Край становился все более диким, хотя дорога была неплохой. Нам говорили, что на старой почтовой дороге следует соблюдать определенные правила. Разумеется, никакого покрытия на ней не было, и пыль поднималась столбом. К югу от Граца деревни попадались все реже, и на тридцать, а то и сорок миль потянулись горы, покрытые бесконечными сосновыми лесами. Эти деревья часто подходили к самой дороге, полностью ее затеняя, так что яркий солнечный свет в тех местах производил зловещий эффект. Но мы, не обращая на это внимания, продолжали весело катить вперед в облаке пыли, не предполагая, какое ужасное испытание ждет нас впереди. Мы въехали в большую и живописную деревню, где стояла церковь с куполом-луковкой и через реку был переброшен старый каменный мост. Здесь мы остановились, чтобы выпить вина. Поглазеть на нас высыпали почти все жители деревни. Они сказали, что многие из них видят машину впервые в жизни, хотя некоторым довелось посмотреть на автомобили в Граце. Нас предупредили, что дальше дорога становится совсем безлюдной. Так оно и оказалось; целый час мы ехали среди бескрайних лесов, не встречая ни одной живой души, никаких признаков человеческого жилья.
Наконец мы въехали в глубокую и узкую лощину. По обеим ее сторонам поднимались отвесные скалы футов в сто высотой. Лощина кончилась столь же внезапно, как и началась, но сосновые леса опять подступали к самой дороге. Когда впереди показались первые просветы среди деревьев, Арчи сказал:
— Отличное место для того, чтобы сдерживать наступление. В таком месте горстка солдат могла бы задержать целую армию.
Вот тут это и случилось. Сначала из-под днища автомобиля послышался зловещий гул, затем оглушительный скрежет металла и шипение. Значит, что-то серьезное. Мы с Арчи вылезли из машины и отправились определять наше местонахождение, Бауэр полез осматривать поломку. Вскоре мы обнаружили, что остановились в ста ярдах от маленькой деревушки — это было первое человеческое поселение на протяжении тридцати миль. Несколько домиков совсем обветшали, их крыши провалились внутрь. Единственным зданием с целой крышей оставалась маленькая часовня, но и у нее были выбиты все стекла, а стены полностью заросли ползучими сорняками. Такого в процветающей и трудолюбивой Австрийской империи мы не видели ни разу и даже не предполагали, что это возможно.
Мы вернулись к машине, размышляя о причинах столь безнадежного упадка, еще более удручающего из-за угрюмого пейзажа. Бауэр объявил, что треснула муфта в коробке передач; к счастью, коленвал цел, других повреждений не обнаружено, иначе все было бы намного хуже. Если мы найдем кузнеца или токаря со станком, сказал Бауэр, он все легко исправит. Перспектива ночевки посреди мрачного леса нас вовсе не радовала. Мы проделали тридцать миль по безлюдной территории, а до городка Гросскройц, где мы намеревались остановиться, ехать еще двадцать миль. Бауэр взялся снимать сломанную деталь.
— Может быть, удастся раздобыть лошадь, — сказал Арчи. — Сейчас только семь часов. Крепкая крестьянская лошадка могла бы к утру дотащить машину до Гросскройца.
— Ну да, надейся, — ответил я, но тут кое-что вспомнил. — Слушай, мы только что проехали мимо какого-то человека в двуколке! Лошадка у него небольшая, машину ей не утащить, но ведь он куда-то едет!
Примерно через час с нами поравнялась повозка, где сидел угрюмый, несговорчивый и грубый тип. Сначала он никак не желал остановиться, несмотря на наши призывные крики.
Его выговор оказался столь непонятным, что даже Бауэр едва разобрал половину его речей. Одну фразу возница повторял раз за разом — видимо, она не выходила у него из головы. Место, где мы застряли, называлось Шлосс-Ваппенбург, замок Ваппенбург; судьба нашего автомобиля крестьянина не волновала, а вот нам, по его словам, нужно убираться отсюда как можно скорее. Выяснилось, что лошадь и двуколку он купил в деревне в тридцати милях отсюда, в дороге задержался и сейчас больше всего на свете хотел бы оказаться как можно дальше от замка Ваппенбург и как можно ближе к Гросскройцу. В конце концов, за несколько крон он неохотно согласился подвезти Бауэра до города. Да, там можно найти хорошую мастерскую и кузнеца, который согласится работать всю ночь, так что Бауэр сможет привезти необходимые детали еще до рассвета. Места для нас с Арчи в легкой повозке не было, а топать двадцать миль, вместо того чтобы спокойно спать теплой летней ночью, нам не хотелось. Когда Бауэр забрался в повозку, Арчи спросил его:
— Вы говорите, что это место называется замок Ваппенбург. А где он, этот замок?
Угрюмый возница показал вперед кнутом и с дрожью в голосе сказал:
— Вон там, за деревней.
И, хлестнув лошадь, поехал прочь с такой скоростью, на какую было способно усталое животное.
Не считая мрачного пейзажа вокруг, беспокоиться нам было не о чем, поскольку в дорогу мы захватили не только уйму курток, накидок и одеял, но и корзину с едой — ее вручил нам Руди Фюрстенберг. Открыв ее, мы обнаружили половину окорока, связку холодных цыплят, огромное количество персиков и несколько бутылок токайского из личных погребов Руди, который позаботился о том, чтобы мы не умерли от жажды.
Перед ужином, чтобы убить время, мы решили прогуляться до деревни, осмотреть часовню, а затем дойти до руин замка, ибо ни секунды не сомневались, что он давно необитаем. Все, однако, оказалось не так просто. Дверь часовни, хотя и незапертая, до того заросла сорняками, что открыть ее стоило большого труда. Вероятно, это была усыпальница какого-то семейства; нарисованные на стене мемориальные таблички покрылись плесенью и потрескались, так что прочесть их было практически невозможно. Шелковые знамена превратились в жалкие тряпки, уныло свисавшие среди густой паутины, и рассыпались у нас в руках, когда мы развернули их, чтобы посмотреть, во главе какой гордой армии они развевались. Здесь царили грибок и плесень, а в проходах росли огромные желтые грибы-дождевики, взрывавшиеся под нашими ногами, распространяя неприятный запах.
Только в одном месте стена часовни была чистой — там, где находилась мраморная мемориальная доска, украшенная искусной французской резьбой и выполненная в виде траурной урны с наброшенным на нее покрывалом. По-видимому, доска принадлежала последнему представителю фамилии. На ней старинными буквами было выведено: «Графиня София Ваппенбург, 1778». Мы с радостью покинули маленькую заброшенную часовню, построенную, судя по ее виду, еще во времена крестоносцев и полностью забытую после того, как в 1778 году в ней нашел вечное упокоение последний из рода Ваппенбургов. Стоял теплый летний вечер, но мы с Арчи вздрагивали от холода.
Не знаю, откуда появился тот старик. Он внезапно возник рядом с нами и протянул нам какую-то бумагу. Старик был таким древним, что его желтая высохшая кожа казалась мумифицированной. Седые волосы были коротко подстрижены, а черная ливрея, послужившая, похоже, не одному поколению слуг, по фасону напоминала те, что я видел лишь на старинных гравюрах. Слуга протягивал мне письмо без конверта, просто сложенное и запечатанное. Написано оно было по-французски, с длинными s и f, это был либо очень плохой, либо очень старый французский — я подозревал второе. В письме говорилось, что в замке Ваппенбург нам могут предложить обед и ночлег. Однако, когда я увидел подпись, мое сердце тревожно забилось. Там стояло: «Графиня София Ваппенбург».
Старый слуга повел нас по узкой тропинке, казавшейся еще темнее из-за нависших над ней сосен. Наши шаги заглушал толстый слой опавших сосновых иголок; ни мне, ни Арчи разговаривать не хотелось. Вскоре впереди открылся замок: он стоял на вершине скалы, черневшей на фоне вечернего неба. Никогда прежде не видел я более мрачной и унылой картины. Большая часть замка лежала в руинах. Но главная башня, почерневшая от пожара, явно была обитаемой; войти в нее можно было по подъемному мосту, проржавевшему от времени. На фоне неба четко вырисовывался силуэт часовой башни. Вечернее солнце просвечивало сквозь ее выбитые окна, крыша и пол давно провалились, внутри кружилась какая-то тварь, похожая на огромную летучую мышь.
