— Больших нет, — признался Адриан и опасливо покосился на сидящего рядом Дениса, который про надежно запрятанные в Москве двести шестьдесят тысяч должен был помнить.

— Столько, сколько надо, нету, — неожиданно подтвердил Денис. — Тут по-другому решать придется. Слышь, Зяма. А что, если каптерку со столовой прикрыть? Пусть посидят без кормежки. Захочет какой-нибудь чмырь пожрать — только за бумажку с орлом.

В совиных глазах Зямы мелькнуло оживление. Впрочем, оно тут же погасло.

— Кондрат не разрешит, — со вздохом сожаления признался он.

— Это еще почему?

— Потому. Вохра этими бумажками затарилась по самое не могу. Они хоть и козлы, но с автоматами. Замучаешься не кормить. Таранец тут, кстати, не поможет. Пока он с нами у Кондрата был, ему в кабинет коробку картонную притаранили. Бараки и софроновскую шпану еще можно было бы к рукам прибрать, да вот только что с урками делать будем? Они тоже свои куски похватали. Знать бы, сколько у кого… А то шум поднимем, а окажется, что половины бумажек-то и нету. Тут другое надо.

— Что другое?

— А я откуда знаю? Слышь, американец, ты чего тут сидишь, как на троне? Тебя, между прочим, тоже касается. Не соберем бумажки, Кондрат тебя в зону выдаст. А тем все равно, за что бабки им придут — за бумажки эти или за твою задницу. Терзать будут, пока папа с мамой не выкупят. Так что шевели мозгой.

— А вот у меня какой вопрос, — осторожно поинтересовался Адриан. — Предположим, я знаю, как собрать эти бумаги. Предположим, я сделаю всем джентльменам предложение. Они мне поверят? Как вы думаете?

— Тут зона, — объяснил Денис. — Место такое особое. И народ здесь особый. Который ни Бога, ни черта не боится, да это бы еще полбеды. Беда в том, что никому и не верят. Тебе тем более. Ты кто такой, чтобы они тебе верили? Что с тебя взять?

— А этот господин Кондрат? Он серьезный человек. Если он со всеми поговорит, ему поверят?

— Ну Кондрату, к примеру, поверят. Только тут надо, чтобы еще он тебе поверил. Малость такую. А что, ты и вправду знаешь, как бумажки собрать?

— Знаю.

— Рассказывай.

Адриан начал рассказывать, водя пальцем по столу. Когда он закончил, Денис захохотал гулким басом:

— Понял, Зяма? А что? Вполне даже может получиться. Смех… Акционерная компания «Кандым». Вполне даже может получиться.

Глава 54

Летят перелетные зеки

— Чего ты трясешься, дура? — с напускной свирепостью обратился командир воздушного лайнера Левон Ашотович к стюардессе Жанне. Он всегда считал, что женские выкрутасы лучше всего ликвидируются жесткими мерами. — Первый раз, что ли?

— Так их же целый салон. Вы выйдите, посмотрите.

— Видел уже. Ну и что? Они, во-первых, в наручниках, а во-вторых — под конвоем.

— Я боюсь, — немотивированно заявила Жанна. — Меня трясет. И вообще, у меня уже две недели задержки. Меня тошнит.

Левон Ашотович яростно выдохнул воздух. К воцарившемуся в воздушном флоте бардаку он не то чтобы привык — это было решительно невозможно, — но притерпелся. Частично. То, что в Иркутске пьяная в лоскуты наземная служба даже не подошла к самолету, а на подлете к Мирному выяснилось, что шасси никак не желает занимать нужную позицию, из-за чего посадка произошла не совсем гладко, — это бывает. Скандальная десятипудовая тетка, упрятавшая в складках необъятного живота расстегнутый ремень безопасности, мотыльком выпорхнувшая из кресла при экстренном торможении и разворотившая в полете полсалона, — тоже случается, хотя и не так часто. Слава Богу, что обошлось сломанной рукой. Недельное ожидание заправки из-за нехватки керосина и неперечисления средств, кем-то в очередной раз украденных, — вещь вполне привычная, хотя иногда и порождающая горестное изумление перед лицом алчности человеческой. Хроническое отсутствие бортпитания — черт с ним, потерпят, не баре, хотя с таким контингентом пассажиров могут возникнуть трудности. Но стюардессу, вступающую в пререкания с командиром и периодически угрожающую ему внеплановой беременностью, терпеть было никак нельзя. И сделать с ней ничего нельзя. Совершенно безвыходная ситуация. Левон Ашотович закрыл глаза, досчитал до десяти, пошарил в кармане, вытащил теплый зеленоватый лимон и сказал:

— На-ка вот. Пожуй там у себя. И не психуй. Я минут через сколько-то выйду в салон. Посмотрю, что там.

Обычных пассажиров в этот раз было немного — человек десять, не сезон. Настоящий бум, когда самолеты будут брать штурмом, сидеть друг у друга на голове и на полу в проходе, начнется не раньше чем месяца через два-три. Так что обстановка была бы вполне курортная, если бы не два десятка пассажиров необычных. Конечно же, конвоируемых заключенных приходилось перевозить и раньше, на доследование или на пересмотр дела. Но в таком количестве — никогда. Уже одно это наводило на нехорошие мысли, так что Жанну вполне можно было понять. Не иначе, как все они члены одной банды, наверняка особо опасной, потому что в Кандыме сявок не держат. А ну как они сейчас перемигнутся и поставят конвойных на ножи, дело вовсе даже нехитрое, потому что непонятно, кто кого конвоирует, — ежели к каждому конвойному прикованы наручниками по два зэка, что им стоит его дружно придавить, а потом уже двинуть к кабине пилота с интересными требованиями.

В Афганистан Левону Ашотовичу совсем не хотелось.

Он, конечно же, не мог знать, что в Афганистане его пассажирам делать нечего. У них было серьезное дело в Иркутске.

Прогрессивная и совершенно естественная для любого цивилизованного общества идея Адриана насчет создания компании, акции которой будут обмениваться исключительно на колчаковские бумажки, была принята лично Кондратом, а затем и всей верхушкой зоны прямо-таки на «ура». Полковник Таранец срочно собрал весь контингент на плацу, куда вывезли завернутого в тулуп Кондрата. Тот шепотом произнес небольшую речь, которую Семен Огонек громогласно довел до сведения собравшихся, и затих, наблюдая за происходящим. А Адриан начал отвечать на вопросы аудитории.

Вопросы крутились вокруг одного и того же. Почем бумажки? Несколько десятков миллионов долларов. Понятно. Отдай нам, милый человек, эти несколько десятков миллионов, мы тебе вернем бумажки и — счастливого пути. Не отдам. А это еще почему? Не веришь нашему воровскому слову? Да как вам сказать. Все равно у меня таких денег нет. Чтобы они появились, бумажки надо все собрать в одном месте, отвезти в Штаты и уже там в банке получить деньги. Ишь ты какой! Умник! Давай-ка мы их сами продадим этому банку. А? Сами не продадите. Банк их не покупает. Он просто на них смотрит, потом уничтожает, потом выдает деньги. Для этого все бумаги надо собрать в одном месте. Без этого никак. А если вот так? И вот так тоже не получится. А вот так? И так не получится.

Когда все вдоволь наорались, вперед вышел лысый Коновалов.

— Понятно, короче, — сказал он солидным голосом. — Только не до конца. Мы, значит, бумажки собираем обратно. Ты нам взамен другие бумажки отдаешь. Как? Облигации?

— Акции.

— Один хрен. Потом ты едешь в Штаты, колчаковские бумажки на доллары менять. Так?

— Да. Так.

— А можно так, чтобы ты эти свои акции-облигации на доллары поменял, а наши бумажки до той поры у нас остались? Вернешься с бабками, мы тебе за милую душу их отдадим. А?

— Нет. Так нельзя.

Коновалов закручинился, и тут вперед вырвался неистовый вождь Софрон.

— Трудовой народ, многократно обманутый и ограбленный, — засипел он сорванным голосом, — никак не может согласиться с этой коварной и незаконной затеей наймитов капитализма и сионистских кругов реакционной общественности. Мы требуем восстановления социалистической законности. Защиты прав трудящихся! Возврата к ленинским нормам!

Он митинговал долго. Толпа обмякла.

— Заткнись, гражданин Софронов, — вклинился Огонек, выслушавший очередное указание. — Заткнись и замолкни. Если ты можешь что по делу сказать, говори, только быстро, а то никакой возможности тебя слушать больше нету. Давай предложи что-нибудь — и поехали дальше. Караул, между прочим, устал. — Он кивнул в сторону зябнущих конвойных.