— Здесь, во Франции, — невесело начал Барбекано, — нас называют неполноценными каплунам, французы нас презирают, для них мы являемся объектами бесконечных насмешек. И хотя слово «кастрат» не может оскорбить даже самое деликатное ухо, французского синонима для него нет. Это очевидное доказательство того, что непристойным или позорящим слово становится не столько от тех представлений, которые с ним связаны, сколько от его окружения, от обычая употреблять вместе с ними слова, характеризующие его одобрительно или же дурно. В противоположность итальянскому, где слово castrato называет прежде всего род занятий, французское слово напоминает об операции, изменяющей человека, о позорном насилии над личностью.

Сказано было искренне, акцент же усилил произведенное речью впечатление.

— Мы не принадлежим к этим людям, — примиряющим тоном произнес Лаборд. — Да и как можно осуждать того, кто стал жертвой собственного отца, решившего подвергнуть ребенка операции ради удовольствия толпы!

— А знаете, кто заставил отца принять такое решение? Нищета, господин Лаборд, нищета! В каждом мальчике может дремать великий голос. Ценой этой роковой жертвы многие бедные семьи спасаются от голода.

— И готов держать пари, — добавил Бальбо, — что на сотню прооперированных детей только у нескольких будут изумительные голоса.

— Простите мое невежество, — вступил в разговор Николя, — однако объясните, каким образом подобная операция ведет к желаемым результатам?

Сверкая глазами, Бальбо собрался отвечать, но Барбекано поспешил опередить его.

— Дело в том, — начал он, — что в результате операции удается сохранить тот же размер гортани, что и в детстве. Голосовая щель остается узкой, как у мальчиков, опущение гортани не происходит, а следовательно, голосовые связки не удаляются от резонирующей полости, что придает голосам кастратов необычайную чистоту и звонкость. У кастратов не происходит ломки голоса, поэтому они способны исполнять пассажи большой длительности. В провинции Умбрия, в частности в Норчии, откуда я родом, издавна делали операции, превращавшие мальчиков в кастратов.

— А чтобы избежать оскорбительных вопросов, которые непременно придут вам в голову, — горьким и вызывающим тоном произнес Бальбо, — скажу сразу, что мы такие же люди, а не диковинки для показа на ярмарках.

Напрасно Барбекано примиряющим жестом поднял руку.

— Я еще не все сказал. Например, нам запрещают жениться, но не потому, что мы ни на что не способны, а потому, что Церковь запрещает браки без возможности произвести потомство. Поэтому, господа, женщины видят в кастратах только любовников. Но примеров таких множество, ибо мы в состоянии удовлетворить и их желания, и наши собственные. Я говорю это для того, чтобы…

— Действительно, об этом велось много споров, — примиряющим тоном подхватил Барбекано. — Так, в 1667 году Салези женился на своей возлюбленной. Вся Саксония им сочувствовала. В результате долгих скандальных дебатов между законниками и теологами ему удалось преодолеть запрет Церкви. А те потом еще долго спорили, какие решения должны воспоследовать из этого прецедента.

Старая служанка в темном чепце объявила, что обед готов. Хозяин дома вздохнул с явным облегчением: скользкая тема наконец была закрыта. Он повел гостей в маленькую восьмиугольную комнату, где потолок заменял натянутый, словно у палатки, холст. Окошко выходило во фруктовый сад, где ветви деревьев сгибались под тяжестью персиков и абрикосов. Беседа приняла менее опасное направление. Долго обсуждали жару, неожиданно воцарившуюся во всем королевстве, а также всевозможные погодные отклонения, которых в уходящем веке насчитывалось немало. Наконец служанка поставила на стол удивительно ароматное блюдо.

— Паста с черными трюфелями. Блюдо, которое готовят в Норчии, моем родном городе, — с гордостью объявил Барбекано.

— Мой дорогой, — произнес Лаборд, — маркиз д’Эрбиньяк весьма интересуется кулинарным искусством и был бы вам весьма признателен, если бы вы рассказали, как готовят кушанье, источающее столь дивный аромат. Не правда ли, Николя?

Комиссар, похоже, настолько задумался, что перестал слышать застольный разговор и даже не услышал обращенных к нему слов друга. Запах стоявшего на столе блюда пробудил в нем смутные воспоминания, постепенно приобретавшие все более отчетливые очертания. Он не первый раз сталкивался с этим запахом, и каждая встреча была связана с неприятными ощущениями. Однако он сумел взять себя в руки и, встрепенувшись, с улыбкой подтвердил слова Лаборда.

— О, никаких секретов! Как говорят у вас во Франции, один миг — и все станет ясно. По этому рецепту готовят пасту во всех старинных домах Нерчии. Как обычно, пасту варят в горячей соленой воде; главное — не переварить. Потом воду сливают, а пасту помещают в большую миску и посыпают мелко нарезанными трюфелями; трюфелей вам понадобится пять или шесть. Потом приступаете к приготовлению соуса.

Сосредоточенный вид Николя говорил о том, что он внимательно слушает итальянца.

— …берем зубчик чеснока и обжариваем его в масле; как только тот начнет темнеть, тотчас вынимаем его. Затем в масло, впитавшее приятный запах чеснока, бросаете с полдюжины нарезанных анчоусов, доливаете немного мясного бульона, кладете очищенные и припущенные помидоры, соль, перец и специи по вкусу.

Николя продолжал осмысливать сделанное им открытие. Преследовавший его запах, запах, висевший в коридоре Дома для прислуги и уловленный им в жилище госпожи Ренар, оказался запахом чеснока, обладавшим неповторимыми оттенками, кои воспринимались совершенно по-разному. В одном случае они возбуждали аппетит, а в другом — угнетали своей тяжестью, цепкостью и тошнотворностью, пробуждая ужас и ощущение неведомой угрозы.

Беседа свернула на технику пения кастратов. С полным ртом Бальбо начал рассуждать о природе bel cantare, часто прерывая свою речь, чтобы основательно приложиться к стакану. Его страстные монологи вкупе с резкими интонациями и бурной жестикуляцией делали его похожим на марионетку. Барбекано с расстроенным видом безуспешно пытался остановить порыв друга.

— Утверждаю и готов многократно повторить, что мы должны ввести более тонкую градацию, принимать во внимание самые ничтожные звуки, заставлять слышать самые что ни на есть тончайшие нюансы. Надо не просто связывать звуки, делать паузы, повышать или понижать голос. Нет! Дай мне выразить, описать и выкрикнуть всю ярость, всю силу, показать неожиданные развязки, явить непредвиденные модуляции, выдать трели и каденции.

На губах его и в уголках рта выступила пена.

— Как вы находите это вино из Пьемонта? — напрасно пытался перевести беседу в иное русло Барбекано — его никто не услышал.

— А ведь есть еще возвышенный стиль, изысканный, неповторимый, способный передать самые пленительные страсти, доведенные до крайней степени своего выражения! Ну и кто, кроме нас, может это сделать? Кто?

И к величайшему смущению своего собрата, он так сильно хлопнул ладонью по столу, что принесенное служанкой блюдо подпрыгнуло и едва не опрокинулось.

— Свинина с кервелем, — объявил Барбекано, — came di maiale alia salsa di cerfolglio. Мясо обжаривается в оливковом масле, а не в гвоздичном, которое зачастую хотят всучить нам у вас на рынке.

Не думая о том, что его слова в устах любителя bel canto могут показаться странными, Николя с жаром произнес:

— То, что они называют гвоздикой, всего лишь разновидность мака, который усмиряет зубную боль; однако употреблять его в больших дозах опасно, ибо можно отравиться. В малых же дозах мак нередко добавляют в оливковое масло.

— Узнаю прилежного ученика Комуса, — воскликнул Барбекано, невольно подыграв комиссару. — Так вот, я добавляю еще шалфей, толченые ягоды можжевельника и капельку красного вина, а потом тушу мясо часа полтора на медленном огне. Мясо же, филейная часть, берется со спины.

— Кусок, богатый вкусовыми оттенками, нежный и лакомый, — прокомментировал Николя.