— А мне понравилось, — отчего-то чувствуя себя виноватым, начал оправдываться он. — Запах приятный… и на вкус тоже… ничего… очень… даже…

— Да я бы это собаке голодной дать постеснялась!

— Спасибо, — обиженно буркнул атлан.

Матрона сконфузилась:

— То есть, я хотела сказать, что если бы здесь была собака, и она была бы голодная, в смысле, еще голоднее, чем мы, и если бы…

В предчувствии очередного монолога, способного превратить мозги в расквашенный сухарь не хуже трюмной воды, Анчар поспешил перехватить инициативу:

— Ну так есть или нет? Если нет…

— Ох, белый шаман… Странный вы, северяне, народ — такое есть, с чего люди мрут да дохнут, да нахваливать…

— У меня, кстати, имя есть, — морщась от боли в голове, буркнул атлан, чувствуя, что после всего, что произошло прошлой ночью, он, как порядочный человек, обязан хотя бы сказать, как его зовут.

— Да? — то ли удивилась сему факту матрона, то ли вежливо дала понять, что ждет продолжения.

— Анчар Атландский.

— Откуда ты?

— Из Атланды, — нетерпеливо пояснил маг.

— Никогда про такую не слышала, — хмыкнула Оламайд. — Говорят, у вас там зима круглый год?

Но пока чародей старался понять, каким образом одно вытекает из другого, торговка сменила тему разговора.

— Анчар Атландский. Ты, как шаман, обязан нас отсюда вызволить. Прямо сейчас. Мне не нравятся эти люди. Мне не нравится этот корабль. Мне не нравится темнота, сырость, вонь, плесневелый хлеб, гнилая солома, кандалы… Шаман ты или не шаман, в конце-то концов?!

— Я не шаман, я — маг-исследователь с дипломом и ученой степенью! — раздраженно огрызнулся волшебник. — И если ты думаешь, что только поэтому стоит мне ткнуть пальцем вверх и сказать «Криббле-Краббле-Круббль», как тьма разверзнется и воссияют хляби небесные…

Иллюстрируя свои слова, он театрально воздел руки горе… и в ту же секунду над их головами ослепительно вспыхнул голубой квадрат.

Это откинулась крышка люка.

Привыкшие ко мраку глаза, застигнутые врасплох, сощурились, слезясь, и открылись только когда трое матросов спустились по трапу и остановились рядом.

— Я требую встречи с капитаном! — сурово проговорил атлан, загораживаясь руками от света фонаря, кажущегося нестерпимо ярким, словно солнце.

Конечно, будь на нем одежды хотя бы раз в пять больше и чистотой раз в сто выше, а грязи раз в столько раз же меньше, а еще побриться бы, и встать, гордо выпрямившись и сложив руки на груди, а не пытаясь пристроить их поудобнее в кандалах — и заявление его прозвучало бы гораздо внушительней, и Анчар это понимал…

И поэтому не ожидал услышать моментального согласия.

— Сейчас капитан встретится, — мирно кивнул в ответ моряк с лампой — и ткнул пальцем в Оламайд. — Только с ней.

По его сигналу двое других подняли торговку на ноги. Один из матросов — пониже ростом — выудил из кармана штанов ключ, открыл ее кандалы и мотнул головой к далекому квадрату дневного света:

— Пошли.

— Куда? — испуганно попятилась матрона. — Анчар?.. Куда они меня ведут? Я не хочу!..

— К капитану ведем. Сами просили же, — старший обнажил в улыбке кривые зубы. — А не пойдешь — потащим. Ну?

Невысокий сунул ключ обратно и схватил пленницу за руку. Его товарищ — за другую.

— Клешни уберите, вы, крокодилы! — гневно дернула локтями Оламайд. — Я — замужняя женщина! И сама к вашему капитану дойду, если ему так надо, и скажу ему всё, что про него думаю, и про его отца, и про его мать, и про его братьев и сестер, если они у него есть, хотя как не быть, потому что такие дети каракатицы, как он, по одному из икринок не вылупляются, и все племя ихнее акулье, и как ему стыд глаза не выел до сих пор и печенки не повыворачивал наизнаночку, и…

Чародей поморщился было в невольном сочувствии капитану, но тут же отогнал жалость: так ему и надо. Сам заточил — сам пусть теперь ее и слушает. А у него сейчас найдется другое дело.

Он откинулся на штабель мрамора, расслабился и впился взглядом в нужную ему точку, пока свет — хоть и слабый — гостевал в их темнице…

Ослепительное сияние ударило в глаза Оламайд. Она зажмурилась, отвернулась, закрыла лицо руками, оступилась, покачнулась…

Через последние несколько ступенек трапа она вознеслась на руках матросов и сразу же была низвергнута на палубу.

Сзади с почти оглушительным грохотом захлопнулся люк.

С едва ли не менее оглушительным стуком лоб ее встретился с горячими гладкими досками. Посыпавшиеся из глаз искры закружились, меняя местами верх и низ, на минуту затмили свет солнца, а когда осветительный и пространственный статус-кво был восстановлен, оказалось, что действие вокруг нее уже разворачивалось вовсю.

Приоткрывшиеся в крошечную щелочку глаза сообщили, что перед ее носом стоит пара крокодиловых сапог, прикрытых длинным подолом малинового шелка, вышитым по краю странными черно-желтыми узорами. Но не успела она подумать, что нормальная женщина в такую жару должна ходить если не босиком, то в полотняных туфлях, а черное на малиновом видно плохо, особенно в сочетании с мутно-желтым, и лучше было бы его заменить на синее, и желтое сделать поярче, а зеленая кожа обуви так и вовсе не сочетается с цветом юбки, как нервный мужской голос проговорил:

— Начинаем. Они уже близко.

Мужчина в юбке?..

— Кто это? — решив отложить консультацию по вопросам имиджа, шатко приподнялась на локтях торговка.

Но обладатель сапог, похоже, не только не умел правильно одеваться, но и вежливо себя вести, так как ответа она не получила, а вместо этого морской бриз внезапно наполнился удушливым запахом горелых перьев и мешаниной из резких бессвязных звуков.

— Что у вас там такое? Чайка в сигнальный огонь упала? — она подняла голову, но не успела ничего разглядеть, потому что в глаза ей тут же посыпался разноцветный порошок с запахом мяты, а в лицо и на шею брызнули капли апельсинового сока.

— Да что я вам — тунец перед жаркой?! И оглохли вы там все, что ли?! Я спрашиваю, что за ерунда тут происходит!

Оламайд возмущенно принялась тереть глаза, одновременно пытаясь встать, чтобы лицом к лицу на пальцах и неоднократно объяснить самовлюбленному мужлану в малиновом балахоне, как надо себя вести, когда с тобой разговаривают почтенные рыботорговки, но тут внезапный порыв ветра ударил волной галере в скулу — и палуба метнулась из-под ног. Матрона, не успев разогнуться, взмахнула руками и головой вперед повалилась туда, куда ее стапятидесятикилограммовую фигуру послали законы физики.

То есть на пижона в малиновом наряде — и за борт.

Молотя руками по воде, Оламайд вынырнула из бирюзовой толщи воды, хватанула воздух ртом, и тут же исторгла его обратно в истошном крике: «Помогите!!!..»

Справа, метрах в трех от нее, волна разорвалась, и на поверхность, отплевываясь и хрипя, выскочила голова с залысинами, сопровождаемая плечами и руками в малиновом шелке.

На палубе тут же завопили, забегали, и в воду полетели веревки.

— Хватайте!

— Держитесь!

— Они уже близко!

Оламайд, забыв тонуть, потянулась к ближайшей веревке — но та моментально взвилась вверх.

— Болван!!! — отплевываясь, прокричала она. — Куда?!

— Быстрее!!!

— Спасайте жреца!!!

— Да как его спасешь, капитан?!

— Прыгай!

— Я не умею плавать!

— Заодно научишься!

— А пока я буду учиться, кто будет жреца спасать?

— Фахак тебе в мерлузу, каранкс облезлый!

— И вовсе я не облезлый…

— Плывут, плывут!!!.. — голоса наверху зазвенели на грани истерики.

— Кто?!.. — впервые осознав, что все происходящее — нечто большее, чем недоразумение и незапланированные водные процедуры, матрона панически оглянулась на море, но волны, малозаметные с высокого борта галеры, здесь, внизу застили всё, кроме зазубренных скал вдалеке.

— Они уже рядом!!!

Грань сломалась, и годовые запасы истерики посыпались на головы утопающих — вместе с новыми веревками: