На третьем от конца – чтение всяких «Пилотажей…» Проверено, и не раз, причем на людях…

На третьем от начала, да, всего их шесть получится, это нахлобучка от присутствия на варке винта.

На втором – нахлобучка от того, что кто-то уже поставился, а ты только с заряженным баяном тусуешь.

И вот она, первейшая нахлобучка. Нахлобучка невиданной силы и мощности.

Называется она – «За пять минут до…»

И настигает торчка ровно за пять минут до того, как он

Возьмет банку…

Начнет выжигать сало…

Начнет кащея…

Высядет порох…

Засыплет смесюгу в реактор…

Сварится винт…

Поставится варщик…

По выбору.

В общем, дорогой мой читатель-торчок, теперь ты знаешь о нахлобучках почти все. Выбери себе одну из них, или не одну, или все сразу, – мне по хую, – и пользуйся. Мне, милый мой, не жалко. Нахлобучивайся, если хочешь…

А я щас…

Только поблюю маленько…

8. Ода 1.

Банке.

О, банка!
Темное стекло, за которым бултыхается чуть розоватая на просвет жидкость. Белый, редко когда оранжевый, ребристый колпачок. Ты его отворачиваешь и слышишь: «Хрупь»… И это значит, что, может быть, все и в порядке.
О, банка!
На тебе бело-зеленая этикетка. А на ней темно-темно-синим написано вожделенное слово: «Солутан». И чуть ниже, мельче, так, что если ты вмазался, то и не разобрать: «…эфедрина гидрохлорид 875 мг.» И то, что отличает тебя ото всех иных микстур от кашля – «экстракт толутанского бальзама…».
О, банка!
Не делают тебя на просторах столь, казалось бы, необъятной России. Приходишь ты к нам из всяких польш, чехий и венгрий. Галена, Спофа, Гедеон Рихтер делают тебя, дабы могла ты усладить взоры, и не только, любителей твоих.
О, банка!
Не долга твоя жизнь, коль попала ты к винтовару. Вскроет он тебя безжалостно, подденет ногтем и выдернет белую, желтую или оранжевую капельницу. И выльет все твое содержимое, до самой что ни на есть разнаипоследнейшей капелюшечки, в отжигательную емкость. Выльет, да затем промоет до кучи. Промоет, да и выкинет.
О, банка!
Кому нужна ты, милая, без своего эфедринсодержащего содержимого? Никому ты без него не нужна. Лишь эстет какой-нибудь нальет в тебя кислоту, чтобы капать ее было удобно. Да другой винтовар эстетствующий похранит в тебе немного вторяки-третьяки, дабы потом извлечь из них остаточные следы эфедрина. А как извлечет, так вместе с четверяками совсем уж беспонтовыми и выкинет.
О, банка!
Тяжка и незавидна судьба твоя. Но нужна ты людям-наркоманам. Нужна как доставщица радости ихней. Ведь не даром, что ни день, то идут толпами за тобой жаждущие тебя.
О, банка!
О, великолепная и вожделенная!
Тебе и только тебе посвящаю я восторг и оду сию!

47. Дико страшный наркоман.

Да, какого хуя?!

Нет, ну, какого хуя-то на самом деле!!??

Почему???

Почему, как только кто-то случайно узнает, что ты торчишь, он сразу начинает резко заботиться о твоем здоровье и всеми силами хочет тащить тебя лечиться? Нет, конечно, бывают и варианты, типа «ой, а дай попробовать» или «я с тобой больше рядом срать не сяду, – вдруг ты меня в жопу выебешь» или без «выебешь», но со «срать»… Но эти крайности – это крайности, и посему – ну их на хуй.

Бля… Ну кто же такой наркоман?

Нам всем так долго вдалбливают, что это больной человек, что мы все уже безоговорочно поверили в эту прописную истину, которая не подвергается сомнению и, значит сомнению подвергнута быть обязана.

О, вот он, наркоман! Тощий, небритый, в колтунах и язвах… Он зашуганно стреляя глазами, скользит из тени в тень за очередной вмазкой, в перерывах меланхолично отстреливая старушек в подворотнях и, обобрав их скукоженные желтые трупики до последних, протертых за десятилетия носки, трусов, напяливает их на себя и идет искать другого такого же, чтоб отпердолить его в жопницу, походя насилуя младшеклассниц в подвалах. Как будто, если бы он не торчал, он бы этим не занимался? Ах, да, ведь нет такого преступления, на которое бы не пошел страшный дикий наркоман ради дозы! Ну, ладно, со старушками понятно – пенсии им постоянно повышают, а дети? Кому они, на хуй, нужны, кроме родителей и педофилов? Или с первой, сотой, десятитысячной вмазкой наркоша автоматически становится носителем всех мыслимых извращений-девиаций? Точно-точно! Психика наркомана под действием наркотика необратимо разрушается, а менты, могущие утащить тебя в околоток, надавать пиздюлей по полной программе плюс призовые пиздюли в случае попыток отмаза, тут не при чем. Не при чем возможные несколько лет лагерей, полученных за дежурные два с половиной грамма героина, что один из оперов случайно таскает уже несколько лет в своем кармане и за которые сел не один десяток торчков, сидевших на других драгсах, и не одна сотня последователей хмурого движения. Не при чем и боязнь СПИДа-гепатита, страх стать изгоем среди бывших друзей-подруг, ужас перед тем, если на работе узнают… Впрочем, какой работе? Наркоман ведь не способен работать. Правда?

А жизнь? Редкий наркоман доживает до половины своей жизни! А ведь если бы он не трескался – умер бы, скажем, не в 25 а в 50… Не в 35 а в 70… Не в 50 а в 100… Не в… 50??? Не, я ж издеваюсь. Они столько не живут. Это все знают. А аксакалы, которым за 120, всю жизнь курящие план – это так, легенда…

А все почему? Все из-за наркотиков! Ох уж эти страшные наркоманы! У-у-у! У них же мозгов нет, вот они, как дети неразумные, как получат наркотик, да как прямо тут же и давай его ширять! Пока весь не проширяют – не остановятся. Только самые ушлые заначку откладывают… Чтоб проширять ее не сразу – а чуть потом. А пока не проширяли – по хую им и старушки, и дети… Или не по хую? Да, точно, не по хую… Тогда так: как наширяются, так и идут старушек мочить и друг дружку, да детей ебать, а как помочат и наебут – опять ширяться! А то ведь на кумарах какая, в пизду, целкость? Да, никакая! Один только тремор! А хуестойкость-то абстяжная – вообще минусовая!

Уф! Вроде разобрались…

Хотя…

А что «хотя»?

Так они, значит, трескаются совсем-совсем сразу, как достанут? Не отходя от окошка драг-диллера? Или-таки идут ширяться в какое-то отдаленное место? Опаньки – неувязочка. Видать, не совсем-совсем сразу, а все ж таки чуть погодя… И сколько это «чуть погодя»? Минута, час, сутки?

Ладно, если драгс сразу забодяжить или занюхать можно. А коли его еще готовить надо?.. Часа два-три-четыре… Да еще до места готовки-вмазки добраться… Тоже часок положи, да вынь струну из вены… Да еще баянами со струнами теми самыми затариться… Еще час в очередях между неубиенных покудова старушек… Это ж нетренированный торчок и сдохнуть от нетерпения сможет. Ан, нету таких в статистике, чтоб от нетерпения сдохли. С передозы – полно, на кумарах – редко, но бывает, по дурости, оголтения, типа не тем втрескался – тоже есть, а вот от самого чистого нетерпения – нету!

Видать, терпеливая все же тварь – наркоман…

Страшно… Дико… Терпеливая.

У легенд, лавин и автомобилей есть нечто общее. Это – сход-развал[6].

вернуться

6

В этом месте рукописи стоит эта фраза. Совершенно очевидно, что она не имеет отношения ни к предыдущей, ни к последующей главе. Возможно, этот афоризм должен был стать затравкой еще одной главы. Но ее название не сохранилось. К.В.