[49] Не помогало в равной степени ничего.

[50] Мало того, что оставшихся без поживы, но и вынужденных вместо загула в кабаке идти грабить одежную лавку и лабораторию знахаря: из одежды на задней части у обоих злоумышленников имелись теперь лишь ожоги второй степени.

[51] В основном, нецензурные.

[52] По мере оставшихся сил, которых, скорее, не осталось, чем наоборот.

[53] Сил на что-либо более энергичное вроде отчаяния, возмущения или даже простого изумления с призывами Большого Полуденного Жирафа в свидетели бесстыдной наглости неведомых стеновозводителей, не хватило.

[54] Которая как раз в кулаке и поместилась.

Его окружало море тьмы.

Тьма колыхалась повсюду, словно дегтярное желе, и не было у нее ни начала, ни конца, ни верха и ни низа, а только цвет — дымной ночи, и запах — стоялой воды, пота и страха. Анчар судорожно вздохнул, рванулся в поисках света и чистого воздуха — но липкий мрак не отступал и не отпускал.

«Может, это сон?..» — проплыла неуклюжая, как медуза, мысль. — «Может, я снова… перебрал накануне?.. Или перетрудился?.. Или пере… чего-нибудь еще… хоть и не помню, чего?.. И даже то, что я сейчас думаю… мне тоже снится? И стоит только… проснуться, как… как… Как мне проснуться? Надо доплыть до края… до берега… или вынырнуть… если я глубоко… Но если глубоко… тогда я не смог бы дышать?.. И откуда вообще… взялось… это зловонное липкое море… если когда я засыпал… засыпал… засы…пал…»

Тьма закружилась, и всё вокруг поплыло медленным водоворотом, вновь затягивая его с головой, вымывая из нее слова и мысли, как поток уносит щепки.

— Белый шаман? Белый шаман? — тихий настойчивый шепот, бившийся ранее на грани слышимости, как муха о далекое стекло, ворвался вдруг в его удушливый сон.

Налетевший на препятствие поток вздыбился волной, тьма затряслась, задрожала, помутнела и стала расползаться на клочья.

— Белый шаман! С тобой всё в порядке? Сколько можно спать! Я тут скоро с ума сойду! У тебя совести нет!

«У меня… есть… совесть…» — качался мир, звеня его головой в такт словам. Но кто-то неотвязный и настырный жарко дышал ему в ухо и тряс за плечо, не удовлетворившись ответом — или не поверив в него. Каждое движение незнакомца сопровождалось странным глухим позвякиванием.

— Белый шаман! Открывай глаза немедленно! Ты не имеешь права лежать вот так вторые сутки!..

«Сколько?!»

— …и если ты прямо сейчас ничего не произнесешь или не сделаешь, то я скажу им, что ты и вправду помер, и они выбросят тебя за борт, как уже полдня порываются! Ты слышишь меня? Слышишь?! Отвечай!

«Я не умею… плавать…»

— Ты живой? Ну скажи что-нибудь! Пожалуйста! Там акулы, между прочим, и если ты сейчас не до конца помер, мне потом будет стыдно всю жизнь!

— М-м-м-м?.. — смог промычать атлан и, вдохнув и собравшись с силами и иронией, уточнил: «Я что, похож на покойника?». Но получилось отчего-то только: — М-м-м-н-н…

— Живой! — тут же сообщил ему голос, да с такой радостью, что Анчар и сам поверил — и тут же понял, что до сей минуты сомневался в этом.

Он долго пытался открыть глаза, кривясь от усилия и от очнувшейся вместе с ним головной боли, пока не понял, что это не он ослеп и не глаза заросли от долгого неупотребления, а вокруг снова — или все еще — непроглядная тьма.

— Нас в трюме заперли, — изрядно потеряв в веселости, проговорил тот же женский голос, и имя «Оламайд» всплыло в памяти.

— Зачем? Кто?.. — атлан попробовал вскочить, но внезапное головокружение — и какие-то железные штуки на запястьях и лодыжках — уронили его на что-то мягкое, пахнущее прелью, и стукнули головой о камень.

— Тихо, не прыгай! — испуганно зашипела Оламайд. — Руки сломаешь!

— Кому? — пробормотал маг, неуклюже пытаясь перевернуться на бок и сесть — и одновременно потереть многострадальный затылок.

— Себе!..

Мягкое под ним оказалось еще и склизким, и при каждом его движении противно чавкало под голой спиной и боками, пропитывая холщовые штаны чем-то немыслимым[1]. В затхлом воздухе воняло гнилью и стоялой водой. Если бы он не знал, что в корабельных трюмах болот не бывает, он бы не сомневался, куда угодил.

— …потому что эти гадюки заковали нас!

— Могла бы и раньше предупредить…

И тут он вспомнил и катастрофу на складе, и побег, и склонившееся над ними во мраке узкое смуглое лицо, и вспышку магии — точно удар молотом по голове.

— Стой. Оламайд. Что это за судно?

— На работорговца не похоже, — поспешила успокоить его женщина. — Мы в трюме одни. Среди камня и гнилой соломы, в смысле. Хотя, кажется, раньше тут людей перевозили тоже, если по запаху судить. А корабль — галера. Грузовая. Мрамор везет наш. Гребцов, вон, за переборками слыхать. Только пока, вроде, не гребут, потому что то ли шторм, то ли ветер попутный…

— Кабуча! — прорычал атлан и умолк, лихорадочно перебирая в уме заклинания, способные снять кандалы[2], но каждое из них требовало или свободных рук, или дополнительных приспособлений и компонентов, или одновременного высвобождения большого количества энергии.

Ничего из поименованного у него не было.

— Ты не торопись, белый шаман, подумай, — словно угадав его намерения и затруднения, деликатно прошептала Оламайд, — а я тебя пока накормлю. Принесли вот сухари вчера… сегодня… вечером… утром… днем… Короче, принесли. Я есть не стала… в горло кусок не лез. А вот теперь ты очухался, а он еще даже не размок… надеюсь… сильно… Сейчас, сейчас… Если сыщу… то, что надо…

Матрона завозилась во тьме, звеня оковами, и в глаз чародею ткнулось что-то мягкое. Боясь даже представить, что бы это могло быть — найденное на ощупь в трюме, где раньше перевозили людей — он зажмурился и откачнулся, но проворные руки Оламайд уже пытались засунуть это ему в ухо.

— Ну держи, чего ты… где ты там…

— Тут, — волшебник чудом успел предотвратить атаку на второй глаз, перехватив нечто маслянистое размером с кулак.

Вызвав из нокаута обоняние, оглушенное зловонием, маг настороженно нюхнул корабельный паек: помирать — так хоть знать, от чего. Или хотя бы догадываться.

Результат поверг его в ступор. Ибо, судя по запаху, в руках у него был не обещанный сухарь, и не традиционная для корабельного котла солонина, и даже не то, чего он боялся больше всего, а… селедка! Совершено определенно — селедка, причем жареная и даже не испорченная, что могло бы объяснить ее нахождение не на капитанском столе, а в трюме у пленных. И хоть селедку он предпочитал как раз исключительно в соленом виде, жаловаться на несовпадение меню с его вкусами было в их положении неприлично.

Проговорив «спасибо», маг опасливо откусил кусочек.

Вскрытие подтвердило правильность диагноза: селедка жареная, щедро обвалянная в муке с яйцом и смесью специй. Которых, на удивление, на корабле водилось наименований пятнадцать, и все их кок не пожалел тоже.

— Хоть за это им благодарность… — пробормотал атлан, жадно впиваясь в рыбу зубами: в последний раз он ел утром того дня, когда господин Ква-Ква нанял его голема. Какой день был сейчас, и где было его изделие…

При первой мысли о Каменном Великане маг сморщился и закачал головой: а вот теперь его точно не найти никогда.

При второй мысли он вдруг обнаружил, что рыба кончилась.

— Кхм… Оламайд… А… еще там немножко не найдется случайно? Если ты уже поела и остался вдруг лишний, и ты больше не хочешь, — спохватился и добавил Анчар.

— Ох, бедняга… — матрона жалостливо зацокала языком. — Оголодал… такую гадость есть — и добавки просить…

Чародей замер и прислушался к органолептическим воспоминаниям.

Селедку можно было назвать как угодно, но «гадостью» ее могли окрестить только закоренелые рыбоненавистники или избалованные гурманы. Ни к тем, ни к другим он себя не относил — и до сего момента не думал, что торговка рыбой может входить в одну из этих категорий.