Вокруг треугольного ринга, специально придуманного для боев «без правил», папаша Дон сейчас и бегал с последними распоряжениями. Был он, как всегда, счастлив и всклокочен.

Под канаты полез Бруно — зал взревел. Вышел Гериад — зал взревел втрое. Ревела публика по-разному: рев ненависти сменился ревом восторга.

Разминаясь, Бруно видел на экране себя, дающего интервью перед поединком. Надо сказать, папаша Дон умел работать с фаножурналистами, а те умело сделали свое дело. Сняли Бруно сверху, с искажениями, так что на экране он выглядел опасным сумасшедшим.

Вот блондинка журналистка спрашивает:

— Ты понимаешь, что Гериад тебя просто убьет?

И его оборванный ответ:

— Ничего, забег покажет.

Взгляд — вверх на камеру — угрюмый, исподлобья. На лице гримаса злого идиота. На контрасте: добрая и умная, с каплей жалости к бессвязно отвечающему идиоту улыбка блондинки. И сразу — кадры с кафедрой, кувыркающейся в сторону лучших умов Юга. И рассказ о «расстреле детей», с комментариями родителей. На закуску — «восстановленная режиссерами сама сцена „расстрела“. Фанотехнологи умели создавать настроение

— Убей его, Гери!

Ревел зал.

— Порви его, Гери! Порви!

Визжала в первых рядах группка девчонок из окружения Интия, и глаза у них были стеклянными.

На самом деле бои без правил редко заканчивались смертью. Такая развязка служила скорее приманкой. Но сегодня все семьдесят тысяч южан хотели только одного.

— Убей его, Гери! Убей!

Ревел без умолку зал. На Гериада, красу и гордость Юга, покушался никому неизвестный непредсказуемый идиот, и все жаждали его смерти.

На ринге появился судья, а на экране блицем шли последние интервью. Большинство специалистов больше раунда жизни Бруно не давали.

Судья проверил экипировку и спрятался за канаты.

Ударил гонг.

Сверхчеловек и черный джагрин стали сходиться. На миг зал затих. Странно, ни один из зрителей не знал, что на свете есть «гром вечности», никогда не слышал о нем, но все в зале разом почувствовали: сейчас что-то произойдет, боя не будет. На общем вдохе все и случилось.

«Гром вечности» грянул. Этот удар черного джаг-рина буквально смел Гериада, канаты, столбы. Вниз рухнули и сверхчеловек, и вся паутина ринга, которая чуть было не прихватила с собой и Бруно, еле успевшего перепрыгнуть через нее. На абсолютно пустом возвышении в свете прожекторов остался стоять лишь один джагрин со смертельно бледным лицом.

И тогда дрогнули стены, и публика взревела так, словно сама Феста обрушилась на крышу зала.

В свою башенную секцию визкап заявился за полночь в сопровождении толпы новоявленных поклонников. Юг любил успех.

Лицо Бруно было сосредоточенным. Он начинал слепнуть, приходилось расплачиваться за сверхнапряжение «грома вечности». Обычно слепота проходила к утру, но до рассвета надо было как-то дожить.

Провожала его молодежь, чуть ли не подростки. Разнообразие спектров только делало их всех на одно лицо. Больше других запомнился тщедушный паренек, который все пытался ухватить Бруно под локоть и повторял одни и те же слова насчет транспаранта межевиков:

— Дурацкий у них девиз. «Сила превыше всего», по-моему, — глупость. Нет, дурацкий у них девиз.

С последними шагами покидающих секцию провожатых слова эти затихли за дверью. Бруно опустился в кресло. В глазах быстро темнело, слух также начинал отказывать, и визкапу показалось, что он остался один. Он ошибался. Со стороны кровати раздался знакомый голос:

— Гляди, как не свезло его кобылке.

На кровати возлежал Осис собственной персоной! Держа перед собой биоком, он раз за разом прокручивал запись чудо-удара и любовался заключительной картиной поверженного Гериада.

Вот обвитый канатами сверхчеловек головой вниз летит прямо на разбегаюшихся зрителей. Вот гигант с грохотом падает в ряды кресел. Вот только сверхчеловеческие ноги торчат к потолку. Не свезло его кобылке. Осис был прав.

Выключив биоком, Осис расплылся в своей широкой лунной улыбке и стал рассказывать. Оказывается, сегодня после обеда его безо всякого предупреждения перевели служить из полиции в Службу. Почему? С какой стати? Никто не объяснил. Зато перевели с сохранением чина вицера и с двойным повышением оклада. Рассказывал Осис так, словно они расстались стэлс назад.

Договорить ему не дали. У Бруно зазвонил биоком, и экран полыхнул золотом. Визкап уже почти не видел, но ошибиться было невозможно. Золотая его потеря, его карнавальная богиня что-то говорила ему, с улыбкой доброй королевы на устах.

Сперва — Осис, теперь — Золото! Бруно чувствовал: от радости он расплывается в почти такой же широкой улыбке, как его круглолицый друг. Начиналась какая-то ночь чудес, словно одним могучим ударом он умудрился проломить себе путь в сказку.

И тут случилось совсем уж невероятное!

Дверь распахнулась. На пороге возник силуэт офицера Службы с пакетом в руках и доложил, что мундир отважного гозта визкапа Службы Бруно Джагрина готов и мундир этот отважному гозту визкапу Службы Бруно Джагрину доставлен.

Бруно приладил к своей голове новенькую фуражку, после чего оставалось только щелкнуть каблуками и отдать честь отражению в зеркале.

— Отважный гозт визкап Бруно Джагрин к несению межевой службы готов!

Черный с серебристыми вставками мундир офицера Службы был ему к лицу.

— Мне бы такой, — мечтательно протянул лежащий на кровати Осис, — сегодня утром аэр получил, тормознул перед девчонками — у них глаза круглыми сделались. В тот момент я подумал: вот оно — счастье. А сейчас понял: ну что за счастье без такого мундира! Эх, пока до визкапа дослужишься…

— Мундир не сам по себе. К нему прилагается достаточно опасное задание.

— Погоди, — Осис принюхался, — а ведь эта туалетная вода не из дешевых. Что там сегодня к мундиру прилагается? Опасное свидание?

— Задание. Я сказал: задание.

— Да вижу я, куда ты собрался. Добрый я сегодня, иначе мог бы порассказать о наших южаночках такое. Поопасней Гериада будут. Эх Бруно, держался бы ты подальше от Золота.

Откинувшись на подушку, Осис блаженно улыбнулся. Сегодня утром прошла первая тренировка его аэрогруппы, поэтому он был сейчас бесконечно довольным. Автоэры и девчонки — в этом он знал толк, и тут была любовь взаимная, в отличие от его третьего увлечения.

— Свезло тебе вчера, а моим кобылкам на выходных — нет. Все ставки сгорели. Я вот думаю: если мне так не везет, значит, существует человек, живущий на мое счастье? Это не ты, случаем?

Осис стал загибать пальцы.

— Гериада срубил — раз. Все делал, чтобы загудеть на каторгу, а попал в Службу — это два, такой мундир получил. Твоя судьба не на мои проигрыши резвится?

— Тебя тоже в Службу взяли, в аэрогруппу назначили.

— Это правда.

— А Гериаду я должен сказать «спасибо». Благодаря фанорепортажу, Золото меня и нашла. Теперь узнаю, видела она тигра с «козочкой» в карнавальную ночь или нет. Все-таки они с Серебром спустились со стороны парка. Вдруг она заметила что-то? Раз джагри не помогает, начну проводить обычные сыскные мероприятия.

Осис приподнялся, дотянулся до флакона с туалетной водой, с задумчивым видом понюхал его.

— Только не рассказывай мне, отцу девочек-близняшек, что ты идешь за информацией. Я слышал, как ты с Золотом по биокому ворковал. Стишки читал.

В последних словах зазвучали полицейские, обвинительные интонации. На что обвиняемый, оторвавшись наконец от зеркала, изобразил некий легкомысленный поэтический жест и нараспев принялся декламировать:

Имя ее поет, как восьмая нота октавы,

Полотнища весеннего света зажигают ее шаги.

Слепит ночное солнце, ну а дневного — не надо,

Вспыхнул луч на пороге вечным началом пути.

Осис рухнул на подушку, а Бруно с удовольствием пояснил сраженному стихами другу: