Свят тот, кто знает, что каждая секунда нашей жизни – это кризис, ибо каждую секунду мы встаем перед важнейшим выбором: между путем, который ведет к смерти и духовному мраку, и путем, который ведет к свету и жизни, между сугубо временными интересами и вечным порядком, между нашей личной волей или волей условной проекции нашей личности – и волей Бога. Чтобы быть готовым к экстренным ситуациям в этой жизни, святой проходит соответствующую психофизическую подготовку так же, как ее проходят солдаты. Но в то время как цели военной подготовки ограничены и очень просты, а именно – воспитать в человеке храбрость, трезвость мысли и способность эффективно работать в команде, чтобы убивать других людей, с которыми у них лично нет никаких распрей, – цели духовной подготовки гораздо менее узкоспециальны. Первая цель – привести человека в состояние, в котором он, устранив все затмевающие Бога препятствия между собой и реальностью, сможет постоянно осознавать божественную Основу себя и всех вещей. Вторая цель, служащая для достижения первой, – это принимать все, даже самые тривиальные моменты повседневной жизни без злобы, жадности, самонадеянности или добровольного невежества, но всегда только с любовью и пониманием. Поскольку задачи такой подготовки безграничны – ведь для того, кто любит Бога, любое мгновение – это мгновение кризиса, – духовная подготовка несравненно тяжелее и требовательнее, чем военная муштра. Хороших солдат много, святых – мало.

Мы увидели, что в критических ситуациях специально подготовленные солдаты обычно забывают о своих врожденных и приобретенных особенностях, с которыми обычно отождествляют свое существование, и, выходя за пределы своего «я», ведут себя определенным образом – неизменно лучше, чем на личностном уровне. Сказанное о солдатах можно отнести и к святым, но с одним важным отличием: в то время как военная муштра готовит быть самоотверженными только в определенных, очень особенных обстоятельствах и по отношению только к определенной категории людей, цель духовной подготовки – научить людей быть самоотверженными в любой жизненной ситуации. Это и не может быть иначе, ибо все, что мы делаем и будем делать, зависит в конечном счете от того, как мы видим Природу Вещей. Философия, которая рационализирует силовую политику и оправдывает войну и военную подготовку, – это всегда (независимо от религии, которой официально придерживаются политики и военные) чудовищно далекая от реальности доктрина национального, расового или идеологического идолопоклонничества, неизбежным итогом которого становится идея «расы господ» и «дикарей с бранью на устах».

Жизнеописания святых недвусмысленно показывают, что духовная подготовка приводит к выходу за пределы личностного не только в особых боевых условиях, но в любых обстоятельствах, с любыми существами, позволяя святому «возлюбить врага своего» или, если он буддист, даже не признавать существования своих врагов, но относиться ко всем живым существам – и к людям, и к животным – с равным состраданием и беспристрастной доброжелательностью. Те, кто победил и пришел к постижению Бога в единении, начинали свой путь из самых разных точек. Кто-то был мужчиной, кто-то – женщиной, кто-то рожден деятелем, кто-то – мыслителем. Не найти среди них двух людей, наделенных одинаковым темпераментом или одинаковой физической конституцией; моральная, материальная и интеллектуальная обстановка, в которой они вели свою жизнь, была у каждого своя, совершенно отличная. Тем не менее в своей святости, в своем приобщении к Богу и знании, которое делает их «совершенными, как совершенен Отец их небесный», они потрясающе похожи. Их действия одинаково бескорыстны, и их постоянно вспоминают, так что в каждое мгновение они знают, кто они и какова их истинная связь с вселенной и ее духовной Основой. Даже о самых простых, заурядных людях можно сказать, что имя им – Легион, а уж тем более о необычайно сложных личностях, которые отождествляют себя с широким спектром различных настроений, стремлений и мнений. Святые же, напротив, никогда не бывают двоедушными или нерешительными, они всегда едины и, как бы могуч ни был их интеллект, в корне просты. Многогранность Легиона уступила место однонаправленности ума – не порочной нацеленности, строящейся на честолюбии, или корысти, или жажде власти и славы, даже не одной из более благородных, но все же слишком человечных нацеленностей на искусство, учение и науку, которые являются самоцелью, и на высшую, над-человеческую однонаправленность, которая становится самой сутью тех душ, которые сознательно и последовательно движутся к конечной цели человека, к постижению вечной реальности. В одном из текстов Палийского канона есть притча о брахмане Дрона, который, увидев Благословенного, сидящего у подножия дерева, спросил его: «Ты дэва?» А Всевышний ответил: «Нет». – «Ты гандхарва?» – «Нет». «Ты якша?» – «Нет». «Ты человек?» – «Я не человек». Когда брахман спросил, кто же он такой, Благословенный ответил: «Злые влияния, желания, не-уничтожение которых индивидуализировало бы меня в дэву, грандхарву, якшу или человека, я полностью искоренил. Знай потому, что я Будда».

Здесь можно мимоходом отметить, что только те, кто обладает однонаправленностью ума, могут поклоняться одному Богу. В теории монотеизм может быть принят любым человеком, имя которому – Легион. Но когда нужно перейти от теории к практике, от дискурсивного знания к непосредственному соприкосновению с единым Богом, монотеизм может существовать лишь там, где есть цельность сердца. Знание – в знающем, и свойства его зависят от свойств знающего. Если психике знающего присуща множественность, то вселенная, которую он познает на основании личного опыта, будет политеистичной. Будда отказывался делать какие-либо изречения об абсолютной божественной реальности. Все, о чем он говорил, – это нирвана, переживание, доступное только тем, кто отличается полным самоотречением и однонаправленностью. То же переживание другие называли единением с Брахманом, с Аль-Хакком, с имманентной и трансцендентной божественной Основой. Строго придерживаясь в этом вопросе позиции операционалиста, Будда говорил только о духовном переживании, а не о метафизической сущности, которую богословы других религий, а также более позднего буддизма считали объектом и (поскольку, по размышлении, знающий, познаваемое и знание суть одно) в то же время субъектом и сущностью этого переживания.

Среди образованных людей и работников умственного труда жития святых сейчас не пользуются большой популярностью. Это и неудивительно. Образованные и наделенные деятельным умом люди питают неутолимую тягу к новому, к разнообразию и к развлечениям. Но святые, какими бы внушительными ни были их таланты и какой бы деятельностью они ни занимались, неустанно сосредоточены только на одном предмете – на духовной реальности и на средствах, с помощью которых они и их собратья могут прийти к познанию реальности в единении. Что же касается их деятельности, то она столь же монотонно однообразна, как и их мысли, ибо при любых обстоятельствах они проявляют самоотверженность, терпение и неустанную любовь к ближнему. А потому неудивительно, что жизнеописания этих мужчин и женщин пылятся на полках. На каждого хорошо образованного человека, который знает что-то об Уильяме Ло, приходится две или три сотни людей, которые читали о жизни его более юных современников в описании Босуэлла. Почему? Потому что, пока смертельная болезнь не приковала Джонсона к постели, его личность была завораживающе многогранна, в то время как Ло, при всех его превосходных талантах, был почти абсурдно прост и прямодушен. Легионы предпочитают читать о Легионах. И именно по этой причине во всем многообразии эпических саг, драм и романов почти не сыщешь образов истинных, всецело преданных Богу святых.