с Рам-Шудора; но для того, чтобы я мог привести в исполнение свой план, необходимо устроить так, чтобы мы сегодня вечером не попали в порт.
— Я это возьму на себя, — отвечал Рама — мне достаточно сказать одно слово моему брату. Уменьшив быстроту движений винта, но так, чтобы Сердар этого не заметил, мы опоздаем и не попадем в проходной канал, а потому вынуждены будем провести ночь на море.
— Иди же и скажи ему… Да, будем лучше говорить о других, совершенно посторонних вещах; мне кажется, что Рам-Шудор о чем-то догадывается… Он не спускает с нас глаз.
Шпион тугов действительно, продолжая забавляться со своими пантерами, с которыми он в проекте, касающемся Сердара, должен был играть весьма важную роль, был, видимо, чем-то встревожен. Неужели он заметил, что служит предметом наблюдений? Догадаться об этом было невозможно, а между тем он время от времени бросал злобные взгляды на двух индусов, и лицо его как-то странно передергивалось. Не боялся ли он также, что предприятие его рухнет в последнюю минуту? В первый раз, когда негодяй был пойман врасплох, он вывернулся, благодаря своему хладнокровию и комедии, которую раз двадцать разучивал под руководством хитрого Кишнаи, никогда ничего не делавшего наобум; но он чувствовал, что на этот раз, если его поймают, ничто не спасет его от заслуженной им участи.
