Среди географических штампов самый примечательный, по частоте употребления стоящий рядом с «Альбионом», «поднебесной» и «страной восходящего солнца» – «остров Свободы». Советское клише успешно перешло в нынешний журналистский обиход, и никого не смущает фраза «Новые репрессии на острове Свободы». Сменились история, география, политические коды, а словосочетание осталось.
Отдельная тема – философическая журналистика. «Жизнь – это бесконечный выбор между созиданием и разрушением». Кто бы мог подумать! Загадочно: «Капля воды, в которой отражается целый клубок проблем». Или до сих пор мною не вполне осознанное «Чтобы вопросы отпали для понимания». На новенького осваивается религиозная тематика: «Явление судебных приставов народу», «Христос воскрес – без сомнения главная новость недели». В сообщении о празднике Преображения Господня история появления Спасителя перед учениками заканчивается так: «Апостолы испугались и пали ниц, – сообщают РИА-Новости». В общем, «в Первомайском районе наступили критические дни». Давно и, похоже, надолго. Как говорил упоминавшийся уже сегодня Честертон: «Единственное, что оправдывает моральную деградацию прессы, – то, что ей сопутствует, – деградация умственная». Спасибо за внимание.
Голос из зала. А какие все-таки ценности закодированы в языке? Тема-то была объявлена именно такая…
Петр Вайль (твердо). Все. Правда, все, потому что ничего другого у человека нет, кроме языка. И ни по чему другому человек идентифицироваться не может. Если он думает, говорит и пишет на русском языке, значит, он русский, если на немецком – немец. Пражский еврей Кафка. Кто такой? Немецкий писатель. Всё, точка. А то, что русский язык особый, да, действительно так. Из великих языков, нет, быть может, более подходящего для передачи переживаний души, сложности отношений, потому что эти сложносочиненные, сложноподчиненные, деепричастные, причастные обороты – безумие полное. Но язык совершенно нелогичный. И конечно, он никогда не будет мировым именно поэтому. А мировым стал английский. Логичный язык.
Голос из зала. Артем Морозов, студент. Скажите, пожалуйста, если человек говорит на нескольких языках, он отражает разные ценности, переходя с языка на язык? Или воспроизводит одну и ту же ценностную систему – ту, которая живет в нем самом?
Петр Вайль (смущенно крякая от удовольствия). Хороший вопрос. Как говорят американцы good question. Когда ты переходишь на другой язык, то немножко подчиняешься заключенной в нем логике мышления. Однажды у меня был такой случай (я никакой не знаток и не переводчик, это отдельная профессия): однажды я перевел примерно полторы страницы Бродского с английского на русский. А поскольку это было сделано для радио, а не для фиксации на бумаге, я к этому относился более или менее вольно… Но тем не менее, как честный человек, показал ему. Бродский посмотрел и сделал буквально одну правку. Я взбодрился и говорю: «Боже, что, всё»? Он отвечает: «Да, но если по-серьезному, тут все переписывать надо». Я надулся, конечно, и спрашиваю: «А вам вообще нравится что-нибудь, когда вас переводят»? Он говорит: «Нет, абсолютно ничего». Я говорю: «А Голышев»? А Голышев, если вы не знаете, это великий переводчик с английского, лучший вообще за всю историю существования России. Бродский: «Ну, с Микой у меня отношения какие? Я говорю Мике: „А вот здесь, может, поправить“? Он отвечает: „Иди на хер“. Тогда я спрашиваю Бродского: „А что вы сами тогда не переводите?“ На что он резонно мне возражает: „Тогда это получится другой текст“. Понимаете, да? Если человек берется свой собственный текст перевести на язык, которым он владеет виртуозно, а Бродский английский знал как никто, лучше Набокова, – всё, это будет другой текст. И это правильно. Конечно, английский дисциплинирует. Когда я разговариваю со своим начальством по-английски, я понимаю, что выгляжу глупее, но вроде как-то и лучше.
Голос из зала. Александр Панченко, выпускник МГУ. Не так давно в «Российской газете» появилось открытое письмо Президенту Российской Федерации за подписью Церетели, Михалкова и других, как было сказано в конце, «всех представителей творческих профессий России». Суть письма в том, что эти «все представители творческих профессий России» просили Владимира Путина остаться на третий срок. Если мы уже говорим о языке, то, читая открытое письмо, я наткнулся на такие клише, которые, как мне кажется, пришли к нам из Советского Союза. Я зачитаю: «Вся Россия хочет видеть Путина главой государства, потому что его мудрая политика, направленная на поддержку отечественного искусства, позволила российской культуре начать новую жизнь. Мы высоко ценим ваши огромные достижения во всех сферах жизни. С помощью вашей политики мы добились социальной стабильности, прогресса и авторитета». Также его политику несколько раз называют благотворной, будущее страны – «немыслимо без вас». Как вам кажется, господин Вайль, почему вот эти представители творческих профессий России публикуют письмо, написанное номенклатурным языком? Недавно на факультете журналистики МГУ в рамках курса радиожурналистики нам давали послушать запись речи какого-то слесаря, обращенной к Сталину, и стилистическое сходство меня поражает.
Петр Вайль. Я думаю, тут очень простой ответ. Простите, я все время ссылаюсь на Бродского, ну что делать, он гений. В каком-то году, 1995-м, что ли, я ему рассказал про какое-то действие тогдашнего правительства, похожее на советское, а он произнес замечательную фразу: «А, ну да. Им это проще. Это же надо не напрячься, а расслабиться». Понимаете, да? Так вот, этим ребятам, Михалкову, Церетели, им проще уложиться в привычную матрицу. И эта матрица – не советская. К сожалению, она гораздо глубже. К сожалению, она тысячелетней давности.
Только в 1860-е годы Писание было переведено на русский язык, значит, большую часть исторического времени наши соотечественники читали Библию на иностранном языке. Понимаете? То есть никакого критического осмысления не было. Никакого богословия критического не было. Обсуждения текста не было. Все, что было зафиксировано печатно, принималось как данность. Поэтому этим ребятам, кого вы процитировали, проще расслабиться, хотя это, конечно, поразительно, вы абсолютно правы… Церетели-то ладно, хрен с ним. А вот Михалков, скажем! Ну, вообразить себе, что Скорсезе снимает фильмы о Джордже Буше! Можете себе представить? Уму непостижимо. Или Клод Шаброль снимает фильм о Саркози! Невозможно. А ведь Михалков из этой мировой команды, из этого ряда. Он же действительно выдающийся режиссер. Человек, снявший как минимум два с половиной удивительных, сказочных фильма: «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Пять вечеров». (Голос из зала. А «Урга»?) Кому что нравится, но эти-то точно шедевры! Ну, как такое может быть? А все потому, что ему удобнее лечь в эту матрицу. Понимаете? Не надо напрягаться. Можно расслабиться.
Снова Александр Панченко, от всей души. Но ведь это разрушает художника?
Петр Вайль. Подождите, дорогой, как вас зовут? Саша, так он уже разрушен. Уже нет никакого Михалкова. Вот оно в чем дело-то. Нет никакого художника Михалкова. Все. Кирдык.
Ведущий/Александр Архангельский. Можно я использую свою возможность и тоже задам вам вопрос, Петр? Попутно должен уточнить, что Писание по-русски, если говорить о Евангелии, было издано в 1821 году – массовым тиражом. Перевод был выполнен под руководством будущего митрополита Филарета (Дроздова). Другое дело, что Пятикнижие Моисеево было сожжено по требованию министра народного просвещения Шишкова – как раз того самого, на которого вы ссылались, и действительно Ветхий Завет по-русски вышел только в конце 1850-х. Впрочем, славянскую Библию с XVIII века издавали и переиздавали, а образованное сословие церковно-славянским до поры до времени владело – по крайней мере, вплоть до поколения Державина. Но вот что я хочу спросить. Поскольку уж речь зашла о культурной матрице.
