Все-таки священник был хорошим человеком. По дороге домой ему хотелось кричать от обуявших его чувств, петь, но он стеснялся так открыто упиваться своим розовощеким счастьем, стыдясь обреченного чудовища. А оно не выдержало. Перед перспективой скорой смерти чудовище потеряло все свое мужество и буквально расхныкалось.

«Господи, я на Серебре не захотел жениться, а теперь все кончится девицей с фигурой поварихи».

«Разве Доана толстая? Просто крепко сбитая».

«Толстая. А мои „великие“ планы? Ведь ничего уже не будет. Научишься целоваться с бандитами, улыбаться ворью, привыкнешь пресмыкаться перед Настоящим».

«От своих планов ты отказался еще в кабинете Лемсонга. Я здесь ни при чем. И вообще, так вышло. Все случилось по воле небес».

«Небес? Какой-то вонючий местоблюститель решил. Хороши небеса!»

«Что ты хочешь?»

«Выпить. И поговорить с Рифмачом. Могу я хотя бы перед смертью выпить с Рифмачом рюмку горькой морийской? Так нелепо умереть. Вот уж не думал».

Как жаль было священнику после такого вечера, вечера признания Доане, нести свои нежные чувства в кабак, но отказать чудовищу он не смог. В конце концов, жить тому оставалось считаные дни.

«Хорошо. Но только одну рюмку».

«Ну разумеется, только одну рюмку», — согласилось чудовище.

Драка завязалась сразу после второй бутылки. Допивая ее, Рифмач стал выдавать свои чеканные двустишия, и кабацкая девка, явно не слышавшая в своей жизни ничего прекраснее, с открытым от восхищения ртом двинулась к Килику и бухнулась прямо ему на колени. Рудокопы, возле которых она крутилась до этого момента, были парни простые и, конечно, сразу же поперлись бить поэту морду за свою пусть потасканную, но вполне еще прекрасную даму.

Только рудокопам не повезло.

Рифмач, этот драчун-самородок, метался между двумя самыми здоровенными работягами и лупил их по физиономиям с истеричностью швейной машинки. Кулачищи рудокопов просто не успевали за ним. Святой отец, с подчеркнутой неспешностью мастера, который демонстрирует ученикам приемы боя, по очереди зашвырнул под длинный стол остальных парней. Когда же он двинулся на подмогу Рифмачу, тут вся ватага ломанулась к двери.

Надо было уходить — рудокопы могли вернуться со всей своей бригадой. Священник швырнул на стойку горсть серебряных стэлсов, Килик сгреб одной рукой пару бутылок морийки, второй — девку, на прощание поцеловал ее в ярко накрашенные губы, после чего новоявленные искатели приключений сгинули в темноте.

Коль не хватает нам ума.

Исправит все стакан вина!

От горя, от сердечных ран

Излечит нас второй стакан!

На горы зла, на море бед

У нас, друзья, готов ответ!

Обняв друг друга за плечи и размахивая бутылками, поэт и священник маршировали не в ногу по ночным улицам, орали во все горло стишки, на ходу сочиненные Киликом, хохотали неизвестно над чем, а закончив куплет, начинали выкрикивать его заново еще лучше и громче.

Полет по кабакам продолжался не один стэлс, причем попадались даже такие кабаки, в которых удавалось обойтись без драки. Ну а в тех питейных заведениях, где Килик начинал «блистать» своими гениальными экспромтами, уж там все заканчивалось грандиозной свалкой и всеобщим мордобоем. В итоге бравая парочка очутилась на самой окраине города, да в такой глуши, что здесь даже Рифмач не мог высмотреть ни одного знакомого кабака.

Зашли в первый попавшийся.

В зале было мутно и зелено, словно в аквариуме. Мутно от слабого желтого света, а зелено от многочисленных пальм в тяжелых кадушках. Низколобые посетители за столами редко и беззвучно шевелили губами. Странный попался кабак. В нем не говорили громко и не играла музыка.

— Не нравится мне здесь, — сказал Рифмач и рухнул на скамью. — И вывеску не успел прочесть. А я не люблю кабаки, которые неизвестно как называются!

Последние слова он проревел с вызовом, но на него даже не оглянулись. Тогда Бруно пальцами показал стоящему за стойкой хозяину: «Две бутылки» — и попытался успокоить друга:

— Да какая разница, как он называется? Все равно.

— Нет. Не все равно. Название — это слова. Слова — это душа. Душа — это все! Ты меня понимаешь?

Бруно кивнул, зажмурился. Он вспомнил, что все это уже было, что где-то там, в другой жизни, он уже заходил в какое-то здание, не прочитав на нем вывеску над входом, и там произошло… Что произошло? Чем там все закончилось? Ох, как же там все нехорошо закончилось! Только как? Чтобы вспомнить, требовалось срочно выпить рюмку морийки.

Друзья чокнулись. Выпили. И Бруно все понял.

Никакой полевой маскостиратель ему не нужен. Три бутылки горькой морийской — и ты снова человек Будущего! Сейчас в нем не осталось ни единой капли священника. Прощай, святой отец! Кулаки налились свинцом, и Бруно стал пробираться к стойке. Двигало им желание поделиться своим открытием и невесть откуда взявшаяся уверенность, что именно хозяин заведения его поймет.

— Знаешь, кто я такой? — спросил Бруно, наваливаясь на стойку.

Хозяин посмотрел на него тяжелым взглядом — так мог смотреть Гериад, будь у него человеческие глаза, — и ничего не ответил. Ростом кабатчик был под стать межевику, а уж в плечах широк, как шарг. Молчун. Симпатяга. Он спокойно выслушал жалобы на местоблюстителя, не выдавшего жизненно важную лицензию, и этим влюбил в себя Бруно окончательно.

— Нравишься ты мне! — сказал Бруно, повернулся к залу и добавил, указывая на громадную фигуру кабатчика: — Если кто его обидит, будет иметь дело со мной. Ясно? Что, морды, молчите? Да вы знаете, кто я такой? Думаете, меня прислал отец небесный? Правильно, отец небесный. В чине генерала! Ха! Это тайна. Думаете, я тот святой отец, который пришел возлюбить вас? А я тот отец, который сейчас начистит вам морды! Утешиться захотели? Щас, детки мои. Не мир я принес, а сканфер! Я призван отвратить вас от греха и пьянства, и я переверну вверх дном ваше дерьмовое Настоящее. Дошло до вас наконец, кто я такой? Я суперразведчик из Будущего!

И для убедительности суперразведчик с грохотом перевернул стоящий рядом свободный столик с крохотной вазочкой.

Может, все так бы и закончилось. Публика в кабаке собралась особая, несуетная, спокойная. В основном это были мужчины с покатыми плечами, все как один коренастые и приплюснутые, будто хорошие танки. Похожие на бандитов, но не бандиты. Да и надо отдать им должное: слушали они не перебивая, с пониманием. Раз вышел человек и говорит, что он суперагент из Будущего, что ж, значит, он знает, что говорит. Обещает всем ряшки начистить? Лады. Посмотрим. Вдруг и раскрутится.

Испортил все молодой вышибала, детина под два стэлса ростом. То ли перед шефом захотел подсуетиться, то ли еще не вник в стиль заведения.

— Может, вышвырнуть эту пьянь? — спросил он у кабатчика. И все бы еще могло закончиться миром, но, на свою беду, вышибала не догадался понизить голос.

— Что ты сказал? Кого это ты выбросить собрался, коротышка?

Давно уже скучавший Рифмач подлетел к вышибале и с ходу заехал тому в нос. Через мгновение Килик крутился и подпрыгивал в лапах детины, как раскаленная картофелина, успевая сериями обрабатывать тому физиономию. Из носа вышибалы хлестала кровь. Но тут на подмогу вышибале дружно двинулись коренастые посетители кабака. Бруно бросился наперерез, и драка смерчем завертелась по залу, сметая и кадки, и мебель.

Из последних сил Бруно швырял этих крепышей, но они тут же поднимались и нападали снова и снова. Крепыши оказались обученными, не то что рудокопы.

Первым понесли на выход поэта.

— Пальмы этим сволочам ломай! Пальмы доламывай! — орал он, цепляясь за порог, и вдруг взмыл вверх, в темноту небес. Взлетел он легко, как мешок с ватой, а рухнул, если судить по звуку, как мешок с кирпичами.

Следом вынесли тело суперразведчика. Недолгий полет, и Бруно очутился рядом с другом.