— Один раб рассказал, — бросила она. — Еще и удивлялся: все, дескать, об этом толкуют, и только у нас ничего не слышно.

Значит, она не будет терять время, браня Сегеста за то, что тот скрыл от нее услышанное. Во всяком случае, сейчас не будет. Он вздохнул.

— Вернулся, не вернулся — какая разница. Это ничего не меняет.

— Ты так думаешь?

Его дочь над ним смеялась.

Не будь она его собственной плотью и кровью… Но Туснельда была его родной дочерью, поэтому, хотя и с трудом, гордый Сегест обуздал свой гнев.

— Уверен, — сказал он, качнув головой. — Мне не нужен семейный союз с Арминием. Он слишком ненавидит римлян, и это небезопасно.

— Ты так не думал, когда обещал меня ему! — усмехнулась Туснельда. — И как ты можешь говорить о нем такие вещи? Это он служит в римской армии, а не ты!

— Служит, кто бы спорил… Кто сумеет сломать телегу лучше тележного мастера?

Услышав это, дочь уставилась на Сегеста так, словно тот неожиданно заговорил по-гречески. Чего Сегест при всем желании сделать бы не смог. Правда, уже то, что он знал о существовании греческого языка, сильно отличало его от большинства германцев.

Сегест опять вздохнул и продолжал:

— Арминий поступил в римскую армию лишь затем, чтобы научиться побеждать римлян.

— Он хочет, чтобы мы были свободными, — сказала Туснельда.

— Свободными, чтобы по-прежнему враждовать между собой? Свободными, чтобы, как и раньше, веками ютиться по чащобам и трясинам? Свободными, чтобы оставаться дикими, как венеды и финны?

Сегест перечислил самые дикие народы, известные германцам.

— Финны делают наконечники стрел из кости. Они живут без крова или в хижинах, похожих на плетеные корзины. Они спят на земле, — возмущенно отозвалась Туснельда.

— В глазах римлян мы такие же, как финны в наших глазах, — заявил Сегест.

— Значит, римляне глупы!

Сегест покачал головой.

— Нет. И ты это прекрасно знаешь. У них есть много такого, чего нет у нас, и они не сражаются друг с другом, как мы. Я хочу, чтобы мы жили так же, как они. Этого хочет и Тадрас. Разве это плохо?

— Мы должны оставаться свободными!

Да, видать, Туснельда училась у Арминия. Проныра еще до своего ухода успел заморочить девчонке голову.

— А какой нам от этого прок? Познания — благо, жизнь в мире с соотечественниками — благо. А какое благо в свободе оставаться дикарем?

Не найдя ответа, Туснельда возмущенно вздернула нос.

«Интересно, — подумал Сегест, — сможет ли Тадрас, хоть лаской, хоть строгостью, избавить ее от этой дури?»

Он надеялся, что сможет.

Еще до рождения Публия Квинтилия Вара два германских племени вторглись в Галлию. Если бы не Юлий Цезарь, они, возможно, завладели бы Галлией и покорили тамошних жителей прежде, чем это смогли бы сделать римляне.

«Если бы не двоюродный дедушка двоюродного дедушки моей жены», — с изумлением подумал Вар.

То, что его отец предпочел покончить с собой, лишь бы не сдаться двоюродному дедушке двоюродного дедушки жены Вара, наместник забыл. Он немногое помнил о Сексте Квинтилии Варе. Зато Августа знал очень хорошо.

И прекрасно знал, чего добился Юлий Цезарь. Сначала своим талантом и напором Цезарь отбросил племена узипетов и тенктеров обратно в германские леса, а потом устремился за ними в погоню. За десять дней его инженеры перекинули мост через Рейн, и германцы обратились в бегство. Цезарь оставался на восточном берегу Рейна восемнадцать дней, а потом вернулся и завершил покорение Галлии.

И оставил нелегкое покорение Германии следующему поколению.

«Вот ведь невезение, что это выпало именно мне», — подумал Вар.

Само вторжение в Германию казалось ему не таким уж сложным. Зато удержать ее в подчинении и привести к подлинной покорности — совсем другое дело. За минувшее время римляне не раз убеждались в этом.

Один из слуг подставил Вару сцепленные руки, и, шагнув на них, как на ступеньку, наместник сел в седло. Конечно, можно было бы забраться в седло и с камня, но нынешний способ более приличествовал высшему командиру. Вар подумал, что при необходимости сумел бы запрыгнуть в седло вообще без помощи, как настоящий кавалерист. Но только варвар — к тому же бестолковый варвар — стал бы попусту так утруждаться.

Очутившись на коне, Вар кивнул Вале Нумонию.

— Переправляемся!

— Есть, командир! — кивнул в ответ начальник конницы, и они вместе направили скакунов вперед.

Остальные кавалеристы последовали за ними. Конские копыта барабанили по перекинутому через Рейн мосту.

Мост был наведен по тому же принципу, что и мост Цезаря: римские механики вбили в ложе реки два ряда свай: ряд ниже по течению наклонялся туда, куда струилась вода, верхний же наклонялся против течения. Расстояние между рядами составляло примерно двадцать пять локтей. Рамные опоры поддерживали настил, бревенчатый волнорез защищал сооружение от древесных стволов, огня и всего остального, что могли сплавить на мост варвары.

— Как только покорим германцев, построим настоящий мост с каменными быками, а не временный, — заявил Вар.

— Это было бы замечательно, господин, — отозвался Нумоний. — Признак цивилизации, можно сказать.

— Цивилизации. Да.

И Вар снова с любовью вспомнил Сирию. Он вспомнил Рим. Он вспомнил Афины, где останавливался на обратном пути из Сирии — как и его сын, он учился в Афинах в юности. Он вспомнил, как впервые увидел Парфенон, все остальные прекрасные здания на Акрополе. О боги, вот где она, настоящая цивилизация!

День выдался прохладным. Небо было сероватым, водянисто-голубым, как будто солнце стеснялось и стыдливо пряталось за облаками.

Вар ехал прочь от лагеря легионеров, считавшегося в здешних краях форпостом цивилизации, направляясь в глубь тянувшихся все дальше и дальше на восток от Рейна мрачных лесов, сам вид которых предупреждал об опасности.

За конницей следовала пехота. Из невеселого опыта походов за Рейн римляне вынесли знание, доставшееся дорогой ценой: здесь можно передвигаться только крупными отрядами, более мелкие исчезают бесследно. Лучше не искушать варваров, ибо все, что германцы в состоянии захватить, они считают своей законной добычей и уважают только силу.

Лошадь Вара сошла с моста, ступила на топкую почву восточного берега Рейна, и гулкий топот копыт сменился глухим хлюпаньем.

Вала Нумоний придержал коня и немного отстал, чтобы его начальник ступил на чужой берег первым, а потом снова поравнялся с Варом.

— Добро пожаловать в Германию, командир, — сказал Нумоний.

— Германию, — эхом отозвался Вар.

Здесь, близ реки, он пока не видел ни одного германца, о чем вовсе не жалел. Он вдоволь насмотрелся на этих варваров в Ветере: крупные, светловолосые, шумные, преувеличенно горделивые. Среди их женщин встречались по-своему привлекательные, во всяком случае, экзотичные. И всем этим людям необходимо было как следует пообтесаться.

Начальник конницы указал в сторону деревьев, возвышавшихся на краю расчищенного вдоль берега участка длиной в несколько стадий; поваленный лес пошел на строительство моста.

— Они следят за нами оттуда, — заметил Нумоний.

— Пусть себе следят и учатся уважению, — сказал Вар.

Но едва эти слова слетели с его уст, как из-за деревьев на вырубку выскочил германец, наклонился, расстегнул плащ, повертел перед римлянами бледной голой задницей, выпрямился, снова завернулся в плащ и шмыгнул обратно в лес.

Несколько кавалеристов за спиной Вара рассмеялись. Остальные выругались.

— Вот и все их уважение, командир, — заметил Вала Нумоний.

Яростно прикусив губу, Вар указал вслед германцу.

— Схватить его! Распять на кресте! — крикнул он.

— Командир, это безнадежно, — возразил один из кавалеристов, прослуживший некоторое время на границе и знавший, что тут к чему. — В лесах они — как звери. У них есть логовища, где они могут залечь, а по деревьям они лазают на зависть ящерицам. Кроме того, не исключено, что этот дикарь хочет заманить наш отряд в засаду.