Кришна – это воплощение Брахмана, Гаутама Будда – воплощение того, что махаянисты называли Дхармакайей, Таковостью, Разумом, духовной Основой всего сущего. Христианская доктрина воплощения Бога в человеческой форме отличается от подобных доктрин в Индии и на Дальнем Востоке только тем, что у христиан Аватар был и может быть только один.

Наши действия в значительной мере зависят от наших мыслей, и если мы совершаем дурные поступки, то у нас есть фактические основания предполагать, что наше мышление в чем-то не соответствует материальной, ментальной или духовной реальности. Христиане верили, что есть только один Аватар, и христианская история знала больше кровавых крестовых походов, межконфессионных войн, преследований и религиозного империализма, чем история индуизма или буддизма. Абсурдные и идолопоклоннические доктрины, провозглашающие квазибожественную природу монархических государств и их правителей, разжигали бесчисленные политические войны и на Западе, и на Востоке, однако восточные народы не верили в уникальное откровение в один-единственный конкретный момент времени или в квазибожественность некой церковной организации, а потому на удивление успешно избежали массовых убийств во имя религии, которые в христианском мире совершались с чудовищной частотой. В этом отношении уровень общественной морали на Западе был ниже, чем на Востоке, и при этом выдающихся святых Запад породил не больше, а моральные установки рядовых индивидов, судя по имеющимся у нас свидетельствам, были ничуть не лучше, чем на Востоке. Если дерево и впрямь познается по плодам, то христианское отступление от положений Вечной философии оказалось непростительным.

Логос выходит из вечности во время исключительно для того, чтобы препроводить тех, чью телесную форму он принимает, из времени в вечность. Если появление Аватара на исторической сцене имеет огромную важность, то это потому, что через свое учение он показывает и, будучи каналом для благодати и божественной силы, воплощает в себе путь, который выведет людей за пределы истории. Автор Четвертого Евангелия утверждает, что слово стало плотью, но в другом абзаце он добавляет, что плоть не пользует, то есть не значит, нимало. Нимало, надо отметить, сама по себе: как средство слияния с имманентным и трансцендентным Духом она, конечно, значит очень много. В этом контексте очень интересно пронаблюдать историю развития буддизма. «В форме религиозных и мистических образов, – пишет Р. Е. Джонстон в книге «Буддийский Китай», – Махаяна выражает вселенские положения, в то время как Хинаяна не может освободиться от господства исторического факта». Выдающийся востоковед Ананда Кумарасвами пишет: «Как Вайшнавские священные тексты предупреждают кришнаита о том, что Кришна Лила – это не история, но процесс, вечно развивающийся в сердце человека, так адепт Махаяны предупрежден, что вопросы исторического факта не имеют никакой религиозной значимости». (За исключением тех случаев, стоит добавить, когда они указывают на средства – или сами представляют собой эти средства – удаленные или прямые, политические, этические или духовные, при помощи которых люди могут достичь освобождения от своего «я» и уз времени.)

На Западе освободить христианство от ига исторического факта (или, точнее, от той путаницы современных хроник и последующих умозаключений и фантазий, которые в различные эпохи принимались за исторический факт) пытались мистики. Из произведений Экхарта, Таулера и Рюйсбрука, Бёмэ, Уильяма Ло и квакеров можно было бы вывести духовное, универсальное христианство, толкователи которого раскрывают нам не историю, какой она была или какой, по мнению потомков, она должна была быть, но «процесс, вечно происходящий в сердце человека». Но к сожалению, мистикам никогда не хватало влияния, чтобы совершить на Западе махаянистский переворот. Несмотря на их усилия, христианство осталось религией, в которой чистая Вечная философия всегда затмевалась – порой больше, порой меньше – идолопоклоннической поглощенностью событиями и явлениями во времени, которые рассматривались не просто как удобное средство, но как самоцель, священная по своей природе и даже божественная. Более того, вносимые в историю на протяжении веков правки крайне неосмотрительно воспринимались как часть истории, что вложило мощное оружие в руки протестантов и позднее полемиков-рационалистов. Насколько мудрее было бы признать совершенно правомерный факт, что когда строгость Христоса-судии излишне подчеркивалась, у людей появлялась потребность олицетворять божественное милосердие в новой форме, в результате чего фигура Девы Марии, заступницы перед заступником, обрела особую значимость. А когда с течением времени образ Царицы Небесной стал внушать излишнее благоговение, милосердие перевоплотилось в скромную фигуру святого Иосифа, который тем самым стал заступником перед заступницей перед заступником. Точно так же буддисты почувствовали, что историческое лицо Шакъямуни, почитавшее самообладание, избирательность и полное умирание личности как основные средства освобождения духа, слишком строго и интеллектуально. В результате любовь и сострадание, которые Шакъямуни также проповедовал, нашли воплощение в таких Буддах, как Амида и Майтрея – божества, полностью устраненные из истории, так что их жизненный путь был помещен куда-то в далекое прошлое или далекое будущее. Здесь следует отметить, что огромное количество Будд и Бодхисаттв, о которых говорят теологи-махаянисты, сопоставимо с огромными масштабами их космологии. Время для них не имеет начала, а бесчисленные вселенные, каждая из которых порождает живых существ самого разного свойства, рождаются, развиваются, распадаются и умирают, только чтобы вновь повторить этот цикл – снова и снова, вплоть до окончательного непостижимо далекого завершения, когда каждое живое существо в каждом мире обретет избавление от времени, получит вечную Таковость или станет Буддой. Это буддийское мировоззрение находит отражение в современной астрономической картине мира – особенно в той ее версии, которая изложена в недавно опубликованной теории формирования планет доктора Вайцзекера. Если гипотеза Вайцзекера верна, то порождение планетарной системы – это естественный этап в существовании любой звезды. В одной только нашей галактике сорок тысяч миллионов звезд, а за пределами нашей галактики их число бесконечно. Если – а в это нам придется поверить – духовные законы, управляющие сознанием, едины для всей вселенной, наполненной планетами и, возможно, иными формами жизни, тогда определенно в ней есть огромное количество места и в то же время, несомненно, мучительная и отчаянная потребность в тех бесчисленных искупительных воплощениях Таковости, на чьих сияющих множествах так сосредоточены махаянисты.

Доктрину святого Бернара о «телесной любви к Христу» очень емко выразил профессор Этьен Жильсон в своей книге «Мистическая теология святого Бернара». «Самоосознанность, уже обращенная в социальную телесную любовь к ближнему, столь схожему с нами в своем страдании, теперь по второму разу перевоплощается в телесную любовь к Христу как к образцу сострадания, который во имя нашего спасения стал Мужем скорбей. Цистерианские мистики размышляли о видимом человеческом воплощении Христа в этом ключе. Это лишь начало, но начало абсолютно необходимое. /…/ По сути своей любовь к ближнему, разумеется, духовна, и подобная земная любовь может быть не более чем ее предтечей. Она слишком тесно связана с телесными ощущениями, если только мы не знаем, как разумно ими распорядиться, и полагаться на нее можно лишь в качестве промежуточного этапа. Выражаясь подобным образом, Бернар лишь систематизировал свой собственный опыт – ибо мы знаем из первых уст, что он был приверженцем практики этой телесной любви в начале своего «обращения», а позже считал, что оставить ее позади, двигаясь дальше, – это большое достижение. Не забыть ее, но добавить нечто новое, более весомое, как разумное и духовное весомее телесного. Тем не менее начало – это уже достижение.