– А может, он хочет, чтобы вы его магистром избрали? – предположила я самое меньшее из зол, порядком удивив мага.

– Как-то я не думал об этом, – захлопал Архиносквен глазами, потом тряхнул головой, отгоняя нереальные видения, – навряд ли! Он молодой, ему хочется могущества и власти, а пост магистра – это больше канцелярщина, удел стариков, я бы сказал. Вот украсть наши накопители, стационарные, которым больше пяти веков, – вот это вполне в духе его семьи.

– А ваши друзья сюда с накопителями прибудут?

– Конечно, – вздернул брови Архиносквен, – а иначе как перемещаться? Свободной праны в мире нет, как сказал господин Илиодор.

Наше страстное перешептывание прервал капризный зов златоградца:

– Мариша, ну пойдем уж. Мы, рыцари, предпочитаем умирать на глазах прекрасной дамы.

– Если будешь кривляться, как вчера, то лучше сразу обратно возвращайся, – посоветовала я, нервно пожав на прощание холеные пальчики Архиносквена, и припустила к Чучелкиной могилке.

Илиодор, уписывающий изюм, проводил меня недоуменным взглядом, когда я пробежала мимо, наигранно вякнув в спину:

– Когда это я кривлялся?

– Всегда, – прошипела я сквозь зубы.

Я смутно представляла себе тропинку к проклятому островку от капища. Пантерий, правильно поняв мои колебания, когда я цаплей замерла на кочке, не зная, куда поставить ногу, игриво подмигнул:

– Выгуляю тебя напоследок.

Шагов через двести он споткнулся и плюхнулся без сил и всякой возможности двигаться дальше, однако успев показать мне тропку. Я чмокнула его меж рожек и велела ползти обратно, к Архиносквену.

Илиодор все это наблюдал с отстраненным интересом, чем несказанно раздражал, я бы сказала, бесил.

– Чего ты все время улыбаешься? – рявкнула я на него.

Он сразу сделал серьезную мину:

– Да вот думаю, не посвататься ли? Есть в тебе что-то от Ландольфов. Мы тоже скорее помрем, чем свое уступим.

– Кловун, – буркнула я, а он с готовностью улыбнулся, если б не топь, то и на руках прошелся бы, наверное. Это было уж чересчур, и я, ухватив его за пуговицу кафтана, потребовала. – Говори сейчас же, можешь Фроську убить или нет?

Он задумался с самым серьезным видом, даже переносицу почесал:

– Строго говоря, в мире вообще нет невозможных вещей, есть только маловероятные.

Я кинулась на него с кулаками:

– Гад, как же я тебя ненавижу! Ты можешь один раз честно сказать, чего тебе от всех нас надо?

Он изобразил на лице крайнее удивление и некоторое замешательство, но, как я поняла чуть позже, это не я его так впечатлила, а появившийся как из-под земли волк.

Хорек сунулся было заварить чай, уже и заварочки насыпал, и рукой потянулся к маленькому котелку, который весело взбулькивал оттого, что еле заметные языки огня облизывали его закопченные бока, но тут егерский десятник Кирилка, по прозвищу Беда властно прижал его к земле, подав условный знак Медведю. Брат лежал чуть подальше, почти у самой дороги, но так, что, если не знаешь заранее, где искать, ни за что не углядишь.

Промчались на широкогрудых конях всадники. Бум, бум! – невпопад ударяли в землю широкие, как блюда, копыта крепких коней, вырывая из дороги целые комья земли. Верховые внимательно оглядывали дорогу, но заговорщиков не заметили. Кирюха нервно стиснул саблю, но Медведь качнул головой, велев ватаге сидеть и не вскакивать.

Их, преданных Якиму, было здесь десятка два от силы, а с каретой – только впереди около двух дюжин, стало быть, силы неравны, перебьют.

– Она? – пискнул из-под руки Беды Хорек, хотел глянуть на дорогу, но егерский десятник вжал его крепкой рукой в траву.

Загрохотал копытами арьергард – еще две дюжины.

– Сами не справимся, – вздохнул Игнат Малой. Из трех братьев Малых самый младший и, по странной прихоти судьбы, не оборотень, но вор, прославившийся в свое время на все Урочище лихим набегом на поместье князей Гудских.

Как только стало понятно, что хозяйка погибла, перед братьями встал вопрос: что ж теперь делать? За старшего у них всегда был Медведь. Посидев с часок в раздумье, он заявил веско, по-медвежьему:

– Будем Мытного выручать.

Игнат сверкнул белыми зубами:

– Ты что, Мишка, он же в Кремле, а мы здесь. Я, можно сказать, под арестом. – Он тряхнул русым чубом.

Егерей серебрянская стража считала пострадавшими от боярских распрей, а потому знакомых или готовых дать денежку выпускали под честное слово до утра из казарм, в которых они должны были сидеть неотлучно, пока не решат, что с ними делать и насколько они виновны. Игнат – парень тертый, сразу смекнул, что никто следствие устраивать не будет, а устроят – так сильно удивятся: как это беглый каторжанин попал в егерские десятники. Таких, как он, в отряде было еще немало, и кое-кто хотел улизнуть, но появившийся буквально на следующий вечер после ареста Медведь коротко и серьезно объяснил всем, что он сделает с бегунами.

– Здесь либо Анна Луговская, либо Дмитрий скоро будут, – веско чеканил он каждое слово, – ежели их взять на тракте, то можно легко поменять либо на голову Мытного, либо – еще лучше – на выкуп. Нам в Северске сейчас места нету, а в Мирене или Златограде без денег делать нечего.

– Так, может, тогда сразу весь Серебрянск грабанем? – предложил кто-то из самых недовольных.

Хорек стукнул его в висок деревянной дубинкой, и споры сразу прекратились. Слава у братьев Малых была такая, что немного нашлось желающих им перечить.

И вот гости пожаловали в Серебрянск. Когда последний всадник скрылся из виду, Медведь поднялся и, отряхиваясь от веток, уверенно качнул головой:

– Анна, сколопендра.

– М-да, лучше б муженек ее, – выбрался из-под руки Кирюхи Хорек.

– Не знаю, не знаю… – Беда, посмотрев на качающиеся верхушки сосен, тоже позволил себе высказать мнение. – Госпожа Анна женщина из железа, фиг ее согнешь похищением мужа, скорей деньги на облаву бы потратила. А вот Дмитрий мягок, он раскошелится.

– Как же нам ее взять-то? Вон какая охрана! – зашевелились остальные, поглядывая на Медведя. Тот задумчиво присел к костерку, помолчал с умным видом, грея руки, и уверенно обронил:

– Возьмем, никуда она от нас теперь не денется.

Игнат снова оскалился:

– Что, братва, покажем болотникам, как егеря бунтуют?

В ответ дружно заржали.

– Ну и как это понимать? – Августа с возмущенным воплем ворвалась в радужные фантазии Ланки.

Бледный призрак Рогнеды, тоже решившей навестить свою ученицу, был беспощадно затоптан старой ведьмой, и, наверное, поэтому связь оборвалась, а в следующий час Ланка была так перебаламучена этим неожиданным явлением, что сама связаться с ведьмами не смогла. Она бегала по парку, нервно хлеща себя по бокам, как в бане, сиреневым веником. Вообще-то это был презент Мытного, они уже прогуливались за ручку, под присмотром соглядатая, о чем-то шутили беззаботно. Адриан даже пару раз намекнул: а не заслать ли сватов? – заставив Лану порозоветь от удовольствия, как вдруг Адриана позвали, а в ее мысли, горячие и сладкие, как патока, ворвалась Августа. И вот теперь Ланка бегала по кирпичной дорожке и ужасала подглядывающих служанок своим поведением.

– Ну точно на сносях, – шептали они, наблюдая, как княжна Костричная отвешивает себе оплеухи.

– Идиотка, бестолочь! – корила себя Ланка. – Ведь с Маришкой получилось! Почему сразу не связалась с Рогнедой! А почему Маришка не связалась? – топнула она возмущенно ногой.

Кое-кто из соглядатаев, памятуя, что среди Костричных случались и сумасшедшие, заглянул на людскую половину, где опохмелялись Дорофеины гайдуки.

К ним вчера вечерком подсела пара углежогов с подловатыми глазками. За чаркой разговорились за жизнь, но ничего путного начальству доложить не сумели. Говорил только один из молодых гайдуков, много и страстно, но как-то путано, так что больше пришлось додумывать самим.