— Слава луне, последняя!

В дверях дома появилась другая молодая женщина, крутобёдрая, с огромной корзиной белья в руках. Опустив ношу на землю, она крякнула от усталости и облегчения.

— Можно подумать, они там в поле на пузе ползают, — фыркнула женщина, повертев в руках штаны. — А братцу твоему и того не надо, к нему грязь сама липнет.

Сулерна не слушала. Высоко подняв голову, она вглядывалась в горизонт. Не может быть, чтобы Ветер ушёл так скоро!

— Аааиии! — вдруг засвистела-запела она, и голос её понёсся над полем, к небу, к лесу.

— Сулерна! — затрясла её испуганная невестка. — Ты что? Хочешь, чтобы тебя осудили всем кланом?

Трудно было придумать более страшную угрозу, но Сулерна по-прежнему смотрела с выражением бесконечного счастья.

— Этера, Этера, приходил Ветер, клянусь луной! Он коснулся меня — вот здесь! — Она провела рукой по щеке. — Ветер! Ты понимаешь, Этера? Вдруг печати сняты и он снова вернётся к нам? Он подарит нам целый мир, как в старых преданиях…

— Сулерна! — Теперь жена брата трясла её обеими руками. — Ветра больше нет, про него одни сказки остались! Вот бабушка услышит, что ты тут городишь!

Сулерна помрачнела.

— Бабушка Хараска — сновидица, — проговорила она.

— И сколько раз на твоей памяти она видела настоящие сны? — поинтересовалась Этера. — Не из-за чего теперь сны видеть. Горы опустели, даже купцы — и те хорошо, если пару раз за лето до нас добредают! Лес опечатан, сама знаешь. Все блюдут Договор, даже твой Ветер!

Сулерна в ярости склонилась над стиральной доской. Конечно, ничего нового она не услышала. И все равно ей отчаянно хотелось вновь ощутить прикосновение Ветра, ещё хотя бы раз. Она с удвоенным упорством принялась за стирку.

Всё замерло вокруг: ни шороха, ни шелеста в кронах, за которыми кончался известный мир — по крайней мере, для соседней долины. Ничто не манило стирмирцев вступить под зелёный лиственный полог.

Однако лес и сам по себе был целым миром. В нём рождались и умирали, но главное, здесь дул Ветер, всеединый, всеосвобождающий. Каждому он нёс свою весть: семенам — что пора пробиваться из-под мягкой земли, зверью — что пришло время искать пару и заводить потомство. Были в лесу и Великие — они не правили под сенью дерев, но служили Зовущей.

Лесной народ совершенно не походил на людей; при случайной встрече стирмирцы бежали в ужасе, если только Ветер не объяснял, что эти огромные, мохнатые, невероятно сильные создания удивительно безобидны.

Не было в лесу силы большей, чем лесной люд, лишь всеобъемлющий Ветер. Лесной люд не служил никому, одной ей, великой Зовущей Ветер, но и в её храм они сходились, только следуя беззвучному зову.

Этим утром несколько лесных женщин дёргали тростник у ручья — его применяли для разных нужд. Сладкие корни — чудесное лакомство, а из стеблей, если их растирать в руках до тех пор, пока не получатся длинные лохматые нити, ткали рыболовные сети и сумы для фруктов.

Ханса сидела на корточках перед кипой выдернутого тростника и завистливо косилась на смешливую соседку. Та кормила грудью младшего, рядом играл малыш постарше, пытаясь разорвать крепкий буровато-красный стебель. Грапея всегда рожала сильных детёнышей, она гордилась тем, что помнит каждого, даже тех, кто вырос и начал жить сам по себе. Ханса обхватила руками плечи — она ещё не вошла в возраст материнства, однако всем сердцем желала, чтобы её первенец был такой же, как у Грапеи.

Едва понимая, что делает, Ханса принялась перетирать тростниковые стебли — её голову занимали детёныши, радости материнства и каково это будет — делить гнездо с маленьким живым существом.

Тут Ветер запел вокруг неё — и Ханса выпрямилась, разинув рот. Да, будет детёныш, но не только — что-то странное и значительное, что она не успела уразуметь. Ей достанется… она получит… дар, что-то важное. И об этом надо молчать. А ещё дар будет не сейчас. Пока неизвестно когда.

Вверх по горной тропе. Начал накрапывать дождь, караванщики проклинали всё вокруг, не стесняясь выражений. На скользкой тропе легко споткнуться, а впереди остался самый сложный участок пути. Ну что ж, думал Эразм, кутаясь в плащ, вот вам и ответ. Сегодня все свершится. Этому верзиле, который тащит упирающегося пони под уздцы, недолго осталось ругаться на весь свет, на уставших животных, на распроклятую работу.

Путники наконец достигли почти ровной площадки, где родник разлился в небольшое озерцо. Претус, главный из караванщиков, объявил привал, и все с радостью начали разбивать лагерь. Эразм придержал лошадёнку на порядочном расстоянии от ставящихся шатров.

Маг снова издал крысиный стрекот и не слишком удивился, когда ответ донёсся прямо из-за спины. Нынешние его прислужники не слишком жаловали дождь, и последние полчаса пути явно не способствовали их благодушному настрою.

Всадник спешился и отпустил повод. Кобыла тут же попятилась в нишу у подножия скал. Ей не хотелось знакомиться с теми, кто сейчас выходил из укрытия.

Этих разномастных тварей объединяло лишь одно — все они были чрезвычайно уродливы. Жёлто-зелёная кожа, щедро усыпанная бородавками, также не придавала им обаяния. В сгущавшемся сумраке глаза все ярче мерцали золотыми и красными искрами, а из слюнявых пастей торчали буроватые клыки. Все они были лысые, и сейчас шишковатые макушки блестели, мокрые от дождя.

Ноги их сгибались под самыми невероятными углами, однако передвигались твари на редкость быстро. Если бы они стояли прямо (обычно они ходили, сильно ссутулившись), то оказались бы одного роста с Эразмом. Всю их одежду составляли неумело сшитые обрывки шкур да ветхая ткань, готовая вот-вот рассыпаться. Вонь вокруг стояла неописуемая.

Их предводитель, Карш, выскочил вперёд. Слова он выплёвывал с изрядным количеством слюны.

— Еда! — Длинной когтистой лапой чудовище взмахнуло прямо перед лицом своего самозваного хозяина, на лице которого отразилось лишь презрение. — Жрать, — добавил Карш на всякий случай.

— Разумеется, — согласился Эразм. — Но они вооружены…

Карш ещё шире разинул пасть и снова угрожающе поднял когтистую пятерню:

— Мы тоже!

— Не железом, — спокойно напомнил колдун. Карш со щелчком захлопнул пасть.

— Мы, гоббы, убиваем из тени. Нет времени, — тут он кивнул на лагерь, — этим брать мечи.

— Моё дело — предупредить, — пожал плечами Эразм. — А теперь слушайте. Вы повязаны со мной кровью и должны повиноваться. Я спущусь в лагерь. Ждите, пока они разожгут костёр и приготовят еду. Она не пойдёт на пользу их желудкам. — Эразм не знал, хорошо ли потусторонние твари понимают его слова, поэтому в мыслях как можно чётче нарисовал картину: караванщики хватаются за горло и валятся на землю. — Вы должны снять часовых. И не наделайте шума.

Склизкие твари долго не сводили с него глаз. Маг ждал, зная, что они не посмеют ослушаться. Гоббы — ничтожнейшие из демонов, и не им противиться его воле. Он призвал их себе в услужение — и сковал нерушимым заклятием.

Очевидно, Карш осознал, в каком они положении.

— Хорошо, — прорычал он.

По его команде две твари отступили назад и снова растворились в тени; скоро караван, не заметив того, лишится часовых.

Маг вскочил в седло и медленно двинулся к шатрам. Теперь жезл был у него наготове. В лагере царила суматоха — и хорошо, так до него никому не было дела. Он привязал кобылу подальше от прочих лошадей и остановился неподалёку от костра.

Гажеб, повар, уже повесил котёл и принялся готовить ужин, то есть более-менее метко швырять в котёл с водой пригоршни сушёной змеятины — после суровой зимы другого мяса не осталось. Это убогое дорожное варево не каждый и за еду-то посчитает.

Эразм дождался, когда Гажеб отвернётся к полупустому мешку с заплесневелым ячменём для похлёбки, огляделся и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, махнул жезлом. В котёл красной змейкой скользнула тонкая нить. Маг повёл жезлом в воздухе, будто размешивая зелье.