Оказалось, не что, а кто.

— Да пребудет на белом шамане благословение Большого Полуденного Жирафа! — выпалил над ухом поздний визитер, торопливо пряча за спину занесенную для очередного стука руку[48].

Ученый недоуменно прищурился, вспоминая:

— Оламайд?.. Жена китобоя?..

Пухлые руки, спрятавшиеся было из виду, вырвались на волю и взметнулись к отсутствующему потолку:

— Верни мне мужа!

— Что?.. — вырванный из совершенного мира вычислений в мир иной, где пропавших китобоев отчего-то разыскивают в домах ни в чем не повинных волшебников, Анчар тупо нахмурился и захлопал глазами.

— Мужа!!! — возопила торговка, словно решив, что белый шаман оглох.

— Мужа?.. Какого мужа? Твоего мужа?.. — опешил чародей, лихорадочно пытаясь сообразить, каким образом пропавший — предположительно — супруг матроны имеет отношение к нему.

— Моего мужа!!!

— Он ко мне не заходил сегодня, — понимая, что ни в чем не виноват, и не понимая, что происходит, попытался оправдаться атлан. — И вчера. И позавчера. И вообще. И вообще! Я его знать не знаю! И с чего ты взяла, что я его здесь прячу?!

— Не притворяйся! Если б не ты — Мвенаи не ушел бы от меня!

— Я?.. я?.. Да причем тут я?! — выведенный из себя нелепым обвинением, подскочил атлан. — Я даже не видел твоего мужа! Никогда! И оставь меня в покое — я работаю!

— Над заговорами? Чтобы испортить жизнь еще какой-нибудь бедной женщине? — ядовито прошипела Оламайд.

— Нет! Я… — сконфуженно начал было Анчар, представил себя, объясняющего базарной торговке принципы архитектуры схемов и первичные алгоритмы выполнения задачи — и взорвался: — Я занят другой работой! Срочной и важной! И если кто-то с косоглазием не может точно бросить свой гарпун, то пусть его хоть вообще потеряет! Всё! И попрошу меня не отвлекать!

То ли вид мага, оторванного от любимого дела, был ужасен, то ли гостья поняла, что скандалом тут ничего не добьешься… Так или иначе, она спешно отступила на шаг, покорно сложила руки на груди и опустила очи долу.

— Я извиняюсь, белый шаман… Я понимаю, белый шаман…

И когда торжествующий чародей готов был уже услышать «Я удаляюсь, белый шаман», матрона смиренно проворковала:

— Я подожду, белый шаман.

И водрузилась на кровать с видом памятника, наконец-то отыскавшего свой пьедестал.

В ответ на полный ужаса взгляд Анчара она вскинула ладони и успокаивающе проговорила:

— Не бойся, я твою постель рыбой не запачкаю, тут бумажки положены.

Атлан закрыл глаза, стиснул зубы и испустил мученический стон.

— Что? — насторожилась Оламайд, но не успел атлан даже подумать, риторический это был вопрос или экзистенциальный, как она продолжила: — Ты не гляди на меня, белый шаман. Ты дело делай. Быстрее своё сделаешь — быстрее до меня руки дойдут.

От одной мысли о том, каким бы именно манером ему хотелось довести свои руки до незваной посетительницы, волшебник снова застонал, но стиснул зубы и, демонстративно не обращая на гостью внимания, снова погрузился в вычисления.

Вернее, сделал попытку.

— Нет, ты не думай, я ж понимаю, отчего ты мычишь, я ж не вчера родилась, — матрона тем временем сочувственно сложила губы подковкой. — Зубы болят — это хуже не придумаешь. Вот однажды у меня зубы болели — хоть на стенку лезь, так мне тетка моя сказала к запястью руки, та, которая напротив зуба, чеснок привязать дробленый, мелко порезанный, только на голую кожу его нельзя класть, чтобы пузырь не выскочил, а то как у тетки моей — другой, у которой муж одноглазый, в прошлом году случилось так, она чеснок-то порезала, да положила на кожу просто, без тряпочки, вернее, с тряпочкой, да только тряпочкой-то она сверху примотала, а надо было тряпочку сначала на руку положить, чтобы тряпочка под низом у него была, а потом сверху тряпочкой той же обматывать, а лучше два слоя тряпочки под низом, чтобы для верности, но с другой стороны, тоже смотря какая тряпочка, если тонкая, выношенная, то и два слоя может мало оказаться, и опять же от чеснока зависит, если этовогоднишний первый урожай, то и двух слоев мало покажется, хотя если тряпочка толстая, мало ли, рубаха, бывает, порвется, за гвоздь зацепишься — ткань-то еще хорошая, добротная, а зашить уже не зашьешь, вот как у моей тетки было, но не той, у которой зубы болели, и не у той, у которой четыре сына, и не у той, у которой крышу перекрывали, и не у другой, у которой ревматизм, а у той, у которой муж одноглазый, только у него зубы никогда не болят, так вот, это я про тряпочку ведь всё еще рассказываю, полезла она в погреб за чесноком, только у нее зубы не болели тоже, вернее, вообще болели, но тогда не болели, это только у мужа ее никогда не болели, потому что у него зубов вообще нет, но вот когда у нее болели, это в другой раз, тогда она тоже чеснок тряпочкой привязывала, только у нее тряпочка-то толстая была, а надо было проношенную взять, ну а в погребе…

Атлан стиснул зубы, зажмурился, ощущая, что в его голове мозг превратился в очень большую кучу проношенных тряпочек, через которые продирались, цепляясь рубахами за больные зубы, одноглазые тетки с охапками чеснока в руках…

И отшвырнул грифель.

— Хватит!!!

— Неужто закончил? — не делая и секундной паузы при переходе, обрадованно встрепенулась Оламайд.

— Нет!!! — яростно прорычал атлан, чувствуя, что вдохновение прихватило идеи и решения и испарилось, оставив записку «Не ищи меня на этой неделе».

— Ну я не тороплюсь… — смиренно пробормотала посетительница и снова опустилась на кровать, сложив руки на коленях. — Ну так вот, про тетку я не дорассказала…

Только воспитание и соирский закон, запрещавший магам применять свое искусство против не обладающего даром населения, не дал сейчас обрушиться незапланированной молнии на голову визитерши.

— Нет, я не закончил, и я не скоро еще закончу, потому что ты мне мешаешь!!!

— Я подожду, пока ты всё закончишь, белый шаман, ты не беспокойся, — поспешила заверить его гостья.

— Года четыре? — мстительно прищурившись, вопросил Анчар.

— Чего?..

— Четыре года — не меньше, уйдет у меня на то, чтобы закончить всё! И я попросил бы тебя на это время уйти из моего дома!

Посетительница упрямо оттопырила нижнюю губу.

— Пока не вернешь Мвенаи — не уйду. Хоть десять лет просижу тут! Хоть двадцать!

— Тогда уйду я! — бледный от злости и бессилия против настырной тетки, вообразившей его филиалом то ли детективного агентства, то ли бюро находок, Анчар стукнул кулаком по столу, отправляя на пол листопад исписанных и чистых страниц, вскочил и ускоренным шагом двинулся на улицу.

Единственное, о чем он сейчас жалел больше, чем об испорченной рабочей ночи — это об отсутствующей двери, которой можно было бы хлопнуть перед носом нахалки.

— Э-э-эй! Погоди! Ты куда?! Я ж тебя жду!.. — Оламайд заполошно рванулась вослед.

— Прогуляться! — прорычал через плечо волшебник.

— Я с тобой! Я за тобой! Я от тебя…

Не дослушав, он выскочил за ворота, метнулся вправо, и почти тут же тусклый огонек домашнего светильника заслонила фигура выходящей торговки.

— …не отстану! — то ли пообещала, то ли пригрозила она, подобрала юбки и припустила за ним.

Перебирая в уме всевозможные проклятия и в первый раз в жизни сокрушаясь, что это — не его специализация, Анчар почти бежал по темным пустынным переулкам, спотыкаясь о выбоины и камни и спиной чувствуя, что клиентка не отстает ни на шаг. Оглядываясь в очередной раз, он едва не свалился в яму, выкопанную на обочине дороги, но успел в последний момент ухватиться за ствол дерева и удержаться на ногах. Ругаясь и отряхивая балахон, он на ходу потер ушибленное колено, снова прибавил шагу — и с чувством удовлетворения услышал за своей спиной вскрик, треск ломающегося деревца и звук падающего тела.

Впрочем, поторжествовать сему чувству пришлось всего секунд несколько: нечто глубоко засевшее, занудное и с крокодильей хваткой дало ему пинка и остановило хозяина на половине шага.