Мысль о Мисти, гордом и прелестном создании, лежащей мертвой на соломе конюшни, настолько перевернула душу Викки, что она непроизвольно мотнула головой, отгоняя от себя страшное видение.

— Испугались лошадок? — мягко спросил мужской голос.

Викки обернулась. Рядом с ней стоял мужчина лет тридцати, среднего роста, худощавый, отличного сложения. Рукава его рубашки были закатаны, и под загорелой кожей играли железные мускулы. Он не принадлежал к красавцам в классическом смысле этого слова, но был очень интересным и, судя по самодовольной улыбке, знал себе цену.

— Я выросла с лошадьми, — холодно ответила Викки.

Мужчина окинул взглядом Викки.

— Странно. Мне показалось, что вы сжались, когда Лоубой только что фыркнул.

— Я ищу заведующего кадрами — кажется, его зовут Майкл.

— Вы его и нашли. Чем могу служить?

— Я пришла просить работу.

Майкл удивленно приподнял бровь.

— Это что, утренняя шутка? Или вы поспорили с кем-то из ваших школьных подруг?

— Мне нужно зарабатывать себе на жизнь, — парировала Викки, раздосадованная его насмешливым тоном. — У меня уже есть опыт. Я работала при «Большом южном шоу». Я могу проверять билеты или сидеть в кассе.

Майкл насмешливо сощурил глаза.

— Вот как? И зачем же такой красивой девушке подряжаться на бросовую работу? Вы вполне могли бы работать манекенщицей…

— Я предпочитаю одеваться в свою собственную одежду. Так у вас есть что-нибудь или нет?

Против воли в голосе ее прорезались нетерпение и злость. К ее удивлению, Майкл широко улыбнулся.

— Прошу меня простить за неуместный тон. Спишем это на перегруженность работой. Пожалуй, я смогу вам помочь. Только что освободилось место кассирши в павильоне, торгующим ирисками. Как, справитесь?

— Не сомневаюсь, — ответила Викки.

— Вы сказали, что работали в «Южном шоу». В каком качестве, если не секрет?

— Я отчаянно нуждалась хоть в какой-нибудь работе, и один человек… у него номер с дрессированными собаками, предложил мне место ассистентки. Потом он перебрался к вам, и я с ним. Но мы не сработались, и вот…

Викки осеклась, увидев, как улыбка на лице Майкла сменилась хмуростью.

— Так вы — женщина Джима Райли? — Он покачал головой, а затем резко сказал: — Прошу прощения, леди. Ничего не выйдет. Я не намерен вмешиваться в ваши домашние разборки.

Викки сделалась пунцовой, но тем же ровным голосом заметила:

— Я всего лишь работаю у него. Мне нужен другой вариант.

— Это ваши проблемы, — в голосе Майкла звучало теперь раздражение. — Вам нужна работа, вы ее и ищите, а мы здесь ни при чем.

И он ушел, даже не обернувшись.

Роман Майкла Брадфорда с цирком начался в тот день, когда его, пятилетнего увальня, отец взял с собой в Джэксонвилл на первое в том сезоне представление Брадфорд-цирка. До этого мальчик даже не подозревал, что его отец — владелец цирка.

Конечно, он уже знал, что цирк — это место, где бегают клоуны и слоны, а леди в сверкающих костюмах делают на натянутой проволоке головокружительные пируэты. Его лучший друг Томми ездил с матерью в Сарасоту и побывал там в цирке «Барнум энд Бэйли». Томми привез с собой несколько ярких открыток: на одной был изображен чудной малый с огромным красным носом, на другой — свирепый тигр с оскаленной пастью. Когда Майкл спросил мать, нельзя ли им съездить в цирк, та накричала на него и поставила в угол…

И вот отец вез его в цирк. Всю дорогу он рассказывал сыну о клоунах, жонглерах, замечательных гимнастах. Но мальчику больше всего хотелось увидеть дрессированных львов. Он и сам бы хотел стать укротителем львов. Отец засмеялся и сказал, что укротитьдиких животных по-настоящему не может никто, «поэтому, сынок, эти люди и называются дрессировщиками».

Потом на горизонте показались красно-белые купола цирка и разных аттракционов, запахло попкорном и жженым сахаром, а еще через полчаса Майкл увидел клоунов и слонов, людей в трико, делающих в воздухе кувырки через голову (кульбиты, как он потом узнал), услышал мелодии, которые духовой оркестрик играл одну за другой, прокатился на карусели, поудил призы в «пруду удачи» — и вдруг понял, что когда станет взрослым, обязательно будет работать в цирке.

Позже он открыл, что и на этом солнце есть пятна, что блеск его часто обманчив, но первое детское решение осталось неизменным.

Став постарше, он пошел на скандал с матерью и в школьные каникулы отправился в цирк, где работал чернорабочим, выполняя любые поручения, которые ему давали. Он мыл посуду в походной кухне, помогал чинить брезент купола, мыл из шланга слонов, чистил конюшни. Не все ему нравилось, но он никогда не жаловался.

Когда ему исполнилось шестнадцать, он сам для себя смастерил комбинезон и в течение длинного, чудесного, счастливого лета исполнял на арене роль Простака Джо. Взрослые клоуны немало попортили ему крови — все-таки сын хозяина, — но он терпеливо сносил все придирки. Когда в конце концов они приняли его в свое братство, Майкл был горд гораздо больше, чем два года спустя, когда ему в Принстоне был торжественно вручен диплом магистра экономики и управления производством.

После получения диплома он заявил отцу, что собирается трудиться на поприще циркового шоу. Он не стал скрывать от сурового родителя своей конечной честолюбивой цели:

— Когда созрею для этого, — сказал он, глядя отцу прямо в глаза, — я бы хотел принять от тебя управление цирком. Но только учти — никаких отговорок в последний момент. Согласен? Если нет, я отправлюсь стажироваться в какое-нибудь другое место.

Мистер Сэм ответил согласием. Неохотно, но все же согласился, понимая, что в противном случае его дипломированный сын уйдет в другое шоу — и скорее всего, навсегда.

С тех пор Майкл работал по восемнадцать часов в сутки, а иногда и больше, вникая во все тонкости управления цирком. Это был его собственный выбор, сделанный после тщательного анализа всех обстоятельств, но основывался он на давней детской привязанности. Роза, старинная приятельница отца, шутя говорила, что он, как истинный Козерог, сто раз отмеривает, прежде чем отрезать, но придя к какому-то решению, идет вперед, невзирая ни на какие препятствия.

Так почему же он не может отделаться от угрызений совести по поводу того, что отказался предоставить рыжей девушке работу?

Но что еще ему оставалось делать, когда он узнал, кто она такая? Жизнь цирковой труппы подчинена жестким, хотя и неписаным законам, без соблюдения которых все давным-давно летело бы в тартарары. И одним из первых пунктов в этом уставе были невмешательство в домашние ссоры и строжайший запрет принимать сторону жены или мужа. То, что Райли и его девчонка не состояли в законном браке, ничего не меняло. Они жили вместе, а потому для остальной труппы были мужем и женой. И старая шутка, что циркачу следует быть вежливым с летней женой друга, потому что следующим летом она может стать его собственной женой, объясняла ситуацию лишь отчасти. Дав девушке работу, Майкл так или иначе вмешался бы в семейную ссору, и в цирке после этого навсегда перестали бы уважать его.

И почему старик послал эту девушку к нему?

Мистер Сэм лично нанимал номер с дрессированными собаками, а потому должен был знать, кто эта красотка. Что это, еще одна проверка? Когда, черт возьми, он начнет доверять родному сыну?!

Но зная все это, почему он сам так колебался, прежде чем сообщить девчонке, что ничего не получится? Не потому ли, что ее дорогая юбка из шотландки и белая шелковая блузка напомнили ему о девушках, с которыми он встречался в бытность свою в Принстоне? Если честно, то ни одна из них и в подметки не годилась этой красавице. Так может быть, именно под впечатлением ее красоты он чуть было не дал ей работу?

«Ну что ж, признайся себе, Майкл, что и ты попался на ее удочку!»

Да, эта хрустально-чистая красота, обрамленная рыже-каштановой копной волос, не говоря уж об изящных очертаниях стройного тела, могут ошеломить кого угодно. В первый момент ему даже захотелось провести пальцами по этим волосам, прикоснуться к ее губам: ни дать ни взять — влюбленный теленок! Цирк был полон хорошеньких женщин, большей частью не связанных какими-либо семейными узами и готовых по первому зову прыгнуть к нему в постель. Но Майкл не позволял себе воспользоваться преимуществами своего положения и откликнуться хотя бы на один из таких призывных взоров — не потому, что они ему не льстили, а просто из чувства самосохранения.