— О?

— В любом случае, вторые помощники с роскошных лайнеров не каждую неделю опаздывают на корабли, Джонни. О вас идет дурная слава.

— Наверное, поэтому капитан и другой офицер обращаются со мной, как с котом в мешке.

— Наверное.

— А у вас не будет неприятностей, Анна?

— Нет. У меня есть… — она усмехнулась. — Извините, Я просто хотела сказать, что знаю очень много, в том числе и такого, от чего зависят мои «старшие». Если я уйду, уйдут и они.

Я смотрел на нее и размышлял, что женщины на корабле, будь то пассажирки или члены экипажа, слишком опасны. Особенно такого типа, как Илона. И как Анна. В ней было что-то от Илоны…

Мое внимание плавно переключилось на низенький столик, который она сервировала между нашими полками: бутылка неизменной сливовицы, тарелка с канапе. Я подумал о том, что мне повезло: я способен наслаждаться нормальной выпивкой в космосе в компании с привлекательной девушкой, и не нужно прибегать к уловкам вроде потягивания спиртного из бутылочек, как в невесомости. Всем известно, как проходит полет на жалких консервных банках вроде этой. «Лунная девушка» первую половину пути движется с постоянным ускорением, пока не наберет скорость, а потом разворачивает маршевые двигатели вперед и идет с постоянным замедлением, пока не достигнет пункта назначения. Таким образом, на корабле всегда сохраняется нормальная сила тяжести. И никаких галактических двигателей, никакой постоянной невесомости.

Я вновь взглянул на Анну, и мне понравилось то, что я увидел. Девушка оказалась достаточно изобретательной, чтобы сделать из униформы нечто особенное. Верхняя пуговка на рубашке расстегнута. Ее шорты, когда-то пошитые в соответствии с инструкцией, были потом ею обрезаны очень коротко. Многим женщинам не стоит носить шорты, но Анна к таким явно не относилась.

Я вспомнил Илону, обстоятельства нашего знакомства с ней, и подумал, что ведь Анна вполне бы могла сойти за ее сестру. Вспомнил Лиз Барток, то, что она предложила мне, а я не мог этого принять. Илона постепенно забывалась, и сейчас мне было гораздо проще, чем тогда с Лиз.

— Вы, земляне, счастливчики, — сказала Анна.

— Отчего?

— Ваша луна это Луна. Я видела снимки. Красивый вид. Все эти горы. Кратеры. Вы можете прямо с Земли видеть лунный рельеф. Знаешь, Джонни, нет никакой романтики в лунном свете, если луна — всего лишь большой гладкий светящийся шар в небе.

— Так на что же похож Венцеслав? — задал я дежурный вопрос, скорее для того чтобы перевести ее мысли в менее романтическое русло.

— Да просто здоровенный пылевой шар. Сплошная пыль, почти жидкая. Если не наденешь специальные пылеступы, запросто можешь утонуть в пыли. И, конечно, утонешь без скафандра.

— Так без него же еще и задохнешься, — подсказал я.

— Молчи. А если передатчик в твоем скафандре неисправен, а ты задыхаешься, то воздух закончится, и никто не будет знать, где откопать твое тело.

— На нашей луне тоже местами пыльно, — сообщил я.

— Ага. Местами. На Венцеславе пыль везде. Здания — вовсе не здания: это паромы. Они просто плавают в пыли. А пылеходы — настоящие лодки.

— И как они действуют? — спросил я. — В книге не описаны детали.

— Как самолеты. Одним концом они всасывают пыль, а из другого пыль выбрасывается. Электростатический эффект. Почти как ионные двигатели на космических кораблях.

— Гениально.

— Твой стакан опустел, Джонни, — вдруг изрекла она.

Анна вскочила на ноги подобно большой гибкой кошке и неуловимым движением расстегнула вторую пуговицу на рубашке. Грациозно перешагнула через столик и уселась рядом со мной. Лицо ее было так близко, губы многообещающе приоткрылись.

Я был в замешательстве. И, наконец, решился.

Теперь на рубашке были расстегнуты все пуговицы, и она упала с ее стройных плеч, обнажив торчащие груди с розовыми сосками. Я зарылся в них лицом, в то время как ее руки были заняты стягиванием с меня одежды, а моя свободная рука искала кнопку на ее шортах. Происходящее настолько увлекло как меня, так и ее, что никто из нас не заметил, как койка под нами накренилась и вспыхнули огни.

Затем, пока огни продолжали мигать, перевернулся столик, и в наступившей темноте раздался пронзительный вой сирены.

Существует два золотых правила для выживания в космосе: «Если знаешь, что случилось, делай что-нибудь»; «Если не знаешь, что случилось, не делай ничего, пока не узнаешь , что же случилось».

Понятно, что в данном случае первое правило не подходило. И Анна, и я хорошо понимали это. Мы, казалось, целую вечность просидели в темноте, обхватив друг друга, рядышком, но, скорее, не как любовники, а как два человеческих существа, нуждающихся в поддержке и заботе. А потом внезапно ощущение веса исчезло. Мы плавали в невесомости. Звук сирены прекратился, и мы обнаружили, что приглушенный гул реактивных двигателей, являвшийся неизменны фоном нашей корабельной жизни, просто-напросто исчез.

— Мы все еще можем дышать, — заметил я.

— И непохоже, чтобы давление воздуха угрожающе снижалось, — согласилась Анна.

— Невесомость наступила спустя значительное время после сигнала тревоги. Следовательно, двигатель остановился уже после взрыва или чего-то подобного, так что повреждение, скорее всего, не в машинном отделении, — я пытался анализировать ситуацию. — Как думаешь, мог это быть метеорит?

— Нет. В системе Каринтии нет космических обломков значительного размера.

Слова ее прозвучали с неуместной педантичностью, и я даже засмеялся. Она издала странный звук, словно сердитая кошка, и отодвинулась от меня. Я услышал, негромкий хлюпающий звук — плачет, что ли? — и шорох ее одежды.

— Черт бы тебя побрал, — тихо выругалась она. — Где мои шорты?

— Брось думать о шортах, — отвечал я. — Давай лучше попробуем разобраться, что же случилось. Во-первых, то, что случилось, не затронуло машинный отсек. Далее, в обшивке нет дыры, а если и есть, по крайней мере, герметичность дверей не нарушена.

В ответ она вновь издала всхлипывающий звук.

— Ты же космонавт, — резко сказал я ей. — И офицер этого корабля. Не падать духом!

— Со мной все в порядке, — холодно ответила она, но в голосе недоставало убежденности.

— Тогда скажи мне вот что. На этом корабле есть система аварийного освещения?

— Конечно.

— Тогда почему она не работает?

— Я же не инженер, — пробормотала она.

Я наощупь двинулся искать выход и, обходя ее, ощутил вспышку гнева, когда ее обнаженное тело отпрянуло при моем касании. Дверь отсека была за моей койкой со стороны головы. Держа ее открытой, я рылся в дипломате. Наконец, нашел то, что искал: карманный фонарик. Включил его, настроил широкий луч. Анна обругала меня, но даже и не подумала прикрыть свою частичную наготу.

Я посмотрел на нее. Лицо ее было бледным, покрытым испариной. Рука зажимала рот, как будто она задыхалась. Вначале я решил, что все это — искусно разыгранный спектакль, изображающий страдающую от космической болезни космолетчицу. Потом понял, что при работе на этих маленьких ракетках, совершающих полеты только на короткие расстояния, у Анны просто не было возможности привыкнуть к невесомости., которая здесь наступает только на очень короткое время в середине пути, при смене положительного ускорения на отрицательное.

— В отсеке… — выдавливала она из себя. — Бутылка. Пилюли…

Я увидел бутылочку, убедился, что это нужная ей, открыл и достал две таблетки. Анна схватила их и поднесла ко рту. Пилюли уплыли, прежде чем она успела проглотить их. Я дал ей еще две.

Эти она сумела удержать. Лицо ее постепенно ожило и порозовело:

— Извини, — сказала она.

Я вздохнул.

— На этом отрезке при постоянном ускорении мы никогда не испытываем невесомости, — сообщила она. — Разве только немного. Принимаем пилюли перед поворотом или если знаем, что двигатель может остановиться.

— Я тебе верю. Оденься, пойдем посмотрим, что произошло.