Работа с агентурой во всех ее проявлениях вообще никогда не была сильной стороной следователя Гессе; вербовать походя кого угодно, вне зависимости от взгляда на Конгрегацию или на него самого, как то ухитрялся делать один из бывших сослуживцев, Курт не умел – практически каждый из привлеченных им к сотрудничеству принимал предложенную сторону исключительно на основе личного отношения, будучи (или полагая себя) другом, приятелем или добрым знакомым. В вербовке же особей женского пола, как предостерегал некогда все тот же сослуживец, всегда есть определенный риск, степень которого следует точно, а главное вовремя определить; градаций, разновидностей и типов этого риска суть великое множество – от опасности получить по физиономии до угрозы потерять агента, информацию, а то и собственную жизнь. Во всем прочем Курт, однако, вполне мог похвастать способностью верно и почти с ходу определять психологический тип собеседника, а посему надеялся, что его премьерное выступление в этой роли прошло достаточно успешно, чтобы не беспокоиться о том, что своими действиями и словами он нажил врага себе лично и Конгрегации в целом. Однако между вынуждением к признанию и вербовкой имелось одно весьма существенное отличие. В беседах с арестованным можно не церемониться ни с методами, ни со словами, ни с посулами, ибо конечный результат – раскрытое дело – остается неизменным, и от ненависти к следователю или внезапной перемены задержанным своего мнения не зависит. В работе же с потенциальным агентом и слова?, и даже взгляд или тон следует контролировать и вымерять, ибо, если уже после начала работы агент или новый служитель внезапно ощутит себя одураченным, если заподозрит, что данные ему обещания не исполняются либо же не соответствуют его чаяниям, если, в конце концов, проникнется по какой-либо причине антипатией к своему вербовщику – рухнуть может все.

Собственно говоря, между агентом и привлеченным к службе также была своя, причем немалая, разница: агент вполне мог не испытывать к своему работодателю ни теплых чувств, ни особенной преданности, и безопасность в подобных случаях блюлась точной дозировкой информации, известной ему; служитель же, работающий исключительно за плату либо лишь из соображений личной симпатии, был явлением скверным, нежелательным и, вообще говоря, опасным. Примерно по той же причине майстер инквизитор с крамольным неприятием относился к древним христианам, начавшим карьеру святого со смены язычества на веру Христову всего лишь из-за обстоятельств, услышав, например, от потенциальной невесты либо жениха требование принять крещение и отречься от прежней веры. Упертый язычник в этом плане вызывал гораздо большее уважение.

О том, стал ли для упрямой ведьмы подобным обстоятельством Курт, думать было уже поздно, однако думалось само собою; снова и снова прогоняя в голове собственное поведение и слова, он вынужден был признать, что именно так и действовал, стремясь выманить эту одаренную девицу из ее норы. Возымели ли его попытки хоть какое-то действие, или же, возвратившись в свой одинокий домик, Нессель швырнет написанный им документ в очаг, снабдив Курта очередным проклятьем, можно было лишь догадываться. В конце концов, оставалась и немалая вероятность того, что ее сегодняшняя подавленность и несдержанность есть не более чем следствие утомления; отоспавшись и восстановив силы, она вполне может посмеяться над собою, над своим гостем и, отчитав себя за временную слабость и утрату самообладания, заживет, как прежде, попросту выбросив все произошедшее из головы и приспособив пергамент с печатью в качестве подставки под сковороду.

Глава 5

Спустя четверть часа застоявшийся жеребец затребовал галопа, и препятствовать ему Курт не стал – коря себя за мнительность, все время пути он преодолевал настойчивое желание обернуться; казалось, за ним наблюдает чей-то неотрывный взгляд, следя за каждым движением. Была ли то в самом деле игра воображения или Нессель и впрямь следила неведомым образом за всем, происходящим в ее лесу, сказать он не мог, однако, когда стена деревьев осталась за спиной, вздохнул с облегчением.

Задерживаться в деревне, где дорогу на Ульм пришлось вызнавать путями окольными, с применением наводящих вопросов и проклятий в адрес оседлости и домоседства, Курт не стал, как не стал и останавливаться на ночлег спустя несколько часов, когда сумерки как-то разом перешагнули в темноту. Холодное небо было безоблачным, половинка луны освещала тракт вполне приемлемо, к тому же сейчас рядом не было никого, кто взял бы на себя разведение огня, ложиться поблизости от которого, к слову заметить, Курт все равно бы не стал. Что же касалось безопасности, то в данной ситуации одиноко спящий путник мало (и невыгодно) отличался от одиноко едущего, а кроме того, вывешенный открыто Сигнум должен был предохранить его обладателя от людей благоразумных, а оружейный арсенал при себе – от тех, в ком здравый смысл и осторожность окончательно затмились жаждой наживы либо вконец отчаянным положением. Передохнуть коню Курт позволял, по временам спускаясь с седла и идя рядом, когда начинал откровенно клевать носом или мерзнуть от неподвижности. Ближе к утру попалась еще одна деревенька, где под натиском Знака удалось вытребовать постель и завтрак себе и должную заботу жеребцу. Злоупотребив гостеприимством хозяев не более четырех часов, Курт тронулся в путь снова, подбодренный уведомлением о том, что до Ульма должен добраться уже этим вечером, если ехать в прежнем темпе, перемежая короткий отдых и шаг с галопом.

Однако стены города, почти уже укрытые тьмой и пришедшим с Донау[20] туманом, он увидел лишь ближе к ночи; ворота были наглухо заперты, каковая досадность довольно легко была преодолена с помощью все того же Знака. Готовность, с которой охранители спокойствия и безопасности Ульма бросились отпирать засовы и опускать мост, была скорее делом привычным, однако то, с каким радушием приветствовали стражи майстера инквизитора, в рамки обыкновенного поведения уже не укладывалось, ergo, слова Хоффманна о том, что следователя от Конгрегации в этом городе ждут, начинали получать зримое подтверждение.

Погружаться в беседу излишне подробную Курт не рискнул, однако на минуту у ворот задержался, пытаясь обиняками и намеками, стараясь не выдать собственной неосведомленности, вызнать у стражей причину столь противоестественной радости. Те говорили охотно и не по делу, многословно сокрушаясь над «этим непотребством»; в иных обстоятельствах вояк можно было бы призвать к порядку и вдумчивости, заставить прекратить пустой треп и доложить обстановку как положено, но сейчас Курт лишь кивал, слушая и тщась вычленить из потока скорби толику полезной информации. И лишь когда, распрощавшись, он двинулся прочь к улицам, плохо освещенным редкими окнами, вслед ему донеслось:

– Бог даст, майстер инквизитор, хоть вы отыщете чертова кровососа.

Курт стиснул пальцы на узде, едва не дернув потертый ремень на себя, едва не заворотив коня, едва удержавшись от того, чтобы, остановившись, обернуться и переспросить, не поверив ушам и вместе с тем понимая, как эта новость логична и в какой-то мере ожидаема. Эрнст Хоффманн, повстречавшийся будущему инструктору зондергрупп, проводя арест оборотня – его ждали в Ульме. Спеца по тварям. Эксперта по оборотням и стригам. И теперь вместо него заниматься этим будет майстер инквизитор Гессе, осведомленный о подобных существах не более любого другого выпускника академии, покинувшего ее стены вчера или год назад, не более любого курсанта, еще не окончившего обучение, лишенный явно немалых знаний своего убитого спутника, опыта, скопленного тем за годы подобной работы.

Темные улицы, до сего мгновения не вызывавшие никаких вовсе чувств, вдруг стали мниться бездонной пропастью в Преисподнюю, ходами, ведущими из небытия в этот мир, норами, откуда в любое мгновение может вымахнуть одним прыжком неведомой, противоестественной силы и проворства хищник и вцепиться в горло…

вернуться

20

Дунай.