Неслыханное богатство, свалившееся на Кандымскую зону, создало для Кондрата серьезную проблему. Это богатство нельзя было потерять. Нельзя было бессмысленно расточить. Надлежало собрать его, приумножить и разделить, чтобы вольные получили свое, а прочим было дано по справедливости.

Вот здесь и надо было что-то решать. Разделить Кондрат мог и сам, было бы что. Насчет собрать — тоже вроде бы получилось, молодец этот американский фраерок, котелок варит. А вот как приумножить — это вопрос. Поручить даже некому. А что, если этому же фраерку? Иначе тут такая каша начинает вариться, что голова кругом идет. Откуда только народ пронюхал? Хотя что гадать, газетки-то — вот они.

Статья в «Новом демократическом слове», несмотря на скептический настрой, породила волну публикаций в центральной и региональной прессе. Все сходились на том, что на географической карте нежданно-негаданно возникла новая точка извлечения дохода. Будь это очередная финансовая пирамида с основанием в городе Сарапуле, никто не обратил бы внимания. Но бизнес, возникший в суровой зоне среди кровожадных убийц и мрачных воров, интересен был чрезвычайно, поскольку означенные воры и убийцы, будучи серьезными людьми и на фуфло не падкими, ерундой заниматься точно не станут. Что это такое был за бизнес, никому особо интересно не было, а вот насчет его размера строились разнообразные предположения. Самая научно обоснованная гипотеза, подкрепленная статистическими таблицами и глубокомысленными размышлениями о роли Сибири в прошлом, настоящем и будущем, сводилась к тому, что бизнес этот тянет, по минимуму, на четверть годового бюджета Российского государства. Никак не меньше.

По полученным Таранцом сведениям, писем с адресом «п/я 3741/55-фэ, акционерное общество Кандым, генеральному директору Дицу Ивану Ивановичу» в Мирном набралось уже до полусотни мешков, почтовое отделение забито этими мешками под завязку, а что с ними делать — никто не знает, потому что трасса ушла под снег.

Кондрат удивился. Какие еще, на хрен, письма? Вызвал американца.

— Я не знаю точно, — сказал Адриан. — Но думаю, что многим людям интересно. Потому что у нас легальная компания. Наверное, они хотят принять участие в нашем бизнесе. Инвестировать деньги. Я так думаю.

— В смысле — бабки нам дать?

— В смысле — да.

— А что они за это захотят получить?

— Прибыль. Видите ли, господин Кондрат, мы можем сейчас дождаться весны, когда растает снег. Тогда я отвезу наши колчаковские бумаги в Бостон…

— Это я еще не решил. Я еще погляжу, кто их повезет. Может, Немец повезет. А ты здесь побудешь, пока он с деньгами вернется.

— Ну пожалуйста. Когда деньги будут здесь, мы их можем распределить. Между акционерами, как прибыль. Но если другие джентльмены интересуются нашей компанией и хотят инвестировать, то мы можем соединить их деньги с нашими и начать серьезный бизнес.

— Какой?

— Я пока не знаю. Надо посмотреть, что они хотят. Но! У нас есть семьдесят миллионов. Предположим. Мы можем положить эти деньги в крупный западный банк. Как обеспечение. И взять кредит. Нам могут дать не меньше ста миллионов. Я не знаю, сколько стоят алмазные копи, там, в городе Мирном, но сто миллионов — это хорошие деньги, и мы могли бы приобрести крупный пакет акций. А если нам еще дадут деньги, то этот пакет будет еще больше. Вы хотите стать владельцем алмазных копей, господин Кондрат? Если нет, то я еще что-нибудь придумаю.

Кондрат американца временно удалил и задумался. Очень даже может быть, что щенок говорит дело. Ему, лично Кондрату, все равно — вершины он своей достиг, и никакие миллионы в мире ничего добавить к этому не смогут. А вот о братве подумать надо. И то сказать — до его уровня, может, один-два доберутся, а остальным, которые помельче, тоже жить надо. Иначе как в том кино получится: украл, выпил — в тюрьму, убил, выпил — опять в тюрьму.

Надо, пожалуй, вот что сделать. Связаться с Мирным, пусть несколько мешков с письмами перешлют вертолетом. А там посмотрим.

В богохранимой стране нашей, утратившей под коммунистическим игом языческую тягу к буйному, хотя и по-детски невинному блуду, воцарились на некоторое время пуританские настроения: не только между городом и деревней, умственным трудом и физическим, но и между полами уничтожились различия. Он — строитель коммунизма, и она — строитель коммунизма. Он врач, и она врач. Он шофер, и она шофер. И одевались приблизительно одинаково, так что вполне можно было перепутать. Помните, как Петька в великом фильме «Чапаев» познакомился со своим боевым товарищем? Ухватил его сзади, а она ему как врежет. Он-то думал, что она — боец, а боец оказался она.

Так и знакомились с будущими подругами: либо на производстве — у станка, либо в бою — у пулемета. По-другому не принято было. Не на танцах же! Разве можно на танцах по-настоящему узнать человека? Как она, эта человек, относится к линии партии, освоению целинных земель и строительству новой железнодорожной магистрали? А если всего этого не узнать, то вполне можно связать свою судьбу с социально чуждым существом, которое будет ходить по парикмахерским, прожигать жизнь и преклоняться перед гнилым Западом.

А вот в прибалтийской республике Латвии было, по нашим понятиям, совершеннейшее бесстыдство. Там не только на танцах знакомились, но и через газету. Газета называлась, как сейчас помню, «Ригас Баллс». В этой газете публиковались так называемые брачные объявления. Мне, дескать, тридцать лет, волосы светлые, глаза зеленые, ращу двоих детей, материально обеспечена, хочу связать жизнь с симпатичным мужчиной, желательно с высшим образованием, без вредных привычек. В смысле — с непьющим.

Или он пишет — добрый, хорошо воспитанный, ранее не женатый, шестидесятилетний мужчина в самом расцвете сил последнюю четверть века мечтает создать семью с симпатичной двадцатилетней студенткой. Фото — желательно в купальном костюме — просит выслать по адресу.

И кто бы откуда бы ни ехал в город Ригу — отдохнуть или в командировку, — он всегда знал, что привезти знакомым. Янтарную брошку, рижский бальзам и несколько номеров «Ригас Баллс».

Один мой приятель закончил институт, поступил на службу инженером по холодильным установкам и решил порезвиться. Взял и написал в «Ригас Баллс» объявление. Тридцатилетний член-корреспондент Академии наук, математик, горнолыжник, не пьет, не курит, рост метр семьдесят восемь, волосы черные, глаза синие, материально обеспечен по самое не могу, шестикомнатная квартира в центре Москвы, машина, гараж, дача, часто бывает в загранкомандировках. Хочет найти подругу жизни. Возраст, внешность, материальное положение, наличие мужа, а также детей никакого значения не имеют. Был бы человек хороший да душа добрая.

Первое время ничего не происходило, потом в почтовом ящике обнаружилось шесть писем. Назавтра — десять. Послезавтра — пять. А на следующий день в неурочный утренний час в дверь позвонили. Приятель, чертыхаясь, открыл дверь, увидел желтый бумажный мешок и взмыленного почтальона.

— Почта вам, гражданин, — пропыхтел почтальон. — В ящик не помещается. Вот, принес.

Почтальон был вознагражден полтинником, приносил мешки еще дважды, после чего сказал решительно:

— Я вам, гражданин, не грузчик — на четвертый этаж без лифта такие тяжести таскать. Сами забирайте. В отделе доставки.

Ежевечерне приятель забирал очередной мешок, тащил его в свою однокомнатную конуру и приступал к чтению. Обрушившийся на него девятый вал женского одиночества сперва развлекал, и он даже зачитывал друзьям наиболее изысканные пассажи из писем, потом стало надоедать, к тому же корреспонденция практически вытеснила его из квартиры. Тогда он решил, что с него хватит, как-то там договорился с почтой, чтобы его оставили в покое, сотни две писем сохранил, остальные снес в несколько приемов на помойку и перешел к каким-то очередным делам.

Однажды теплым весенним вечером, когда на московских тополях уже проклюнулись первые зеленые листочки, он выудил из кастрюли сварившуюся картофелину, налил стопку, ухватил вилкой соленый помидор, открыл было рот, и тут в дверь позвонили.