«Слеп, глух, нем! Бесконечно недостижим для уловок воображения!»
В этих строках Сэкко отмел в сторону все, что вы видите, вместе с тем, чего вы не видите, все, что вы слышите, вместе с тем, чего вы не слышите, все, что вы говорите, и то, о чем вы говорить не можете. Все это полностью смыто, и вы обретаете жизнь слепоглухонемого человека. Здесь всему вашему воображению, измышлениям и подсчетам раз и навсегда приходит конец, они больше не используются. Именно здесь пролегает высшая точка дзен, именно там нам открывается истинная слепота, истинная глухота и истинная немота, каждая в своем безыскусном, безрезультатном аспекте.
«Над небесами и под небесами. Как нелепо, как обескураживающе!» Здесь Сэкко словно поднимает что-то одной рукой и опускает другой. Скажите мне, что он находит таким нелепым, обескураживающим? Нелепо, что немой человек в итоге оказывается не немым, что глухой не глух, а обескураживает, что тот, кто вовсе не слеп, слеп ко всему этому и что тот, кто вовсе не глух, глух ко всему этому.
«Ли-лоу не знает, как различить верный цвет». Ли-лоу жил во времена правления императора Хаун-ди. Говорят, он мог разглядеть кончик волоска на расстоянии ста шагов. Его зрение было необычайным. Когда император Хаун-ди совершал водную прогулку по реке Чи, он уронил в воду драгоценный камень и велел Ли достать его. Ли не смог выполнить поручение. Тогда Император заставил Чи-коу искать драгоценность, но и тот не достиг успеха. Позже Хсианг-вангу было приказано достать драгоценность, и он достал ее.
Следовательно,
«Когда Хсианг-ванг спускается под воду, драгоценный камень сияет ярче, но когда приходит Ли-лоу, волны поднимаются до самых небес». Когда мы доходим до высших сфер, даже глаза Ли-лоу не могут различить верного цвета.
«Как может Ши-куанг узнать загадочную мелодию?» Ши-хуа был сыном Шинь-куанга Ши из провинции Чианг династии Чоу. Его другим именем было Цзу-е. Он четко различал пять звуков и шесть нот, мог расслышать, как дерутся муравьи по другую сторону холма. Когда Чин и Чоу воевали между собой, Шинь-куанг мог определить, лишь слегка коснувшись пальцами струн лютни, что участие в этой войне неблагоприятно для Чоу. Несмотря на эту необычайную чувствительность, Сэкко заявляет, что он не способен распознать загадочное время. В конце концов, тот, кто вовсе не глух, в самом деле глух. Самая изысканная нота высших сфер недоступна уху Шинь-куанга. Сэкко говорит: я не буду ни Ли-лоу, ни Шинь-куангом. Ибо «Какая жизнь может сравниться с этой? Тихо сидя у окна, я наблюдаю, как опадают листья, как распускаются цветы, как сменяют друг друга времена года». После достижения этапа осознания видеть значит не-видеть, слышать – не-слышать, поучать – не-поучать. Когда голодный ест, когда уставший спит. Пусть листья падают, пусть цветы цветут, как они того пожелают. Когда листья опадают, я знаю, что на дворе осень, когда цветут цветы, я знаю, что пришла весна. Расчистив перед тобой все дочиста, Сэкко открывает новый путь и говорит: «Ты понимаешь это или нет? Железный прут без отверстия!» Он сделал для тебя все, что мог, он исчерпал себя и может только обернуться и дать тебе этот железный прут без отверстия. Это самое значительное выражение. Взгляни и узри собственными глазами! Если поколеблешься, навсегда упустишь момент. Йенго (автор этого комментария) теперь поднял свой посох и сказал: «Видишь?» Потом он ударил им по своему стулу и спросил: «Слышишь?» Спустившись со стула, он сказал: «Говорили ли о чем-то?»
В чем именно смысл этого железного прута без отверстия? Не буду притворяться, что знаю. Дзен-буддисты всегда любили использовать бессмыслицу для стимулирования разума, чтобы продвинуть его на уровень, лежащий за пределами смысла, так что, вероятно, суть прута как раз и заключается в его бессмысленности и в нашей обеспокоенной, озадаченной реакции на эту бессмысленность.
В корне божественная Мудрость – все-Брахман, в стебле она – все-Иллюзия, в цветке она – все-Мир, а в плоде – все-Свобода.
Шравака и Пратьекабудды, достигая восьмого этапа учения Бодхисаттвы, оказываются столь опьянены блаженством ментального покоя, что они не понимают, что видимый мир есть не что иное, как Разум. Они все еще во власти индивидуации, их видение еще не очищено. Бодхисаттвы же еще живы для своих первоначальных клятв, проистекающих из их всепоглощающей любви, что горит в их сердцах. Они не входят в Нирвану (как в состояние отдельное от мира становления), они знают, что видимый мир есть не что иное, как проявление самого Разума.
Живые существа, обладающие чувствами, вовлечены в движение;
Бесчувственные объекты недвижны.
Если культивировать абсолютную недвижность,
То можно уподобиться мертвой неподвижности бесчувственных вещей.
Если же вы хотите обрести истинный покой,
То нужно сохранять покой (неподвижность) в движении.
В полной и абсолютной неподвижности нет ничего,
кроме неподвижности,
Как в вещах мертвых и бесчувственных нет семян буддовости.
Умея хорошо различать внешние признаки вещей,
Неуклонно держитесь абсолютного принципа;
Если вы прозреете и осознаете это,
То, значит, будете действовать в соответствии с истинной реальностью.
Эти слова о неподвижном первом двигателе напоминают об Аристотеле. Но между Аристотелем и толкователями Вечной философии в рамках великих религиозных традиций есть огромная разница: Аристотеля в первую очередь волнует космология, в то время как последователи Вечной философии сосредоточены на освобождении и просветлении. Аристотелю достаточно узнать о неподвижном двигателе извне и в теории, цель последователя Вечной философии – познать его на собственном опыте, постичь его в единении, превратив себя и других в неподвижное Единое. Это постижение в единении может быть знанием вершин, или знанием во всей полноте, или одновременно и тем и другим. Духовное знание исключительно вершин души было отвергнуто буддистами Махаяны как недостаточное. Подобным образом христианское учение отвергло квиетизм – о чем мы поговорим в главе, посвященной деятельности и созерцанию. Сейчас же отметим любопытный факт, что вопрос, повлекший за собой столь агрессивные дискуссии в Европе семнадцатого века, поднимался буддистами в куда более раннюю эпоху. Но в то время как в католической Европе битва за учение Молиноса, мадам Гюйон и Фенелона в конечном счете привела к исчезновению мистицизма на добрую часть двух столетий, в Азии обе стороны в споре проявили достаточно терпимости, чтобы сойтись на том, что их позиции различны и неизменны. Хинаянисты продолжали исследовать духовные вершины внутри себя, в то время как последователи Махаяны придерживались идеалов не Архата, но Бодхисаттвы и стремились не только к вершинам духовного знания, но к его обретению во всей полноте.
Далее приведено поэтическое описание состояния тех, кто постиг идеалы дзен, написанное дзен-мастером восемнадцатого века.
Оставаясь верными не-частному, существующему в частицах,
Убывая и прибывая, они вечно пребывают в неподвижности.
Владея не-мыслью, которая заключается в мыслях,
В каждом своем действии они слышат глас Истины.
Как бескрайни небеса созерцания!
Как прозрачен свет четверичной Мудрости!
Правда раскрывается в безграничном покое,
И эта земля покрыта Лотосами Чистоты!
И это тело есть тело Будды.
Никогда человек не жаждал бы пития, если бы в этом питии не было бы чего-нибудь от Бога. Природа не предполагала бы ни пития, ни еды, ни отдыха, ни удобства и ничего иного, если бы не было в этом Бога. И она все больше гонится и стремится найти в этом Бога.
