Побег распустился, листья разошлись в стороны зелёными крыльями. И она, возродившаяся после многих веков, проведённых во сне, выступила наружу, прислонилась к Камню и повела руками вверх-вниз, словно гладя любимое животное.

Не более чем те, кто молча стоял вокруг, была она человеком, но в далёкой каменной Цитадели знали её — и наблюдали за тем, что происходит в лесу, при помощи своего дара.

У неё была стройная женственная фигура со всеми положенными округлостями и светло-зелёная кожа. Платье без рукавов, украшенное поясом, будто бы сшитым из нежных цветков дикого винограда, не доходило до колен. Она высоко держала голову, а волосы её так ярко сияли серебром, что вплетённая в них лента выглядела блеклой.

Лицо же… Для тех, кто пришёл на зов, у неё не было лица. Между подбородком и лбом колыхался непроницаемый для взгляда зеленоватый туман.

— Лесной люд.

Ветер оставил их, и она не могла говорить его посредством, но в голосе её звучали тепло и радость встречи.

— Дети мои, верные слуги в этом мире — приветствую вас! Я призвала вас как свидетелей, дабы никто потом не смел сказать, будто предупреждения не было.

Воздух перед ней замерцал, и вскоре на поляне возник ещё один человек, одного роста с ней. Нимб его волос был почти таким же серебряным, как и у неё, однако лицо не скрывал туман.

Он поднял бледную руку будто в приветствии, но она не шелохнулась в ответ, руки её лежали на Камне. Голос, раздавшийся из-за вуали тумана, утратил дружелюбие.

— Зло зародилось среди вас — не отпирайся! Неизвестный склонил голову, признавая справедливость её гнева.

— А вы бездействуете, — неумолимо продолжала Она, — не пытаясь остановить то, чего не должны были допускать!

Что-то изменилось в лице её собеседника.

— Не мне и не тебе выносить последний вердикт, — ответил он голосом человека, привыкшего повелевать.

— Негодяй взял, сколько хотел, ваших знаний, а теперь берет, что его душе угодно, ценой крови и смерти, Йост. Он — гнойник у самых ваших границ! Несложно догадаться, куда он метит — в вашу Цитадель! Или вы позволите ему открыть Великие врата — и призвать зло, которое он сам будет не в силах обуздать? Как вы можете спокойно ждать такого поражения? Вы помогли скрепить Договор — можете ли вы не помнить, что таится за печатями?

Глаза магистра сверкнули огнём.

— Если мы сами нарушим Договор, то чем мы лучше его?!

— Никто, живущий под сенью Ветра, так не поступил бы. Вами же всегда руководит осторожность. Вы положились на надёжность замков, но то, что смог запереть один человек, освободит другой. Много веков назад нас с Ветром принудили отказаться от истинной мощи — и мы тоже блюдём Договор. Теперь отродье Тьмы пытается поработить долину, жители которой не совсем чужды нам, ведь туда долетает Ветер. И этот злодей — ваше детище, Йост!

— Он нам не собрат! И есть лишь один способ нанести ответный удар, не преступив Договор…

— Старая сказка, что землю должны защищать её уроженцы? Ха! Тогда твоя армия поляжет в первом бою. Негодяй стремится открыть врата, и в этом несчастном краю не останется никого, кто дал бы ему отпор! Йост, я призываю вас, нарушьте ваши клятвы, ваши законы! Вы должны выступить против Тьмы!

Едва Земнородная проговорила эти слова, магистр замерцал и исчез.

Та, что бросила призыв, до сих пор не отступила от Камня далее чем на полшага, её руки покоились на шершавой поверхности. Гладя Камень, она обошла его вокруг — но Ветер не возвращался. Вокруг царила тишина такая, что было слышно дыхание лесных людей.

Обойдя полный круг, она отступила. Искры, которые прежде толпились вокруг отверстия, снова забегали по Камню, складываясь в причудливые узоры, и наконец застыли по контуру двух человеческих фигур, настолько чётких, будто они были здесь изначально.

— Видите, дети мои? — оглянулась она на тех, кто стоял ближе. — Было время, когда мне хватило бы одного слова, чтобы Ветер смерти смел эту мерзость с лица земли. Клятвы по-прежнему в силе — однако можно кое-что изменить, чтобы они послужили нам. Слушайте меня внимательно, дети. Смерть подбирается к земле, что лежит за границами леса…

Она надолго задумалась, затем обернулась к Камню и возложила руки на головы искрящихся фигур.

— Храните границы, пока не придёт время их нарушить. Увы, маг Йост в своём праве — я не властна нарушить Договор, далее наша Матерь-Ветер может лишь нести зелёное знание в легчайших из сновидений. Но помните, лесной люд, придут те, у кого будет оружие пострашнее ваших дубин! Поставьте стражу у Камня, слушайте его зов. Не выходите из леса, какое бы зло ни творилось рядом с его границами. Этот выбор сделан не нами, но пока мы, подобно магам, должны оставаться в стороне.

Она снова протянула руки к изображённым на Камне фигурам — столь схематичным, что одно можно было сказать с уверенностью: это двуногие существа — только сейчас её пальцы коснулись не голов, а тех мест, где у фигур, будь они живыми, билось бы сердце.

И снова удар тяжёлых дубин гулом разнёсся под зелёными кронами, а лесные женщины затянули песню, похожую на колыбельную. Три раза это повторялось, слаженно, как по команде, хоть она и не подавала им никакого знака.

— Трижды призванный…

На сей раз её голос нёс Ветер, поднимающийся из Камня, и с ним в лес возвращалось дыхание жизни. Память многих здешних обитателей простиралась лишь от восхода и до заката, они бы никогда не удержали в голове события этого дня — но Ветер не забудет, он будет напоминать то, что надо знать, столько, сколько потребуется.

Земнородная вновь коснулась фигур и — словно Камень в ответ раскрыл ей объятия — растворилась, ушла в его серую поверхность. Под изумлённый возглас лесного люда рисунок на Камне рассыпался, искры возобновили свою пляску на Камне, как пыль в столбе света.

Один из самых крупных лесных людей поднял голову. Его широкие ноздри дрожали, как будто он почуял дурной запах — зловоние, которое сам Ветер отказался бы нести.

— Злой человек пришёл… — Слова мешались с голосом Ветра, мохнатое лицо застыло в безжалостной гримасе, не обещающей врагу ничего хорошего. — Мы сторожим лес. Но, — тут говоривший подошёл к Камню, осторожно, чтобы не коснуться его, — пусть все знают. Если кто-то чистый сердцем придёт искать убежище под широкими крылами Ветра — он будет в безопасности. Она не запретила этого, она поступила бы так же.

— Лесной люд — и мужчины с дубинами, и женщины, поющие Ветер, и детёныши — разошлись. На поляне воцарились мир и покой… до поры.

Стирмиру, однако, покоя не было. Эразм со своей жуткой свитой двинулся прямо туда, где в сумрачном небе торчал сломанный клык полуразрушенной башни — тучи собирались над ним, как будто под действием некой силы. Цветы, которыми пестрели поля и живые изгороди, померкли и увяли, их посеревшие лепестки сыпались на землю, точно побитые внезапными заморозками.

Снова и снова Юржик поднимал руки к ушам, которые отказались ему служить — не было ни птичьего крика, ни блеянья обезумевших овец, лишь стрекот, служивший гоббам речью. От этого звука он был бы рад избавиться, если бы мог. Как прикованный, ковылял юноша за тощей кобылой мага. Больше он не чувствовал волн ужаса, исходящих от несчастной лошади, и не пытался смотреть на всадника. Спереди доносилось монотонное бормотание, однако слова эти ничего не значили для молодого пастуха — было слышно лишь, что интонации меняются от просительной к властной, торжествующей.

Эразму же поездка по новым владениям доставляла доселе неизведанное, пьянящее удовольствие. Он никогда (по крайней мере, вот уже полгода) не сомневался, что так все и будет. Однако эта маленькая победа подействовала на него, как глоток сидра на усталого косаря, полдня не разгибавшего спины на поле.

В этом деревенском увальне, которого оказалось так легко подчинить, таится свежая сила беспечной юности — прекрасный крепкий напиток. Таких будет ещё много, очень много, и все они в его власти. Хотя торопиться не стоит. В состязании не всегда побеждает быстрейший. Залог истинной победы кроется в неспешности подготовки.