Но он не оказался. Едва они успели начать движение, как на джунгли налетела буря, жестокая буря, которая в итоге заставила Ульдиссиана объявить привал.

— Похоже, она продлится весь день! — крикнул Ромий, прикрывая глаза от сора, поднятого в воздух ветром.

Те, у кого были более развиты способности, создали над собой и другими невидимые барьеры, но чем дольше и сильнее шёл дождь, тем больше барьеры ослаблялись или вообще рассеивались.

— Всем держаться вместе! — Ульдиссиан проклинал бурю, почему-то убеждённый, что она действует в сговоре с Лилит и Триединым.

Серентия изо всех старалась не выпустить его руку.

— Что-то должно быть сделано с этим! Тыдолжен что-то сделать с этим!

Её слова воскресили в памяти нежелательные воспоминания. Лилит — в качестве Лилии — однажды предложила то же самое. Тогда это касалось грозовых туч над Серамом и прилегающей местностью. Буря была разогнана, но позднее он выяснил, что эта была больше работа демонессы, чем его.

— Нет… — бросил Ульдиссиан, никоим образом не желая вновь пережить подобное. — Нет… Я не могу…

Ближайшее дерево зловеще заскрипело. Листья и заострённые ветви летали по воздуху. Женщина закричала, когда свирепым порывом её бросило на товарищей. Дети кричали. Несмотря на всё, что им было дано, несмотря на всё, что они успели изучить, даже самые одарённые эдиремы начали поддаваться страху и изнеможению.

Ульдиссиан знал, что ему следуетпопытаться что-нибудь сделать, хотя бы только для того, чтобы напомнить другим, на что они способны. Группа была уже недалеко от Хашира. Они должны были быть готовы столкнуться с более страшным врагом, несмотря на меньшие размеры храма, ибо Хашир наверняка окажется предупреждён.

Но воля его была слаба, всё ещё измотанная потерей Мендельна. Он затряс головой, борясь с самим собой…

Вдруг ни с того ни с сего Серентия отпустила его. Ульдиссиан хотел подхватить её, но промахнулся. К его удивлению, она вышла на самое открытое место на их стоянке, где буря бушевала сильнее всего. Хоть и промокшая до костей, дочь Сайруса стояла прямо и гордо. Она высоко подняла копьё, грозя им зловещим чёрным тучам.

— А ну-ка, прочь! — закричала Серентия что было мочи на тёмное небо. — Прочь!

Увидев её там, тщетно пытающуюся сделать то, в чём он действительно мог бы добиться успеха, Ульдиссиан почувствовал сильнейшие угрызения совести. Мендельн бы не захотел, чтобы он вёл себя так из-за него. Если была хоть малейшая надежда, что он может остановить эту яростную буру, то это по меньшей мере обязывало его попытаться…

Но эта мысль умерла, когда его глазам предстало нечто невероятное. Словно какая-нибудь богиня войны, Серентия продолжала не только оказывать сопротивление силам природы, но потребовала от них подчинения. Она махала копьём, словно готовая бросить его в сердце бури…

А потом… А потом дождь притих, а затем вообще прекратился. Ветер унялся до лёгкого дуновения. Чёрные тучи посерели и начали расходиться.

Другие — в том числе Ульдиссиан — стояли как громом пораженные при виде этого чуда. Аура окружала Серентию, сверкающая золотистая аура. При этом она стояла, словно не замечая этого и других небывалых явлений. Она продолжала требовать подчинения от неба… И добилась его.

Последняя туча рассеялась. Тишина нависла над густыми джунглями, даже обычно присутствующие многочисленные насекомые не издавали ни звука.

Безвольно опуская руки, Серентия испустила громкий вздох. Её тело тряслось, копьё выпало из рук. В тот же миг аура исчезла.

Медленно, очень медленно Серентия оглянулась на Ульдиссиана. С каменно-бледным лицом, с учащённым дыханием, она умудрилась вымолвить:

— Я… Сделала это… Не так ли?

Он кивнул, чувствуя одновременно стыд и радостное возбуждение. Серентии удалось то, что ему следовалобы сделать по наитию. В процессе деяния она показала уровень силы, который прежде выказывал только он. Она не должна была брать на себя столь многое… Но тот факт, что она только что доказала то, что всегда проповедовал Ульдиссиан, наконец-то вернул его к жизни.

— Да… Ты сделала это, — сказал он с гордостью и так громко, что все вокруг могли слышать. — Ты сделала то, на что любойиз нас способен! — он повернулся к эдиремам. — И я, который так много заявляет, приношу свои глубочайшие извинения, что не сделал ничего — ничего— вообще…

Но Серентия была первая среди многих, кто отказался признать его неудачу. Никто не сказал, почему они взялись защищать его, но для Ульдиссиана было очевидно, что это связано с Мендельном. Он был благодарен им за заботу и поддержу и поклялся, что больше не допустит провалов, разве что только для ихже блага.

При этом он не мог не ощущать восторга по поводу триумфа и прогресса Серентии. В рядах его последователей всегда проскальзывала тень сомнения, когда Ульдиссиан настаивал, что он не сильнее, чем любой из них. Теперь даже малейшие среди партанцев и тораджанцев знали, что могут достичь гораздо большего. Даже Серентия, при всём, что она сделала в этот день, ещё не достигла его уровня.

— Буря ушла! — крикнул Ульдиссиан. — И в честь этого именно ты, Серентия, дашь нам команду продолжить движение! Ты!

Её всё ещё мокрое лицо расплылось в широкой улыбке. Серентия подобрала копьё с земли и указала им в направлении цели.

— Вперёд к Хаширу! — призвала она с удовольствием.

Отряд ответил радостными возгласами. Серентия ещё раз посмотрела на Ульдиссиана. Он кивнул, указывая подбородком, что она может начать путь. Возможно даже, её улыбка стала ещё шире. С горделивой осанкой она начала движение.

После того, как она сделала несколько шагов, Ульдиссиан последовал за ней. Затем к ним присоединились Ромий и остальные эдиремы. Настроение импровизированной армии поднялось на новый уровень. Ульдиссиан ощущал их уверенность; вот теперь это была та сила, которая свергла храм в Торадже и сможет то же самое сделать в Хашире. Вот теперь это было начало того, чего Триединое будет по-настоящему бояться. Вот теперь это было нечто, он начал верить, с чем даже Лилитбудет не готова столкнуться.

И быть может… Быть может… Это было нечто, что ещё как-то поможет ему найти Мендельна.

* * *

Арихан не прожил и половины срока жизни его покойного коллеги, Малика — который, по слухам, сам прожил более двухжизненных сроков, дарованных ему хозяином, — но казался почти достаточно старым, чтобы годиться в отцы мёртвому высшему жрецу. Арихан, который некогда был вором, лжецом, карманником и убийцей — и теперь использовал эти навыки даже чаще в качестве высшего жреца Диалона, — не признавал суетных выходок, которые Малик, частично ассенианец по рождению, так часто позволял себе. Малик был напыщенным петухом, носившим не только отличную одежду, но и сохранявшим лицо и тело, которые на самом деле не принадлежали ему, в течение многих десятилетий.

Выходец из самых низов столицы, сухопарый, бородатый Арихан ожидал дня, когда старший священник Мефиса в своей надменности зайдёт слишком далеко. Это предсказание недавно сбылось, но Арихан благоразумно скрывал своё ликование от остальных. Одно дело — ловким ходом продвинуться по иерархии, другое — выказывать довольство по поводу неудачи, которая сказалась на Триедином даже сильнее, чем на глупце, который погиб из-за неё. Ульдиссиан уль-Диомед играл важную роль в достижении конечных целей секты, а громадная неудача Малика разрушила любую возможность переманить деревенщину на их сторону. Теперь приходилось идти на более жёсткие меры.

Арихан был готов предложить свои услуги в выполнении этого сразу после кончины Малика, но произошло нечто странное, что заставило его промедлить. Примас, всегда предсказуемый в своём совершенстве, в последнее время действовал словно сам не свой. Он стал очень скрытный, и у него вошли в привычку продолжительные необъяснимые исчезновения. Ещё больше смущали Арихана приказы, которые могли с тем же успехом породить хаос среди жрецов, как и позволить им лучше координировать свои усилия.