На следующее утро я встал рано и после завтрака спросил, как пройти к дому священника. Оказалось, это совсем рядом. В Вет-Вейст все было совсем рядом. Селение состояло из серокаменных одноэтажных домов, построенных здесь и там без всякой системы. Дома были того же цвета, что и каменные стенки, отделявшие поля от соседней пустоши, и мостики через ручей, бежавший по одной стороне широкой серой улицы. Все здесь было серое. Даже церковь — ее невысокую башню я заметил неподалеку, — казалось, была построена из того же серого камня. Как и дом священника, до которого меня провожали гурьбой косматые и неотесанные ребятишки, почти с вызовом бросая на меня и Брайана любопытные взгляды.

Священник оказался дома, и после небольшой заминки меня впустили. Оставив Брайана охранять мои рисунки и чертежи, я направился за лакеем в обшитую панелями комнату с низкими потолками, где у зарешеченного окна сидел старик. Лучи утреннего солнца падали на его седую голову, склоненную над беспорядочно разложенными книгами и бумагами.

— Мистер… — начал он, медленно поднимая глаза и не отрывая пальца от строчки в книге.

— Блейк.

— Блейк, — повторил он и замолчал.

Я сказал, что я архитектор, приехал посмотреть фреску в церковном склепе, и попросил ключи.

— Склеп… — сказал священник и пристально взглянул на меня, приподняв очки. — Склеп закрыт уже тридцать лет. С тех пор как…

Он запнулся.

— Вы меня обяжете, если дадите ключи, — снова сказал я.

— Нет, — покачал он головой. — Никто больше не войдет туда.

— Жаль, — заметил я, — потому что ради этого я проделал немалый путь.

Я рассказал, ему о научном докладе, который меня попросили сделать, и о том, какие трудности мне приходится преодолевать.

Священник заинтересовался.

— А! — сказал он, положил ручку и убрал палец со страницы. — Понимаю. И я когда-то был молод и честолюбив. Судьба то и дело забрасывала меня в какое-нибудь уединенное место, и вот уже сорок лет я забочусь об исцелении душ в этой глуши, хотя уже небезызвестен в литературных кругах. Может быть, вам довелось прочитать мою брошюру о сирийской версии «Трех истинных посланий» Игнатия?

— Сэр, — ответил я, — стыдно признаться, но у меня нет времени на чтение даже очень известных книг. Единственное, что меня интересует, — это искусство. Вы же знаете, ars longa, vita brevis. [9]

— Вы правы, сын мой, — кивнул старик.

Явно разочарованный, тем не менее он смотрел на меня доброжелательно.

— Есть разные дары, и если Господь наделил вас талантом, развивайте его. Не держите под спудом.

Я сказал, что так и сделаю, если он даст мне ключи от склепа. По-видимому, моя настойчивость произвела на старика впечатление, и он задумался.

— Почему бы и нет? — пробормотал он себе под нос. — Молодой человек кажется вполне приличным. А суеверие — не что иное, как неверие в Бога!

Он медленно встал, вытащил из кармана большую связку ключей и отпер дубовый шкаф, стоявший в углу комнаты.

— Они должны быть здесь, — бормотал старик, заглядывая внутрь, — но за эти годы здесь скопилось столько пыли. Посмотрите, сын мой, среди этих пергаментов должны быть два ключа; один железный, очень большой, а другой стальной, длинный и тонкий.

Я поторопился подойти, чтобы помочь, и почти сразу нашел в боковом ящике два связанных вместе ключа, которые старик узнал с первого взгляда.

— Вот они, — обрадовался он. — Длинным открывается первая дверь на нижней ступеньке лестницы, той, что спускается от наружной стены церкви, рядом с мечом, вырезанным в стене. Вторым открывается (с большим трудом, как и закрывается) железная дверь в коридоре, ведущем к склепу. Сын мой, вам для вашей работы на самом деле нужно войти в склеп?

Я ответил, что абсолютно необходимо.

— Тогда возьмите их, — сказал старик, — а вечером принесете обратно.

Я сказал, что мне может понадобиться несколько дней, и попросил разрешения держать ключи у себя до тех пор, пока не закончу работу, но он был непреклонен.

— Кроме того, — добавил священник, — не забудьте запереть первую дверь внизу лестницы, прежде чем отопрете следующую, и обязательно заприте вторую дверь, пока будете внутри. Потом, когда выйдете, заприте и железную дверь, и деревянную.

Я пообещал, что все сделаю, и, поблагодарив, поспешно удалился, довольный, что получил-таки ключи. Брайан и чертежи по-прежнему ждали меня у крыльца, и я ускользнул от бдительных глаз моей свиты из ребятишек, направившись по узкой дорожке, что вела от дома священника к церкви, которая была совсем рядом, окруженная с четырех сторон вековыми тисами.

Церковь меня заинтересовала: судя по всему, ее построили на руинах, поскольку в кладку стен были включены многочисленные фрагменты каменных капителей и арок со следами старинной резьбы. Кое-где были вырезаны кресты, один из них, на большом мече, привлек мое внимание. Пытаясь рассмотреть его ближе, я споткнулся и, глянув под ноги, заметил пролет узкой каменной лестницы, позеленевшей от плесени и мха. Очевидно, это и был вход в склеп. Я быстро спустился по ступенькам, стараясь не упасть, так как они были влажные и скользкие. Брайан последовал за мной, ничто не заставило бы его остаться наверху. Спустившись вниз, я оказался почти в полной темноте, и пришлось зажечь спичку, чтобы найти замочную скважину и подходящий к ней ключ. Деревянная дверь отворилась внутрь довольно легко, хотя земля и мусор у входа говорили о том, что ею не пользовались много лет. Войдя внутрь, что было не просто, так как дверь не хотела открываться больше чем на восемнадцать дюймов, я тщательно запер ее за собой, хотя предпочел бы оставить открытой: не слишком приятно оказаться запертым и в случае чего не иметь выхода.

Я не без труда зажег свечу и, пробравшись по низкому и чрезвычайно сырому коридору, подошел к следующей двери. Возле нее сидела жаба, выглядевшая так, словно прожила здесь не меньше столетия. Когда я опустил свечу к полу, она пристально посмотрела на пламя немигающими глазами и медленно отступила к щели в стене, оставив возле двери маленькую ямку, выдавленную в земле. Я заметил, что эта дверь была железная, с длинным засовом, правда сломанным. Немедленно вставив в замок второй ключ, я с большим трудом открыл заржавевшую дверь и сразу почувствовал на лице холодное дыхание склепа. Оказавшись внутри, я испытал минутную досаду при мысли о том, что надо запереть за собой и эту дверь, но почувствовал, что обязан это сделать. Оставив ключ в замке, я взял свечу и осмотрелся. Это оказалось низкое помещение под крестовым сводом, вырезанным в скале. Сложно было определить, где кончается склеп, поскольку свет пламени, куда бы он ни падал, освещал лишь сводчатые проходы или отверстия, выбитые в скале, которые, скорее всего, когда-то служили семейными склепами. Особенностью склепа Вет-Вейст, о которой нигде не упоминалось, была любопытная композиция из черепов и костей, уложенных примерно на четыре фута в высоту по обе стороны. Черепа были симметрично сложены слева, всего лишь в нескольких дюймах от низкого сводчатого потолка, а справа точно так же были сложены большие берцовые кости. Но фреска! Я напрасно оглядывался, стараясь ее отыскать. Заметив в дальнем углу склепа низкий сводчатый проход, не заложенный костями, я направился туда и оказался в комнате поменьше. Я держал свечу над головой, и первое, на что упал свет, оказалось фреской. Я сразу понял, что она уникальна. Кое-как, дрожащими руками, сложив вещи на грубую каменную полку, по-видимому жертвенник, я стал внимательно рассматривать фреску. Ее закрывала запрестольная перегородка, которая, вероятно, служила алтарем в те времена, когда священники были объявлены вне закона. Фреска относилась к началу пятнадцатого века и идеально сохранилась, так что я мог догадаться по тому, как была положена штукатурка, где художник каждый день начинал работу и где заканчивал, нанося штукатурку на стену и разглаживая мастерком. Фреска представляла собой великолепное изображение Вознесения. Нет слов, чтобы описать охвативший меня восторг, когда я стоял и смотрел на нее, представляя, как открою миру этот потрясающий образец английской фрески. Опомнившись наконец, я открыл сумку с принадлежностями для рисования, зажег все свечи, которые принес с собой, и принялся за работу.