— В нашем положении, ваша просветленность, каждая иголка — в стогу, как говорил Шарлемань Семнадцатый, — не сводя взгляда с матроны, убежденно прошептал молодой жрец на ухо старшему. — Хоть зловония зажигать[8] и скорпионов на свежих в ямах менять — и то помощь стару… ее наивозвышенности. Не хватает у нас жриц, сами знаете — текучка, чтоб ее…

— А если пилозубы вернутся? — хмуро вопросил кривоногий. — Я не понял, что с ними случилось и насколько это перманентно.

— Бросим им мужика! — угодливо подсказал капитан.

— Ладно, — неохотно поморщился старший жрец.

— Погодите, а меня кто-нибудь… — возмущенно начала было торговка.

И тут с ясного, хоть и усеянного редкими клочками белых облаков неба грохнул гром, не очень громкий и с обертонами жести — словно вдалеке перевернулась телега со скобяными товарами и оловянной посудой, и одно из облаков пошло сине-лиловыми пятнами.

— Что это? — капитан настороженно задрал голову, а за ним — вся команда, точно по команде.

— Аллергия? — неуверенно предположил Агафон, с подозрением разглядывая психоделическую тучку.

— На кого? — насторожился капитан.

— Главное, чтобы не на нас… — пробормотал его премудрие.

— Если бы не обстоятельства… Я бы сказал… что кто-то мало сведущий в управлении погодой пытается вызвать бурю, — авторитетно и многозначительно сообщил старший жрец.

Агафон машинально сделал честное лицо: «Это не я!»

— А кто? — снова заволновался капитан.

Агафон на его месте тоже успокаиваться бы не стал, ибо по собственному опыту знал, что самые разрушительные последствия случаются именно тогда, когда дилетант пытается сделать дело профессионала.

Раскат неожиданно повторился — но теперь звучал так, будто на перевернутую телегу упал с десяти метров трехсотлитровый железный бак. И задел по лошади.

Когда визгливое ржание и нестройный стук отвалившихся колес затих, из пятнистого облака выпало несколько крупных, но быстро погасших искр.

Не исключено, что они были призваны изображать молнии.

Матросы на палубе нервно загыгыкали.

— Если хочешь знать мое мнение, — Агафон повернулся к капитану, — я бы на твоем месте или поднял паруса, или дал приказ гребцам махать веслами, пока руки не отвалятся. А лучше — и то, и другое. И еще что-нибудь третье. И как можно скорее.

— Твоего мнения никто не спрашивал, послушник! — старший жрец, только что собиравшийся сказать то же самое, одарил Агафона уничижительным взором.

Тот спохватился, вспоминая правила игры, скроил постную мину с кислинкой сожаления и банкой горчицы раскаяния, опустил очи долу и проникновенно заговорил:

— Конечно же, это не моего ума дело, о просветленный Узэмик, потому что рядом имеются такие умы, по сравнению с которыми…

Но какие высоты интеллекта покорил свехчеловеческий разум старшего жреца, осталось неизвестным, потому что, не дожидаясь окончания речи, палуба вдруг ушла из-под ног, словно галера посреди ровного моря провалилась в яму, а из-за носа выхлестнула волна и промчалась, сметая всех на своем пути.

Поэтому те, кто иначе посыпался бы вниз, взлетели вверх и были скопом вколочены сквозь разнесенную в щепы дверь в капитанские каюты.

— Бугага…

— Габубу…

— Нигугу…

— Дубаку!!!..

— Повелитель пролива!!!

Море, еще несколько секунд назад покрытое отарой смирных пенных барашков, словно взбесилось. Сколь мало разбирался неизвестный дилетант в производстве гроз, столь глубокими были его познания в штормах. Волны, оказавшиеся внезапно слонами в барашковых шкурах, встали на дыбы и ударили корабль одновременно со всех сторон, заливая палубы метровым слоем бурлящей соленой воды, а когда отхлынули, унося незакрепленные снасти и вещи вперемешку с кусками ограждения, то оставили на палубе огромные безобразные груды бурых водорослей пополам с камнями и коряжинами.

— Гребцы!!! Полный вперед!!! Кто собьется с ритма — шкуру спущу и акулью натяну!!! — выскочил наружу и проорал капитан, перекрывая рев уходящей воды.

Весла ударили по волнам, опережая ритм барабанщика.

— Что за?.. — мокрый и злой, как сам повелитель пролива, Узэмик высунулся из разбитого проема каюты и злобно уставился на ближайшую кучу мусора — прощальный сувенир от Гугу-Дубаку.

Куча уставилась на него.

И не успел он сказать всё, что про нее и ее хозяина думает, как куча начала подниматься, расти, увеличиваясь в ширину, на глазах превращая коряги в рога и когти, а камни — в чешую. Рваные клочья водорослей свисали с ее спины и головы, точно космы. Желтые глаза с горизонтальными зрачками моргнули и вперились в человека.

— Грррррмммммм?..

Узэмик, не мешкая, выбросил вперед руки и выкрикнул нечто гортанное. С пальцев его сорвалась синяя молния и ударила прямой наводкой в каменно-чешуйчатую грудь монстра.

Если бы жрец швырнул в него ботинком или картошкой, эффект оказался бы тем же. Чудище, то ли хорошо заземленное, то ли токонепроводящее по своей природе, глухо булькнуло, обнажая в улыбке кривые зазубренные клыки, протянуло к человеку перепончатые лапы и шагнуло вперед.

— Грррррмммммм.

И наступило себе одним когтистым ластом на другой.

И свалилось.

Жрец задохнулся от убийственной смеси ужаса и смеха, снова метнул молнию — но теперь оранжевую — но добился лишь того, что водоросли на шкуре морского зверя приобрели цвет недозрелого апельсина. А быстрый взгляд за спину чудовища показал, что оно больше не одиноко: к рубке, неуклюже переваливаясь, спотыкаясь и мотая рогатыми башками размером с акулью, спешили десятка полтора его родственников.

Спуск на палубу гребцов, как в отчаянии понадеялся старший жрец, чудовищ не заинтересовал — словно самонаводящиеся гарпуны, медленно, но неотвратимо косолапили они к нему.

— Грррмммм!!!

— Гррмм!!!

— Грррм!!!

— Грммммм!!!

— Грррррррмммммммм!!!..

— Это проклятая киндоки виновата! — панически мечась по каюте в поисках то ли подходящего оружия, то ли денег и документов, истерично причитал капитан. — Киндоки на корабле — к беде! Я так и знал! Отец мне говорил, да упадет радужный кит на мою бесталанную голову! Не надо было киндоки вытаскивать! Надо отдать ее хозяину пролива!

— Это тебя надо отдать, каракатица сушеная! — гневно двинулась на него Оламайд, и узамбарец, испугавшись, что она и его превратит непонятно во что, шарахнулся, споткнулся о сундук и грохнулся на пол.

Агафон тем временем посылал в монстров из-за спины Узэмика одно заклинание за другим, но каждое попадание лишь замедляло чудищ на несколько мгновений. В деревянном настиле зияло обугленными краями несколько дыр, через которые доносились многопалубные проклятия[9]. Как обороняющиеся убедились на своем печальном опыте[10], некоторые заклинания не поглощались шкурами чудищ, а рикошетили от них — и не всегда в воду.

Не дожидаясь рукопашной, жрец прорычал что-то непечатное и, расталкивая моряков и сухопутных, кинулся вглубь каюты. Переливающийся голубизной шар сорвался с его ладоней, ударился в стену и покрыл ее льдом от палубы до потолка. Ловкий пинок — и преграда обрушилась под ноги беглецам дождем ледяных осколков. Узэмик, схватив за шкирки двух матросов, бросился наружу.

— Где у вас шлюпки?! Быстрее туда!

— Я покажу! — путаясь в рассыпанных по полу вещах и приборах навигации, на четвереньках кинулся за ними капитан.

Опережая его, вперед ринулись оставшиеся моряки:

— Мы покажем!!!

— Послушник! Прикрывай наш отход! — рявкнул через плечо старший жрец. — И да поможет тебе всемогущий Мухонго!

Остатки дверного проема затрещали под натиском двухметровой фигуры, покрытой каменной чешуей и локонам ламинарии, и по ушам резанул исступленный рев.

Это матросы с воплями ломанулись вперед, расталкивая и сшибая друг друга.

— Это я прикрывай?! — возопил Агафон, пятясь и бессильно посылая в медлительную, но неотвратимую, как прилив, фигуру одно боевое заклинание за другим. Искры, лучи, пламя, ледяная крошка летели во все стороны, дырявя палубу, стены и потолок, но монстру всё было как с Гугу-Дубаку — вода. — От прикрывая слышу!!! Да пошел ты… в Катманду!!!