Снова раздался грохот, который лучник принял за рёв демона. Сотрясение, от которого повалились все ближайшие деревья, сбило с ног и Ахилия, и он полетел кубарем. На этот раз он потерял не только лук, но и нож.

— Проклятье! — прохрипел он. — Проклятье!

И из земли вырвалась дюжина щупалец разной длины и толщины. Принадлежали они одному чудовищу или нескольким, не имело значения, только они вдруг схватили его за ноги, за руки, обвили тело и горло.

Он ничего не мог поделать. Против их совместной силы Ахилий был всё равно, что новорождённый. В этом месте оставался только один вопрос, который решал его судьбу. Либо тварь разорвёт его на части, — что может прикончить, а может и не прикончить восставшего из мёртвых охотника, хотя в любом случае сделает его бесполезным, — либо утянет его под землю, что было куда более пугающей перспективой. Ахилий уже был зарыт однажды; возможность повторного закапывания пугала его.

Щупальца сжались. Ахилий почувствовал, как напрягается его тело. Его пленитель решил расчленить его. Лучник даже не знал, стоит ли ему благодарить демона за этот выбор.

От сверкающего золотого света в джунглях внезапно сделалось светлее, чем днём. Ахилий почувствовал тепло, какого он не испытывал даже до смерти и которое, из-за того что оно действительно согрелоего, сильно ошеломило лучника.

Но если Ахилия оно согревало, зверю оно наносило гораздо большее. Теперь громыхание достигло силы, от которой лопались барабанные перепонки. Щупальца затряслись, и Ахилий заметил жжёную плоть.

Демонические отростки поспешили вернуться под землю. Джунгли задрожали… И затихли.

Золотой свет исчез… Оставив Ахилия сбитым с толку и очень обеспокоенным. Он немного полежал на месте, чтобы проверить, не вернётся ли одно или другое. Когда ничто не вернулось, лучник поднялся.

Тем не менее, не успел Ахилий подняться, как испытал странное ощущение. Будь он живым, он бы принял его за головокружение.

Ноги отказали ему. Мир поплыл. Ахилий попытался дотянуться до лука…

А затем наступила кромешная тьма.

Глава одиннадцатая

Ульдиссиан слышал голоса уже несколько секунд и, хотя какая-то часть его пыталась ответить на них, тело не слушалось.

— Он до сих пор не открыл глаза, — Ульдиссиан смутно осознал, что это был голос Мендельна. Но это было невозможно; Мендельн был утерян для него. Ульдиссиан припомнил, что слышал Мендельна и до этого, но это тоже должно было быть плодом его воображения.

Имей терпение, юноша. Её удар был столь же лёгким, сколь и гнусным…

Даже не будучи в полном сознании Ульдиссиан обратил внимание на то, что второй голос звучал у него внутри: слова раздавались как в голове, так и в душе сына Диомеда. Должно быть, в это же время он застонал, потому что тот, кто по голосу был Мендельном, заговорил возбуждённо:

— Ты видел? Он пошевелился! Ульдиссиан! Услышь меня! Вернись ко мне! Во имя твоих отца и матери, ты не оставишь меня так!

Упоминание его родителей окончательно пробудило Ульдиссиана. Он вспомнил, что он чувствовал, когда пропал Мендельн; если это и в самом деле его брат, то он не может позволить страдать ему так же, если в его силах сделать что-нибудь.

А потом ещё была Серентия…

Этого оказалось более чем достаточно. С криком на устах Ульдиссиан освободился от последних пут бессознательности. Его тело немедленно обуяла ужасная боль. Он завертелся и, наверное, немало повредился бы в процессе, если бы пара рук не схватила его за плечи, чтобы остановить его. Снова он услыхал Мендельна:

— Спокойно, Ульдиссиан! Спокойно. Это пройдёт… Во всяком случае, большая часть…

Внутри него много боли, которая продлится дольше. Демонесса сильно отравила его кровь…

— И я мог бы остановить её, если бы вы дали мне! — резко ответил брат Ульдиссиана. — Я мог бы предотвратить столь многое!

Не тогда. Ты был бы убит, а Ульдиссиан остался бы у неё в руках.

— Но ты же сказал, что она не ожидала предательства. Одно уже это…

Третий голос вмешался как раз тогда, когда Ульдиссиан заставил себя открыть глаза. Ушибленного человека встретили смутные очертания и темнота.

— Моя мать очень хорошо приспосабливается, Мендельн уль-Диомед. Ты сам видел, как быстро она превратила возможное крушение её плана в новый и, возможно, более жуткий путь к её конечным целям. Сейчас она близка к победе, как никогда… И Санктуарий гораздо ближе к катастрофе.

Боль немного притихла, и этого оказалось достаточно, чтобы Ульдиссиан смог, наконец, сосредоточиться. Первое, что он увидел, было как бальзам на душу, ибо это былего брат. Лицо Мендельна расплылось в несвойственной ему широченной улыбке, и Ульдиссиан знал, что отвечает тем же.

— Я думал, что потерял тебя навсегда, — сказал старший брат младшему.

— Как и я.

— Твой брат всё время был в безопасности, — вмешался третий собеседник. В чём-то его голос был очень похож на Мендельна интонацией и говором, но было в нём нечто такое, что выдавало огромный возраст и не совсем человеческую природу… Или вовсе не человеческую.

И когда он вслед за Мендельном посмотрел на Ульдиссиана, то тот увидел, что перед ним не простой смертный. Лицо его было прекрасно, черты невозможно идеальны. Но самое главное, глаза несли не просто отпечаток многих лет… В них читалась такая древность, что Ульдиссиан немедленно заподозрил худшее.

— Он не демон, — поспешил заверить Мендельн, узнав реакцию брата.

— Хотя Лилит и приходитсямне матерью, — добавил незнакомец.

По-звериному зарычав, Ульдиссиан попытался схватить говорившего. Но тело его было слишком слабо. Он сделал только хуже себе: сильная боль снова пронизала его, заставив улечься на спину.

Только тогда он заметил звёзды. Их расположение так отличалось от того, к которому привык Ульдиссиан, что он тут же позабыл о чаде демонессы.

— Где… Где мы, Мендельн? — наконец спросил Ульдиссиан. — Я ничего здесь не узнаю.

Ответил ему сын Лилит:

— Ты где-то и нигде.

Такие ответы только подогревали ярость Ульдиссиана. Ему не нравилось находиться рядом с тем, кто называл Лилит той, кто породила его.

— А ты ктотакой? Если не демон, тогда чтоты такое?

— Меня зовут Ратма, — тут же последовал ответ неподвижно стоящей фигуры. — Хотя это и не имя, данное мне при рождении, но закреплённое за мной иным после того, как мой путь и пути моих родителей разошлись. Оно означает «хранитель Баланса», в чём так же моё предназначение и мой долг.

Ульдиссиан понятия не имел, о чём говорит Ратма, да его и не волновало это.

— Но Лилит приходитсятебе матерью…

— А Инарий — мой отец. Да, я вижу, что и это имя наполняет тебя ужасом. Ничего не имею против этого, потому что я отказался от них обоих, как и они отказались от меня. Что же до того, что я такое, то я — нефалем… Один из самых первых, вообще-то…

Открытие должно было поразить Ульдиссиана сильнее, чем получилось на самом деле, но он быстро сообразил, что это потому, что другого возможного ответа быть не могло — было до жути очевидно, кого Ратма назовёт своими потомками.

— Ты… Ты такой же, как мы…

Ратма покачал головой.

— Нет, я не такой же, как вы или любой, кто следует за вами. Я не могу этого объяснить, но то, что вы называете «даром», претерпело преобразования. У меня есть некоторые способности, которых нет у вас, точно так же как и вы владеете кое-чем, чем не владею я. Думаю, это не должно сильно удивлять меня, ведь я из самого первого поколения в Санктуарии…

— Как давно всё это было, — подумал Ульдиссиан с благоговением.

Сын Лилит кивнул, словно прочитал мысли смертного, а затем прибавил:

— Нас мало осталось, потому что, когда от первоначальных беженцев остался только мой отец, он был непреклонен в наказании тех, кто использовал свои силы. Он настаивал на том, что его идеальный мир, его Санктуарий, должен оставаться таким, каким онжелает видеть его… — Ратма покачал головой. — Но как существующему вечно моему отцу следовало бы знать, что ничто не стоит на месте.