Результат оказался предсказуемым: лысеющая макушка со стуком встретилась с синь-малиновой доской. Дверь захлопнулась. Будь Узэмик посмелее — и первый его доклад Верховной жрице закончился бы, не начавшись — контузией.

— Входи, я сказала! — нетерпеливо повелела старуха, и жрец, нервно икнув, повторил маневр — но на этот раз вовремя отскочив в сторону.

Интерьер, полный черного мрамора и тяжелых малиновых с золотом тканей — занавесей, покрывал, чехлов — открылся перед старшим жрецом во всей своей угрюмо-торжественной красе. Узэмик поежился: поручи ему кто-нибудь оформить ритуальный зал морга или склеп — он остановился бы на точно таком сочетании цветов. Черное — смерть, малиновое — кровь и золотое — вечность. Неуместным пятном, единственным диссонансом с аскетичной мрачностью кабинета, белела аба Старухи, развалившейся в кресле у окна. Рядом на низком столике черного дерева стоял хрустальный бокал с золотой ножкой, наполненный красным вином. Черное-малиновое-золотое — угнетающее сочетание, выбранное больным разумом. Или его разум болен еще более, если решился встать на сторону Просветленной?.. Но все инстинкты не говорили — кричали ему, что старый Кокодло не жилец на Белом Свете, а значит, особого выбора не существовало: сторона была одна, та, на которой стояла Старуха, какой бы она ни была…

— Просветленную Верховную жрицу, — склонился он почти до пола, — коей подвластны…

— Что нового? — не дожидаясь, пока Узэмик пройдет через все формальности приветствия, потребовала старуха, неторопливо поднимаясь, и тяжелая ткань ее одеяния зашуршала, словно большая змея проползла по сухой траве, заставляя жреца вздрогнуть. — Всё готово?

— Всё, ваша просветленность, — выпрямился жрец и перешел к докладу. — Круг соберется в назначенное время. Весь запланированный к отправке груз на возах. Обоз уже втягивается на храмовую площадь. Рабы закованы и пойдут последними — как всегда.

— И эти… двое? — злобно прищурилась Верховная.

— Эти пока не в цепях — может быть проблема с големом. Но надсмотрщики получили указания: на стройке голем и они будут отправлены на разные участки, и ничто не помешает…

Просветленная раздраженно фыркнула:

— Мне ничто не может помешать, когда я… Уагаду, то есть… войдет в полную силу! Но этот тупой булыжник!..

— Я поднял специальную литературу по теории големостроения, ваша просветленность, — осмелился вставить Узэмик, — и узнал, что големы защищены от воздействия магии — как средство предотвратить возможное жульничество во время схваток на их Аренах. Поэтому, если сравнить собачьи или лошадиные бега и…

— Это мне не интересно! — раздраженно оборвала его старуха. — Я хочу знать, кто его настроил на эти действия!

— Но ваша просветленность… — развел руками старший жрец. — Кто его настроит? Мне кажется, это дурацкая случайность, каких в жизни бывает… Бывает больше, чем хотелось бы, да. Но бывает!

— И то, что этот истукан может говорить — тоже случайность?

— Мне кажется, да. Я уже думал про возможность заговора, но не увидел корней, — торопливо заговорил жрец. — Хозяин голема — мальчишка, иноземец. Зачем ему предпринимать что-то против Храма и Уагаду? Он — ничто, червяк, тля, нищий поденщик!

— Кто еще был на корабле с этим големом?

— Ваша служанка, которая кормит книги. Но эта бестолочь дальше своих… своего бюста… не видит ничего, и мозгов у ней еще меньше, чем у этого сопляка.

— Всё?

— Нет. Еще был новый послушник, маг, Анчар. Но он к голему не имеет никакого отношения.

— Специально плыл, чтобы наняться?

— Нет. Если не врет, то бежал от долгов.

— Маг? Из Альгены? Столицы големостроения всего Белого Света? И совершенно случайно на борту того же корабля оказывается голем? Необычный голем? И какой-то бездомный шкет называет себя его владельцем? — старуха застыла, как пантера, почуявшая добычу, и прищурилась. Под ее взглядом Узэмик нервно отступил на шаг. — И ты всё еще веришь в случайности, Узэмик?

— Я… — во рту жреца пересохло: проклятая старуха выговорила его имя так, словно раскаленный нож поворачивала в ране. — Я… Еще я собирался вам сказать… что Круг будет сегодня неполный… без двух… которые себя плохо чувствуют… И один из них — он. Анчар из Альгены.

И, не дожидаясь следующей фразы от Верховной жрицы, Узэмик спешно выпалил:

— И я собирался за ним следить сегодня! За ними обоими!

Старуха улыбнулась тонкими бескровными губами, и сердце жреца пропустило такт.

— Хорошая мысль, Узэмик. И главное, своевременная. Постарайся, чтобы каждую секунду сегодняшней ночи — и остальных дней — ты знал, где он, с кем и что делает. Случайностей не бывает, Узэмик, — казалось, ей доставляет странное удовольствие произносить его имя — и видеть его реакцию. — Бывают идиоты, которые не в состоянии увидеть большую и сложную закономерность. Ты ведь не хочешь доказать мне, что ты идиот, Узэмик? Извини, но в услугах идиотов я не нуждаюсь.

— Я сделаю всё, что от меня зависит — и больше. Я выслежу его. Считайте, что он — труп.

— Труп — слишком рано, пока я не поговорю с ним. По-своему, — усмехнулась старуха.

— Заготовка для трупа, — быстро согласился старший жрец.

— Я на тебя рассчитываю, Узэмик.

— Я оправдаю! — горячо воскликнул маг и кинулся к выходу — словно его ткнули в пониже спины раскаленным ножом.

После его ухода в воздухе повис слабый запах горелой ткани и плоти.

До начала отправки оставалось пятнадцать минут.

Перепрыгивая через три ступеньки и с содроганием ожидая, когда прыть отправит его к подножию лестницы ускоренным темпом головой вперед, Узэмик несся на улицу. Может, конечно, он и идиот — но только один раз. Если ему недвусмысленно объяснили, что нужно делать — он это сделает, даже если свернет себе шею, пытаясь.

«Заставь дурака богу молиться — он и лоб расшибет», — вспомнилось отчего-то присловье Агафона, второго подозреваемого — и старший жрец со злости удвоил скорость, как будто услышал не отголосок случайного воспоминания, а слова, брошенные ему в лицо нагловатым послушником.

— Я им устрою… Я им покажу… — прорычал жрец, на полной скорости заворачивая за угол и выходя на финишную прямую перед домом послушников. — Они у меня узнают… Они меня узнают!

Сбив с ног припозднившегося служку, Узэмик распахнул дверь и влетел под низкие жаркие своды бывшей келейной.

Лихорадочно оглядевшись и не увидев в темноте не то, что табличек на дверях, но и самих дверей, маг вызвал светошар, размером и цветом похожий на арбуз-рекордсмен, и двинулся по коридору, крутя головой и едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.

Надпись «Анчар» обнаружилась почти в самом конце ровного ряда дверей. Узэмик потушил свет и приложил ухо к древней доске — чуть ниже таблички. Кроме собственного бешено колотящегося сердца и рваного пыхтения, как будто кого-то душили, слышно не было ничего. Жрец попытался затаить дыхание, но несколько минут бега и волнения в его возрасте не проходили бесследно, по крайней мере, не за полминуты…

И тут его осенило.

Зачем прятаться? Зачем подслушивать? Зачем хитрить? Он — старший жрец, и по доброте душевной пришел проведать больного послушника! И пусть хоть одна нахальная морда попробует уличить его в иных намерениях!

— Анчар? — срывающимся от неровного дыхания голосом позвал Узэмик и звонко стукнул в косяк костяшками пальцев.

Ответа не было.

— Ты спишь? Ты в сознании? Тебе плохо?

«Выдавать желаемое за действительное, как учит Уагаду, дурно» — снова всплыло в памяти, и волшебник раздраженно скрипнул зубами.

— Анчар, раздери тебя гиена! — нетерпеливо возвысил голос маг и снова постучал — но на этот раз ногой.

Ничего.

— Кабуча… Анчар, отзовись!

Тишина.

Жрец молча порадовался, что сейчас время Круга, и на этаже, где жили только послушники-маги, не осталось ни одной живой души, и некому было выглянуть и злорадно похихикать над нелепыми усилиями своего начальника.