Включили дополнительные прожекторы. Место происшествия осветили до пылинки, но никаких следственных действий не начинали. Явно ждали представителей консульства Севера.

Автоэров хатусконцев Бруно не заметил. Он сразу увидел тигров.

Громадного роста, в отсвечивающих серебром плащах, невесть откуда взявшиеся, они шли стеной, сметая все на своем пути. Отряд убийц, выломившийся из ночного кошмара, маршировал по брусчатке. Крепко сколоченная банда людоедов прет на тебя из ночи, а в руках нет даже доброй секиры, чтобы встретить их по-человечески.

Напружив тренированное тело, Бруно готовил фланговому тигру сюрприз. Визкап не собирался подобно прочим отпрыгивать в сторону, и тигр это заметил издалека.

Удар — на удар. Корпус — в корпус. И от толчка бронированного плеча, прикрытого плащом, молодой человек отлетел в сторону не хуже остальных.

Чертыхаясь, межевики и полицейские возвращались на брусчатку. Последним выбрался из кустов Семирамий. Отряд тигров, стальной болванкой пролетев по дороге, исчез в шатре.

Тут же гигант-визкап скомандовал, и межевики повели полицейских вслед за тиграми.

У каждого оконца, у каждой двери замерли по два до зубов вооруженных хатусконских тигра — Бруно хорошо знал их привычку каждый миг быть готовыми к нападению. Тигры стояли статуями, зато Служба устроила настоящую кутерьму: постоянные перебежки порученцев, суета нобилей с багровыми лицами. По опыту своей полицейской конторы визкап догадывался: ждут большое начальство.

Когда Бруно стоял на голове, все выглядело куда как проще.

Поналетели межевики. Сбросил им вещдок. И только успевай отвечать.

Виноват, гозт нобиль Службы! Рад был стараться! Так точно — дурак, гозт нобиль Службы! Никак нет, гозт нобиль Службы! Да морду, морду поглупее, чтобы не смущать неподобающе живым взглядом высокое начальство.

Глядь — и отделался бы месяцем дежурства в Черном квадрате. А теперь, когда на улице вовсю пашут следователи под присмотром северян, а он здесь сидит с важнейшей уликой, так и влепить ему могут что угодно, вплоть до пособничества врагу в развязывании военных действий.

Первым на допрос пригласили Семирамия. Был он за дверью недолго. Вышел, вытирая бычью шею платком.

Сразу за бридаром утащили Осиса. По выходу, в отличие от бридара, Осис улыбался, но улыбки почему-то хватало лишь на половину лица. С такой улыбкой Бруно и запомнил друга. Встретиться им предстояло не скоро.

Товарищей Бруно увели на улицу.

Визкап подобрался, сжал конверт. Настала его очередь. Только Бруно никто не вызывал. Все этой карнавальной ночью было не так, все поворачивалось не по расчету. Впрочем, так происходило всегда, когда в ход событий не вмешивалось джагри, когда д-знание засыпало.

Но почему его не допрашивают? Наверняка Семирамий с Осисом рассказали о конверте с главным вещдоком. К чему вся эта суета? Да такая картинная, чуть ли не деланая бестолковость? С какой стати великолепно отлаженный механизм Службы забуксовал? Что-то тут не…

Все, кроме тигров, бросились к дальнему входу.

Над головами проплыл плюмаж консула северян. Вокруг консула, единственный, не уступающий тиграм в росте, крутился какой-то дипломат с толпой нобилей. Все быстро исчезли во внутреннем помещении, там, где допрашивали его друзей. «Ну, теперь держись, — подумал Бруно, — начинается политика».

Прошло полстэлса. В ожидании Бруно успел измять и кое-как выправить конверт, когда дверь распахнулась и два межевика буквально поволокли виз-капа на допрос.

До этого мгновения Бруно был само спокойствие, но тут сердце его забилось, словно у мальчишки, который в шутку прочитал заклинание из древней книги, найденной на чердаке, а его вдруг стало затягивать в свинцовую, все быстрее и быстрее вращающуюся воронку.

Призрак офицера полиции шел по утреннему Йозеру Великому.

Мимо семидесятиэтажных башен, мимо транспортных площадок, втягивающих в свои бетонные воронки людские потоки, призрак вышел на Карнавальный проспект и зашагал к центру стеллополиса. Призрак был плечист, молод, с румянцем на щеках. Взгляд имел ясный, вид — бравый. Может быть, поэтому прохожие не обращали на него никакого внимания. Так бывает.

А ведь существовать призраку оставалось считаные стэлсы, не больше. По всем расчетам, шагающий бульваром бравый офицер должен был сгинуть еще до появления солнечных лучей, а не сгинул лишь попущением всесильной Службы, этого бога безопасности Южного материка, по ее непонятному капризу.

Пять лет морийской каторги? Десять лет тюрьмы? Предстоял трибунал, и теперь любой жребий не сулил ничего хорошего.

Почему сразу не арестовали? Иллюзия свободы не обманывала нашего визкапа. Служба славилась своей изощренной расчетливостью.

Межевики могли поджидать его возле полицейского управления, куда сейчас шел молодой человек и куда, вполне вероятно, войдет уже в наручниках. В Службе вообще ценился арест в последний момент, там это считалось высшим пилотажем. А возможно, Бруно провоцировали на бессмысленный побег в Черный квадрат — Служба любила карать чужими руками.

И все-таки призрак не унывал!

То ли утреннее чтение коанов из Книги Вечности подействовало, то ли упражнение с боевой секирой и контрастный душ, но глупая надежда на счастливый поворот пути не оставляла Бруно. Пусть на дорогах будущего он больше не видел себя монахом-вечником с желтой секиркой, вышитой на груди, — приговор пока не зачитан, и можно шагать, надеяться на чудо и любоваться картинами утра.

Ласковое южное солнце заливало светом Карнавальный бульвар, и лучи бликами стекали по резным пальмовым листьям. Стеклянные цилиндры высоких башен перемежались лимонного цвета особняками с крышами в каменных завитушках. Высоко над головой зеленели висячие парки. Их тонкие стеллитовые опоры приняли голубой цвет дня, и поэтому парки казались небесными островами. На горизонте сияла снегами горная гряда Норта Верде. К ней тянулись цепочкой розовые облачка. Карамельные сказочные виды древнейшей столицы Юга окружали Бруно со всех сторон.

И все-таки ночь была поярче этого солнечного дня.

— Почему нарушил инструкцию, визкап? Отвечать! Почему нарушил инструкцию?

Орал на Бруно тот самый дипломат, который сопровождал консула. В полумраке шатра глаза дипломата отсвечивали голубой сталью.

— Под трибунал пойдешь! Что мямлишь? Громче отвечай!

Нависнув над Бруно, он ревел, будто атакующий королевский хорог. Физиономия лошадиная, зубастая. На мощной, словно у хорошего жеребца, грудной клетке трещит дипломатический костюм, готовый разом разойтись по всем швам. Ростом с тигра, то бишь под самый потолок. А уж таких лютых синих глаз Бруно не видал даже у северян.

Допрос велся в вихревом темпе. Не успел визкап опомниться, как из него вытрясли все факты и все мотивы, и то, что он хотел спасти убийц тигра от выдачи хатусконцам, и то, каким образом он это намеревался сделать.

С такой скоростью не меняют маски даже в фанотеатрах — дипломат повернулся к консулу. Куда делся рык, свирепость физиономии? Обращаясь к представителю Севера, дипломат умудрялся чуть ли не ворковать, и это на грубом языке хатусконцев. Консул отвечал лающими короткими фразами, тыча унизанной перстнями рукой в сторону провинившегося визкапа. Согласно кивая головой в такт лаю, жеребец-дипломат умильно улыбался северянину и тут же повернулся к Бруно с рыком:

— Конверт! Живо конверт, визкап!

Получив конверт, дипломат отошел к лампе, чтобы рассмотреть его, и вдруг неожиданно и резко размахнулся и швырнул конверт обратно:

— Не мне. Изволь вручить гозту консулу! Живо!

Когтистая старческая рука хатусконца, похожая на лапу хорога-хищника, вырвала у Бруно улику. Как ни был молодой человек оглушен допросом, он заметил: на бумаге нет и следов помятости. До Бруно дошло почти сразу — дипломат вернул ему другой конверт. Что это было: мелкое шулерство, большая политика — Бруно не успел сообразить и потому ошибся.