Трудности, с которыми венгерская тайная дипломатия встретилась в Португалии, вынуждали ее форсировать свою деятельность в других странах, в частности в Швеции.

Поверенный в делах СССР в Швеции B.C. Семенов в письме от 3 марта 1943 г. докладывал руководству Наркоминдела[8] о настойчивых попытках венгерских представителей в Стокгольме установить секретные связи с союзниками. «Особенной активностью в этой деятельности, — писал советский дипломат, — выделяется венгерский журналист Геллерт[9]. Ему удалось войти в контакт с английским пресс-атташе Теннаном. Через известного шведского адвоката Брантинга Геллерт пытался выяснить отношение полпреда Советского Союза в Швеции A.M. Коллонтай к Венгрии». B.C. Семенов отмечал, что связанный с венгерской миссией в Стокгольме корреспондент английской газеты «Дейли экспресс» венгерский подданный Эдмонд Дёмётр доверительно сообщил корреспонденту ТАСС М. Коссому, что по договоренности с англичанами он планирует совершить поездку в Лондон, где рассчитывает встретиться с президентом Чехословакии в эмиграции Бенешем и другим известным чехословацким политическим деятелем Масариком.

Мне без особого труда удалось разыскать Михаила Коссого, с которым я был знаком по работе в ТАСС. Он вспомнил, что, работая в 1943 г. в Швеции, действительно встречался с Дёмётром. «Откровенно говоря, — сказал Михаил, улыбаясь, — я воспринимал его тогда как француза или англичанина, т.к. он был корреспондентом английской “Дейли экспресс”, к тому же его фамилию в Стокгольме все произносили почему-то на французский манер: Де Мэтр. Он, по-видимому, был венгерским разведчиком. Я допускаю, что венгры рассчитывали войти со мной в доверительные отношения, используя профессиональные контакты журналистов, поскольку им, конечно, было известно, что с июля 1940 и до конца июня 1941 г. я работал в будапештском корпункте ТАСС. Естественно, что венгру со мной нетрудно было найти общий язык.

О работе в Будапеште у меня сохранились самые приятные воспоминания. Красивый город. Полный зелени. Мне нравилось пройтись по проспекту Андраши, который по вечерам освещался зеленоватым светом газовых фонарей. Огромные платаны на площади Керенд. Величественный монумент тысячелетия Венгрии на площади Героев.

Иностранные журналисты, аккредитованные в Будапеште, — рассказывал Михаил, — регулярно встречались в уютном кафе “Хангли”. Немцы обычно занимали отдельный стол. Многие из них на лацканах пиджаков носили значок с изображением свастики. Англичане и американцы садились по одну сторону зала, а немцы и корреспонденты из союзных с Германией стран — по другую. Нам, советским, приходилось лавировать, чтобы не вставать на сторону ни тех ни других. По мере приближения войны отношения с немецкими коллегами становились все более натянутыми. Уже весной 1941 г. мы понимали, что война может вспыхнуть в любой момент. И вот в такой обстановке произошел памятный для меня разговор с немецким коллегой Вольфом, который представлял в Будапеште немецкое агентство печати Вольфа (фамилия журналиста и название агентства — совпадение). Примерно за неделю до начала войны он подошел ко мне, пожал руку и многозначительно сказал: “Мы видимся с тобой, Михаил, в последний раз. Через неделю мы уже не сможем пожать друг другу руки. Надеюсь, тебе ясно, что я хочу сказать?”

Разговор с Вольфом не выходил у меня из головы. На следующий день я рассказал о фразе, сказанной немецким корреспондентом, нашему послу. Он пригласил к себе военного атташе полковника Ляхтерова и попросил меня повторить содержание беседы с немецким коллегой. Мне стало ясно, что посол и военный атташе придают большое значение этому разговору».

Я рассказал Михаилу, что в некоторых венгерских источниках содержатся указания на то, что A.M. Коллонтай якобы положительно отнеслась к идее секретных переговоров с венграми с целью вывода Венгрии из войны. «Коллонтай была, безусловно, выдающейся личностью, — сказал Михаил, — она, как ты знаешь, сыграла важную роль в предварительных тайных переговорах союзников с финнами о перемирии, и на этой стадии, я полагаю, она могла самостоятельно принимать важные решения. Она могла вести переговоры лично, не привлекая посторонних лиц, поскольку блестяще знала несколько иностранных языков, в том числе и шведский.

К сожалению, — заключил Михаил, — сейчас можно только строить предположения, как отнеслась A.M. Коллонтай к попыткам венгров установить с ней контакт, чтобы выяснить позицию советского правительства по вопросу выхода Венгрии из войны. Александра Михайловна вскоре тяжело заболела и уже не возвращалась к работе. А без нее в посольстве никто не мог решать вопросы такой важности».

Среди венгерских представителей в шведской столице своей активностью и незаурядным интеллектом выделялся пресс-атташе миссии Андор Геллерт, который удачно выступал то как дипломат, то как корреспондент венгерского телеграфного агентства МТИ. Это давало ему возможность общаться с большим кругом людей. Даже в венгерской миссии лишь единицы знали о его секретной работе. В Будапеште он получил право передавать свою особо секретную информацию для руководства МИД шифросвязью не через секретариат миссии, а через референтуру аппарата военного атташе.

Перед отъездом в Швецию на беседе с первым заместителем министра иностранных дел Геллерт узнал, что венгерская миссия в Стокгольме в течение ряда лет держит в поле зрения референта пресс-бюро при английской дипломатической миссии Вильмоша Бёма[10], бывшего лидера венгерской социал-демократической партии, который в 1919 г. в венгерском советском правительстве занимал пост министра обороны. Перед Геллертом была поставлена задача войти в контакт с Бёмом и привлечь его к секретной посреднической деятельности между Будапештом и Лондоном.

Бём был непростым человеком. В пожилом скромно одетом человеке трудно было распознать бывшего министра, лидера влиятельной партии. Он был искушен в политике, постоянно следил за развитием событий в мире. Никто не мог с уверенностью сказать, согласится ли он выступать в интересах власти, от преследования которой должен был бежать из Венгрии. Пересилят ли в нем патриотические чувства, чтобы помочь родине, а не ее руководству, избежать участи побежденной страны? Не вызывало сомнения, что его социал-демократическое прошлое будет положительно влиять на его контакты с англичанами, особенно на руководителей лейбористской партии. Ясно, что Бём не пойдет на сотрудничество с коммунистами, поскольку они продолжали считать его предателем, ответственным за капитуляцию венгерской Красной армии перед странами Малой Антанты. И, наконец, очень важно, что Бём ненавидит фашизм.

Геллерт нашел благовидный предлог для встречи с Бёмом, и она состоялась. В процессе общения собеседники внимательно изучали друг друга. Бём, судя по всему, проинформировал английского посланника о характере бесед с венгерским журналистом. И на следующей же встрече на вопрос Геллерта у него был готов ответ. Для того, чтобы Венгрия могла рассчитывать на заключение перемирия с союзниками, она должна взять на себя ряд обязательств: во-первых, не посылать войска на Восточный фронт; во-вторых, в случае вторжения союзнических войск на юге Европы не оказывать им сопротивления, открыв границу перед англо-американскими и, возможно, польскими частями; в-третьих, — передавать английскому правительству информацию о действиях Германии против союзников.

В Будапеште расценили возможности Бёма как многообещающие. В Швецию с паспортом дипкурьера был срочно командирован один из наиболее авторитетных венгерских дипломатов, ответственный работник политической разведки Сегеди-Масак. Геллерт организовал встречу Сегеди-Масака и Бёма в загородном доме, который арендовал Дёмётр. Венгерский дипломат напрямую предложил Бёму выступить в роли посредника между Венгрией и Великобританией, чтобы договориться об условиях перемирия. Бём был уже подготовлен к этому разговору и без особых колебаний согласился выполнить эту миссию.