Кроме Агафона.

Узэмик резко оглянулся, будто ожидал застигнуть бесстыдного послушника насмехающимся за своей спиной — но снова его ожидало разочарование: коридор оставался темен, тих и пуст. Тошнотворное и холодное предчувствие неприятностей шевельнулось в районе желудка.

— Чтоб вас всех… — прошипел он, вызвал к жизни светошар, притушенный до размеров и яркости болотной гнилушки, приложил ладонь к замку, и зашептал быстрые колючие слоги заклинания. Механизм заскрипел, приходя в движение, засовы и язычки защелкали, сдаваясь — и дверь, оставшаяся без запора, подалась.

— Анчар? — уверенный, что не встретит ни ответа, ни Анчара, всё же выкрикнул маг и быстрым взглядом обежал комнату.

Остатки септограммы на полу. Раскиданные компоненты какого-то заклинания. Одежда, небрежно сваленная в ногах кровати. Перевернутая табуретка.

Желудок волшебника сжался и пополз к горлу.

— Кабуча…

Узэмик метнулся в коридор, нашел комнату Агафона и уже не теряя времени на вопросы и сложные заклинания ударил по замку огненным сгустком. Не дожидаясь, пока вспыхнувший алым металл остынет, он пинком распахнул дверь.

Никого — и такие же следы торопливых сборов и старых заклятий.

— Ах, так… — раскаленная ярость, круто замешанная на страхе, ударила по глазам, застя всё. — Ах, так…

Маг схватил грязные штаны Агафона, свисавшие со спинки стула, и бросился в комнату атлана. Из ношеной одежды первыми на глаза попались точно такие же штаны, и даже запах — вернее, вонь — от них исходила такая же.

«Яблоня от яблока недалеко падает», — вспомнил он поговорку Шарлеманя Семнадцатого из прочитанного когда-то сборничка его афоризмов, и нервно хихикнул. Недалеко — так недалеко. Ему же лучше. Проще искать. Не зря же он в юности зарабатывал на жизнь поиском пропавших людей и животных — и отлично зарабатывал…

Крупные холодные звезды блестели над головами, как алмазы, рассыпанные по чернозему. Лунный круг, разрезанный пополам Седоусым Звездным Термитом, казался размытым из-за налетевших вместе с тьмой облаков[56]. Ветер, доносивший до центра города запах моря и порта, овевал, не охлаждая. Вездесущие цикады вразнобой пиликали скрипучую сонату, нагоняя умиротворение и сон. И даже голоса людей, стук колес и ржание лошадей не могли заглушить резкую рваную песню ночных птиц, решивших, что другого такого времени поведать друг другу о своих чувствах, им не найти.

Широкий круг света из факелов у подножия пустого пьедестала, где еще днем восседала статуя, побежденная и разжалованная в строительный мусор, выхватывал круг поменьше. Круг, состоящий из полусотни взявшихся за руки жрецов и послушников в малиновом. Воздух над их головами дрожал, словно над раскаленной сковородой, золотые искры то и дело прочерчивали тьму, будто маленькие кометы, сплетаясь в подобие огромного венка у них над головами. Монотонные звуки речитатива усиливались и реверберировали в кругу света, точно в концертном зале.

Метрах в пяти от Круга стоял головной воз с впряженным в него флегматичным волом. На передке, искоса наблюдая за ритуалом, сидел послушник в синем: возчики, поставленные перед выбором сопровождать свою телегу и остаться на стройке рабами, или подождать за стенами храма порожняка, как один выбирали последнее.

Еще несколько десятков возов растянулись поперек площади. Хвост обоза уходил за ворота и терялся на подступах к Храму, окруженный стражей с факелами и мечами наголо. Толпа рабов — настоящих и будущих — сгрудилась вдалеке у ворот под острыми взглядами и не менее острыми пиками надсмотрщиков. Там же возвышалась, неподвижная и пугающая в своей громадной неподвижности фигура голема.

Ритуал был в полном разгаре. Еще несколько минут — и Врата откроются, а обоз тронется, преодолевая расстояние в долгие десятки, если не сотни километров в считанные секунды.

Узэмик одним взглядом окинул всё, впитал, осмыслил, пришел к выводу, что всё идет спокойно — и медленно шагнул из проходной арки в полутьму площади. Перед ним, на уровни груди, висел, нож, покачиваясь, как стрелка компаса. На рукояти его и на лезвии развевались, крепко привязанные, две полоски грязной ткани.

Жрец сглотнул нервно пересохшим горлом, несколько раз обвел руками площадь, точно сгребая всё, что видел, к себе, набрал полную грудь воздуха, и затянул под нос прерванное заклинание. Монотонные бессмысленные слоги перетекали в слова — такие же бессмысленные и певучие. Нож повернулся вокруг своей оси, будто принюхиваясь или приглядываясь — и замер. Темп песни ускорился — и нож тронулся с места и неожиданно поплыл к обозу — не к воротам, как надеялся и боялся старший жрец. Значит, они не сбежали в город, и гоняться за ними по всей столице не придется. Но это же означало, что оба шпиона спрятались где-то в обозе, чтобы попасть к новому храму. Зачем, кто их послал, что они собирались делать, когда там окажутся, Узэмик не думал, и не только потому, что не по его мозгам и привилегиям было решать такие вопросы. Более насущная проблема беспокоила его гораздо больше: что может сделать один маг, специализировавшийся на поиске и сокрытии, против двух с неизвестной специализацией? Предположим, один из них — ученый, исследователь фундаментальной магии. Но второй… Как ни пытался Узэмик в порядке самоуспокоения, но представить Агафона за лабораторным столом или кучей книжек и свитков не мог.

«Надо принимать неприятности по мере их поступления», — вспомнил он изречение знаменитого философа древности Бруно Багинотского — и недовольно поморщился. Что-то у него не охота на предателей получается, а вечер «В мире мудрых мыслей»…

Брюзгливо фыркнув, маг усилием воли отогнал все сомнения и страхи и сосредоточился на заклинании. Нож, отклонившийся было к воротам в минуты невнимания, снова повернул к возам.

Послушники в синем, исполнявшие роли возчиков, удивленно таращились на него, провожая взглядами, но Узэмик смотрел строго перед собой, не теряя больше концентрации и не сбиваясь с ритма ни на мгновение.

Первый воз миновали… второй… третий…

Рядом с четвертым — будто магия на Белом Свете враз куда-то ушла, путеводный нож с тихим лязгом упал на мостовую. Синеробый послушник обернулся, едва не вывихивая шею — и Узэмик набросился на него, словно только и ждал этого момента:

— Почему тут стоишь? Почему не в хвосте? Что везешь? Муку?

— Никак не м-муку, ваше п-премудрие! Яичный п-порошок, ваше п-премудрие! Для неп-пищевых целей! То есть, в раствор сыпать! — побелев от яростного взгляда второго после Верховных лица, зазаикался паренек. — Я не виноват! Меня Верховный жрец К-кокодло сюда поставил! Вон он, у ворот! Спросите у него!

— С ним я поговорю, не волнуйся! Когда время выберу! Ишь — порядок следования нарушать! — дивясь собственной наглости и одновременно радуясь, что Верховного не случилось поблизости, глухо рявкнул старший жрец, развернулся и побежал.

— Это не я… я не виноват… у ворот… — неслось ему вслед дрожащее — но чародей не слышал, и не услышал бы, если бы даже парнишка не блеял полушепотом, а кричал в рупор.

— …нашел, где они спрятались! В одном из возов! Они хотят попасть к Храму Великолепного Синьоболокодване — я…

— Круг замкнут? — резко поднявшись, оборвала его жрица.

— Да, минут пять как, — закивал Узэмик. — Еще столько же — и врата от…

— Так чего ж ты метешь тут языком?! — черные глаза старухи сверкнули алым гневом. — Они знают, что ты их нашел?

— Нет! Я был хитер и изворотлив!

— Жаль, что это быстро прошло, — сварливо бросила Верховная и почти вприпрыжку устремилась к двери.

— Но Просветлен… — Узэмик растерянно прижал руки к груди.

— Ты еще тут?! — обернувшись на пороге, прорычала она, и у старшего жреца мурашки помчались по коже скаковыми жеребцами и ушли в пятки: дольше, чем это было необходимо, общаться с Верховной в гневе не хотел никто.

— Но я… мы… — бледнея, прозаикался волшебник. — Мы… то есть, я… не смогу их задержать! Их двое, они сильны, особенно если объединятся, а все мои люди — в Круге! А лично моих умений… моим навыкам… мои таланты… кхм… э-э-э… лежат в иной…