Дальше какой-то компот, Катя плохая рассказчица. Скучный швейцарец примчался следом, но Таня уже встретила третьего мужа. Швейцарец подарил Тане ресторан и уехал. Совсем отчаялся или сбрендил. Потом третий муж сказал, что не может жить с женщиной, которая богаче его на целый ресторан. И тоже уехал. Теперь Таня одна. Ни подарков, ни мужиков, ждёт любви.

Что из всего этого следует, я не понял. В женских историях интересна не фабула, а то, как увлечённая рассказчица роняет посуду, проливает кофе и забывает пояснить, кто такой Эмилио. Зато Кате нравится моё объяснение сна с тараканами. Завтра, надеюсь, ей приснится ещё какая-нибудь белиберда.

…Месяц прошёл. Никто никуда не уехал, конечно. Более того, Катя купила старенький «фольксваген». В нашей гостиной открылся массажный салон. Выйдешь из кабинета, а навстречу холёная какая-нибудь гетера. Отмытая до скрипа, завёрнутая в полотенце. Некоторые пациентки врывались в мой кабинет, притворялись заплутавшими красными шапочками. Всем интересно посмотреть на живого писателя, лысого, в халате. Было слышно, они хихикали потом внизу. Катя сама их науськивала. Веселилась. Когда не было массажей, приходили подружки-йогини. Эти, наоборот, плыли мимо, равнодушные ко всему бренному. Расстилали коврики, поджигали палочки-вонючки, заводили индусскую музыку, от которой сводило скулы. В такие дни мои тексты обогащались терминами «Брахмапутра», «Курукшетра» и «Махабхарата». Беруши не помогали. Пришлось купить специальные наушники, какие выдают работникам взлётных полос.

Я далеко шагнул по пути здоровой кулинарии. По утрам готовил омлет, кричал:

– Катя! Завтракать!

Она спускалась, посыпала мою стряпню экзотическим душистым сеном. Мы делили на двоих мой омлет насущный. Вечером она сама кричала:

– Севастьян, гулять!

Катя любит ходить. Может неосторожно дойти до Парижа и обратно, потому что задумалась. Недавно купила пять пар кроссовок, все ужасно красивые. Зашла в обувной магазин и потратила бюджет Зимбабве. Случайно. Говорит, взгрустнулось чего-то. Новые туфли – лучший антидепрессант.

Я не знал всех значений слова «гулять» и вызвался в попутчики. Я был опрометчив. Мы пошли по пляжу, потом по шоссе, потом по лесу. Первые пять километров даже нравилось. Юрмала отличный город для коней, антилоп и других кочевых животных. В пути говорили о загадках природы. Например, булочки. Непонятно, как двадцать пять гр. теста, съеденных на закате, становятся утром килограммом жира. Астрофизики отворачиваются от этой гравитационной аномалии. Меж тем сдоба орудует у нас под носом и куда опасней чёрных дыр. Чтобы обнулить одно пирожное, нужно гулять три дня. Причём масса снижается за счёт износа ступней в основном.

Катя верит в победу ходьбы над выпечкой. К тому же всех, кто не гуляет, однажды сразит почечуй. Кто не знает, это даже не болезнь. Это эссенция боли и унижения.

Я знаю, о чём она. Один мой друг, театральный режиссёр Петров, однажды перестал гулять. Была зима, холодно и снегу навалило. Такие катаклизмы лучше дома пережидать, в кресле. У Петрова как раз был абажур, плед и стопка непрочитанных романов. К апрелю режиссёр вырос духовно, завёл себе третий подбородок и ещё почечуй.

Сырая картошка инвазивно, холодные ванночки, аутотренинг и другие народные средства результатов не дали. Расставляя ноги несколько по-пингвиньи, Петров побрёл в больничку. Регистраторша издалека поняла, отчего он такой грустный и кривой. Ей овладело чувство юмора.

– Вы к какому специалисту? – спросила она звонко. Петров постарался губами и языком пролезть к ней в окошко, чтобы очередь не слышала тайны.

– К проктологу.

– К кому-кому?

– К проктологу, – повторил Петров и послал луч понимания.

– Говорите громче!

Тут режиссёр не выдержал и в таких деталях описал проблему, что старушка за ним расплакалась. Ему назвали номер кабинета и перекрестили в спину.

В идеале Петров хотел бы встретить ироничного доктора с чеховской бородкой. Такому можно доверить многие тайны. Но попал он к девице, молодой и нервной. Вряд ли девушка сама мечтала о такой специальности. Скорее уж была двоечницей и теперь изучает чёрные дыры, как Стивен Хокинг. Она спросила: «На что жалуемся?» В первом лице, будто они с Петровым семья. Режиссёр удивился её недогадливости. Он прилежно описал симптомы, отдельно отметив, что иногда рыдает, запершись в ванной. Настолько яркие ощущения.

– Ну-с, покажите попку, – сказала докторша. Даже мама и жена не называют эту сторону Петрова попкой. Начался осмотр, похожий на испытание паяльником. Петров отрёкся от учения Коперника и поклялся гулять до Парижа всякий час, невзирая на погоду. Сейчас он чего-то пьёт, чего-то мажет, ждёт операцию и пишет мне в скайпе убедительные строки. Умоляет ходить без перерывов. Вот мы с Катей и гуляем. По пляжу, по шоссе, по лесу и деревне. Я купил четыре пары сандалий. По Катиной классификации у меня почти депрессия.

А мой знакомый алкоголик, бросая пить, вступил в клуб любителей бега. Он не знал всех значений слова «бегать». Оказалось, это клуб супермарафонцев. У них малая дистанция – восемьдесят километров. А если погода хорошая, они освобождают выходные и бегут двести. Теперь алкоголик не то что не пьёт, но даже уже не ест. Живёт один, работает на обувь. В сравнении с ним я весёлый босой хохотун.

Очень легко, оказывается, дружить с тем, на ком жениться невозможно. Из-за отсутствия матримониальных планов мы смело говорили о делах сердечных.

– Вам правда хочется, чтобы она вернулась? – спрашивает Катя.

Она – это Люся. Я говорю, что восстанавливать брак не собираюсь. Катя вздыхает будто бы удовлетворённо. Это она радуется за друга, думаю я. Версия ревности мне бы понравилась больше, но такое в природе невозможно. Ей тридцать два, она прекрасна. А я формально литератор, но умом и манерами тот же сантехник. Настоящие писатели куда породистей. Ходят тише, шутят тоньше. Катя говорит:

– По законам аюрведы вы должны благодарить Люсю. Хотя бы мысленно!

– Ещё чего!

– Ну да. Она многому вас научила.

– А вы своему Генриху благодарны?

– Как-то нехорошо вы акцентируете слово «своему».

– Хорошо, просто Генриху… Не потому ли он сидит в Москве, а вы здесь, что оба понимаете: помочь друг другу вы смогли, но жить вместе – это совсем другое?

– Какая странная трактовка.

– Житейский опыт.

– Интересно, почему вы, такой умудрённый, суп себе варите сами?

– А вы вообще питаетесь соломой.

– А вы дурак!

Катя уходит вперёд, я иду следом. Потом она замедляет шаг, я догоняю. Следующий километр гуляем молча.

– Что это за птица? – спрашивает она, глядя в куст.

– Опять зяблик. Брат предыдущего. А может, не брат, а тот самый. Сюда перелетел. Мы зябликов не различаем, а он этим пользуется.

– Следит?

– Люся запросто могла нанять шпиона-зяблика.

– Тогда давайте притворимся, что у нас всё хорошо.

– Но вы же понимаете, что это будет неправда?

– А как же! Придём домой, продолжу вас ненавидеть. А сейчас расскажите что-нибудь.

– Зачем?

– Не спрашивайте. Рассказывайте немедля, иначе я пойду гулять с зябликом.

– Хорошо. Вот я раньше был сантехником.

– А! Я смотрела один фильм. Там был водопроводчик, брюнет, метр девяносто, с кубиками на животе. Энтони Старк настоящий. Женщины специально роняли в канализацию новые мобильные телефоны, только чтоб его заманить и надругаться.

– Катя. Вы наивная жертва кинематографа. Настоящий сантехник жаден, пузат и пахнет природой. У него скрипят колени, глаза навыкате и одышка. Его пальцы похожи на сардельки и шершавы, как напильник. Для портрета добавьте сапожищи, курение без пауз и привычку втягивать голову в плечи. В общем, всё не так, кинематограф лжёт.

– А голову втягивает зачем?