Когда пыль унесло дальше по улице, из среднего внедорожника выбрались еще двое людей. Один из них ничем не отличался, кроме отсутствия маски на лице, от ранее выбравшихся из машин бойцов, вторым же был пожилой мужчина, одетый в простую, но удобную одежду. Цапыгин Сергей Андреевич, именно так звали пожилого. Отойди он в сторону от военных и, казалось бы, легко затеряется среди обычных горожан… которые его не знали в лицо. Но его знали, так что затеряться не получилось бы. Трудно не узнать одного из правителей Городецкого анклава, отвечающего за финансы. А где финансы, там и торговля, где торговля, там информация, соответственно всё это нужно охранять и защищать.

— Здесь меня подожди, сам пойду пообщаюсь, — тормознул Сергей Андреевич дернувшегося было идти вслед за ним своего более молодого спутника.

С охраной и защитой хорошо справлялся Корзун Виталий Викторович, которого сейчас и остановил Андреевич, его зять и командир одного из самых сильных и опытных отрядов анклава. Сильных не количеством, а качеством, как простых бойцов, так и магов, ни у кого больше таких людей не было. Во всяком случае на ежегодных новогодних соревнованиях они всех остальных, пусть не влегкую, но всё же делали, изредка проигрывая отдельным уникумам. Которые, спустя некоторое время, довольно часто присоединялись к их отряду, тем самым восстанавливая статус-кво сильнейших.

Корзун не стал спорить, остался возле машин со своими людьми, а Цапыгин неспеша прошествовал во двор к артефактору, который его с утра вызвонил и настоятельно попросил к нему наведаться.

Хозяин его встречал стоя на пороге.

— Здравствуй, Андреевич, — первым поздоровался Цапыгин.

— И ты здравствуй, Андреевич, — с улыбкой на лице хозяин пожал руку гостю.

Давняя их шутка с таким приветствием давно уже переросла в своеобразный ритуал, который они неуклонно соблюдали уже много лет. Правда третьего Андреевича уже не было в живых, что печалило и делало этот их ритуал несколько неполноценным.

— Ты звал, я приехал.

— Да, есть разговор, — отпуская руку, хозяин повел ею в сторону двери. — Проходи в дом, там поговорим,

Молча прошли в гостиную, где Цапыгин увидел молодого парня, сидящего в кресле. Но неожиданностью для него это не стало, знал он о нем уже кое-что.

— Ага! Вот об этом молодом человеке ты, наверное, и хотел поговорить? — пристально того рассматривая своим тяжелым взглядом, озвучил он свою догадку. — Приехал вчера с Подольским караваном, прошел через проходную в районе пакгаузов, оттуда сразу направился к дому покойного ведуна Кокора. Где, узнав о смерти хозяев, выглядел «как громом пораженный», — процитировал он жену нового ведуна, которая об этом парне сразу их и уведомила. — После чего направился к тебе в дом, где, по моим сведениям, и заночевал. И, вот совпадение, именно этой ночью скоропостижно скончался Тарноруцкий Виталий, с которым у… Ладно, — оборвал он сам себя, и перестав давить взглядом молодого человека, что невозмутимо и всё также молча выслушал озвученную им информацию, повернулся к Талицкому: — Представишь парня?

— Да ты его знаешь, — усмехнулся Иван Андреевич, усаживаясь в кресло, после того как усадил гостя. — Саня Мещерский. — И добавил: — Вроде как покойный.

— Что? — не это ожидал услышать удивленный Цапыгин. — Ты шутишь?

Но видя, что хозяин и не думает шутить, повернулся к… Сане, которого он считал погибшим и которого действительно знал. Знал и теперь совсем не узнавал, так как этот парень был и моложе того Александра, и… да совсем другой человек, внешне ничего общего с ним не имеющий.

«Глаза! — всё же нашел он одно сходство. Серо-стальной цвет, как и упрямое их выражение были свойственны ведунам, что молодому, что покойному старому. — Неужели ты и вправду выжил, молодой волчонок?»

— Выжил, Сергей Андреевич, хоть и с трудом.

Судя по тому, как удивленно расширились глаза Цапыгина, он и сам не заметил, как последнее предложение вслух произнес.

— Ну что ж, поговорим! — Удивлялся, правда, он недолго, удобней уселся, чтобы нормально видеть и хозяина, и меня, озвучил свои мысли: — Я так понимаю, наведавшись к Виталию, ты получил неопровержимые доказательства его вины в смерти деда, потому и голову ему отрезал. Но выяснилось и еще что-то интересное, иначе меня бы вы не позвали. Итак, я слушаю!

Услышав, как именно умер Тарноруцкий, Иван Андреевич несколько ошарашенно на меня посмотрел, этого я ему не говорил. А вот всё остальное, что узнал, сразу же и выложил. Когда, вернувшись на рассвете, застал хозяина сидящим в кресле в саду, меня ожидающим.

Ну и да, узнал я много чего, в том числе и неожиданного.

Раскрутить на признание Тарноруцкого нетрудно оказалось. Он когда осознал кто именно к нему заявился, ну и то, что он парализован ниже шеи был, тоже, наверное, повлияло, короче, головой слегка двинулся. Хотя, судя по его признаниям, он уже давно с ума сошел, иначе бы ту дичь не творил. Но это всё потом выяснилось, поначалу он от меня смыться попытался, помереть хотел. Пришлось несколько раз ему сердце запускать, в сознание приводить, и снова доказывать, что я — это я, не мерещусь ему и не с того света за ним явился, а действительно живой. Вот когда он в это поверил, тогда и сломался, кукухой поехал. Тогда-то он и принялся на меня разное всякое вываливать, одновременно исповедуясь, жалуясь и предъявляя претензии всем, кому только можно, в том числе и моему покойному деду.

Сильная личность, многое на его долю выпало, многого достиг, только вот передать наследие некому. Не было у него наследника, хоть он и старался. Жена родила ему двух дочерей, пацана так и не смогла выносить. С этим он смирился. Но когда подросшие дочери, выйдя замуж, тоже дочерей родили, вот тогда он и забеспокоился. Жена умерла, на дочерей надежды никакой, больше ни в какую рожать не хотели. Вот он и начал таскать в свою постель разных всяких на всё согласных… еще пять дочерей родилось. К сегодняшним дням первые внучки подросли, и старшая «обрадовала» деда, залетела и родила правнучку.

После такого подарка, видимо, у него и начала крыша подтекать, что он на деда наехал. Вот только толком не объяснил ничего, просто нужен ему ведун всегда под рукой и всё тут.

«Придурок», — именно так я его охарактеризовал, когда он мне причину противостояния с дедом озвучил. Если бы по нормальному всё объяснил, давно бы уже сына, ну или правнука нянчил, раз дочери больше рожать не хотели. Смогли бы мы или ему подобрать подходящую бабенку, с большим шансом забеременеть пацаном, или внучкам, если бы они согласились, донора подходящего нашли.

Но он всё и сразу захотел, в итоге ничего не получил.

Когда же силенки мужские его подвели, и его младший дружок в холостую принялся отстреливаться, целитель и второй наш городецкий ведун оказались бессильны ему помочь. Ну а дед, дед ему просто отказался помогать. В это время, как раз Цапыгины и Короленко между собой породнились, сын первых взял в жены младшую дочь вторых, вот в этот момент Тарноруцкий в разнос и пошел. Показалось ему, видите-ли, что его семью хотят от управления анклава отодвинуть, так как финансы и производство, а Короленко именно за производство анклава отвечал, чуть ли не слились, по его разумению, оставляя Тарноруцких за бортом.

Тут надо добавить, Тарноруцкий к сегодняшнему дню в управляющем совете анклава армию представлял. Поначалу он за созданием егерской службы стоял, да и сейчас на нее опирается, пользуясь там немалым авторитетом, но вот потом, я даже не знаю как, как-то не придавал значению, он во главе вооруженных сил оказался.

Со свадьбы детей своих коллег по совету дичь и начинается.

Костромской анклав, в отличие от других анклавов, во времена хаоса пошел по пиратской стезе. Был там один, сколотил банду, подмял под себя всех выживших, чуть ли не рабами их сделал, себя князем объявил и начал свое княжество строить. Строил пока и Городецкий анклав не решил своей вотчиной сделать. С тех пор и кончился князь, а вот анклав остался, всех под ноль там выпиливать не стали.