– Если я буду дни напролет сидеть в шатре, ходить с постной рожей, как твои бояре, что подумает охрана? Что князь задумал недоброе. И будут меня сторожить крепко. Со злом. Потому как без кумыса они злые.
Тысяцкий все еще не понимал.
– Я не смогу убежать, если меня будут хорошо стеречь! – сердито сказал Игорь.
– Задумал бежать? – Райгула не смог скрыть изумления. – Это невозможно!
– Прошлым летом из половецкого полона бежали сотский Якуб с сыновцем. Их держали под самой Тмутараканью, у них не было ни коней, ни друзей добрых, но они пришли на Русь! Чем я хуже?
– Поймают поганые – в колодки забьют!
– Тогда буду лить слезы! – усмехнулся Игорь.
– Но зачем бежать? – все еще недоумевал тысяцкий. – Выкупа жалко?
– Не нужен Кончаку мой выкуп. Ему Святослав Киевский за меня две тысячи гривен давал. Целый воз серебра! Не взял хан. Ты когда-нибудь слышал, Райгула, чтобы половецкий хан от серебра отказался?
Тысяцкий покачал головой.
– Не собирается Кончак меня из Поля отпускать.
– Что хочет?
– Чтобы я с ним на Русь ходил. Как когда-то мой дед Олег. Чтобы вместе русские города приступом брали, имение грабили, людей в полон гнали.
Маленькие глазки тысяцкого округлились.
– Ты вот про Русь, что кровью обливается, плачешь, – продолжил Игорь. – А что будет, если вместе с ханом пойду? Озлюсь сердцем, как дед, когда его с родных земель согнали? Умоются кровью все – от Переславля и Киева до Смоленска и Новгорода Великого!
– Грех, князь! – перекрестился тысяцкий. – Даже думать нельзя!
– Что делать? Убить себя?
– Великий грех! – снова перекрестился Райгула.
– Это мой грех, и я за него в ответе. Но что будет с Северской землей, если меня не станет? Сам знаешь, без князя земля долго не простоит – найдутся хозяева. Кто? Брат в полоне, оба сына – в полоне, сыновец – в полоне. Значит, чужой! Придет, выгонит Ярославну с детьми из Новгорода Северского, как когда-то меня с матерью выгнали из Чернигова. Мое горе? А что будет с тобой, Райгула? Новому князю старый тысяцкий без нужды – у него свой есть! Куда пойдешь, где голову преклонишь? Кем Михалко станет? Гриднем у чужого князя, как Улеб Гомийский? Ты этого хочешь?
– Нет!
– Тогда помогай!
– Буду! – поклонился Райгула. – Только боярам сказать надо.
– Им терять нечего. Поклонятся в ноги новому князю, он их приласкает. Земли у боярина забрать нельзя, а князю в новой земле укореняться надо – с боярами дружить будет. Они это знают, потому смиренно ждут выкупа. Не говори им!
Райгула не стал перечить. Вздохнул:
– Поганые сейчас города наши жгут!
– Ярославна отобьется. Святослав Киевский поможет.
– Добрую жену тебе бог послал, княже! И лицом красна, и умна, и распорядительная, и детей тебе хороших родила. Тяжко ей сейчас!
– Знаю! – посмурнел лицом Игорь.
– И нам убежать будет тяжко. Охрана хоть кумыса напьется, а кругом – половецкий стан! Пастухи не спят – стада от волков охраняют. Увидят – шум подымут! Не уйдем!
– Помогут!
– Кто?
– Овлур.
– Ты веришь ему?
– Другого помощника среди половцев у меня нет. Приглядываюсь к нему. И ты с Михалкой гляди.
– Как велишь, княже! Только и с Овлуром уйти тяжко.
– Уйдем. Ты и Михалко – со мной?
– Мы всегда с тобой, княже!
– Тогда вечером будем пить кумыс вместе и смотреть половецкие пляски. Не кривись!
– Без сына приду – отрока испортим! Не гоже ему на этот смотреть!
– А девок половецких, в вежах взятых, по Полю таскать не срам! Требушить их у костра, мед пить прямо из баклаги. Видел я! Пусть приходит!
– Как велишь, княже!..
Бубен гремел. Несколько теней, пошатываясь, топтались у догоравшего костра, кружились и подпрыгивали.
– Ай-ай-ай!.. – пьяными голосами подбадривали их лежавшие на кошмах половцы.
Овлур тихо скользнул мимо и на короткое время задержался у большого шатра, полотняные стенки которого просвечивали в темноте огнями горевших внутри светильников. Прислушался. Из-за полога доносился мужской хохот и притворный женский визг. И здесь веселье было в разгаре. Овлур удовлетворенно кивнул и двинулся дальше. Вскоре остановился у небольшого шатра. Присел и приподнял полог.
У самого входа внутри горел небольшой светильник. Крохотный язычок пламени рассеивал тьму всего на длину локтя. Овлур придвинулся прямо к пламени, чтобы оно осветило его лицо. Почти сразу же из темноты возникла узкая женская рука и взяла светильник. На короткий миг огонек, прежде чем его задули, мягко выхватил из черноты красивое женское лицо с большими черными глазами, густые брови, изогнувшиеся как крылья чайки в полете – и все исчезло.
Овлур скользнул внутрь и прикрыл за собой полог. Он не успел выпрямиться, как мягкие теплые руки охватили его за шею и горячие губы жадно впились в его рот. Он упал спиной на ковер, женщина оказалась сверху, неистово лаская его руками и губами. Он жадно гладил ее упругие бедра, ощущая сквозь тонкую ткань шелковых шаровар их жар.
– Садха! – простонал Овлур в припадке страсти. – Садха!
– Молчи! – сердито шепнула ему на ухо женщина по-кипчакски. – Не надо громко!
"Никто не услышит!" – хотел сказать Овлур, но новая ласка заставила его блаженно замычать. Садха отпрянула на мгновение, а когда снова прижалась к мужчине, он почувствовал жар обнаженного тела. Садха резким движением стащила с Овлура порты и оседлала любовника. Их тела слились, и некоторое время в шатре были слышно только ритмичное дыхание двоих. Вскоре вздохи любовников стали более частыми, раздались резкие шлепки – будто кто-то наказывал ребенка; мужчина застонал, а женщина закричала. Приглушенно, низким от рвущейся наружу страсти голосом. И все стихло…
– Сегодня я тебя заждалась, – прошептала Садха, соскользнув с Овлура, но крепко прижимаясь к нему боком. – Что так долго шел?
– Ждал, пока охрана напьется кумыса, – также тихо ответил Овлур, – а у князя мужчины займутся женщинами. Раньше было нельзя – могли заметить. Теперь им не до нас.
– Он веселый, этот князь! – сказала Садха, и Овлур понял, что она улыбается. – Ездит на охоту, пьет кумыс с женщинами, смотрит, как они пляшут. Не то, что другие русские. Те ходят с темными лицами и совсем не смотрят на наших женщин. Тебе нравится у князя?
– Он хороший охотник и полководец.
– Кончак тоже так говорит. Он сказал, что ни за что не отпустит этого русского домой. Потому что князь придет вновь со своим войском и в этот раз обязательно побьет наших. Тогда нас погонят в полон и продадут грекам, – Садха передернула плечами. – Будем стоять на базаре, а эти с крашеными бородами будут ходить и щупать нас. Смотреть зубы, совать руки под одежду!
– Тебя не стали бы продавать. Ты жена хана. За тебя просто взяли бы выкуп.
– Кончак не станет платить за жену, с которой совокупились полсотни пьяных русских. А, может, и все сто. Когда тебя бросят поперек седла, кто будет слушать, что ты жена хана? Меня продали бы на базаре. Хорошо, что Кончак разбил русских. Он лучший хан в Поле! Сильный и беспощадный.
– А с женой он какой?
– Ему некогда любить жен. К тому же их у него много. Он приезжает ко мне два раза за лето, а иногда я жду его шесть лун. Он старый, а я молода. И я хочу, чтобы меня любил молодой и горячий, как ты.
– А если Кончак узнает про нас?
– Тебе сломают спину перед войском, а меня будут бить ногайками. Если не забьют насмерть и Кончак смилуется, отдадут в жены бедному пастуху, и я буду до смерти скрести вонючие бараньи шкуры.
– Ты не боишься?
– С тобой – нет!
– Ты такая красивая…
– И ты красивый. Твои глаза, как у степной лани, а лицо – как молодой месяц. Твои руки и ноги сильные, как у трехлетнего жеребца, а тело упругое и прохладное. Я хочу, чтоб ты обнимал меня крепко-крепко, ласкал горячо!
– И я этого хочу…
В шатре снова горячо зашептали. Увлеченные любовники не заметили, как тихо колыхнулся полог, затем тихо зашуршали шаги по траве. Человек, подслушивавший у входа, направился к шатру князя Игоря и, приподняв полог, вошел внутрь.
