— Ша! — громогласно изрёк сын короля. — Сколь не был бы Даркен бравурным и неоднозначным в плане поведения человеком, ни у кого из вас не найдётся фактов, которые можно было бы использовать для обвинения его или его рода в недостаточной лояльности короне…

Однако обличительная речь правителя была остановлена самим “номером один”, который не глядя взялся за штанину сюзерена и потянул её на себя, привлекая внимание потомка властителя богемийских земель.

— Не полыхай, бро, — небрежно произнёс Даркен. — Давай просто посмотрим на нашу шляхту в её естественной среде обитания. Просто сядь рядышком, расслабься, и начни уже получать удовольствие от грядущего зрелища. Поверь мне: будет то ещё мясо.

Ответом молодому патриоту был высокомерный раздражённый взгляд принца. А учитывая сколь рослым и крепким являлся пан Лотарингский, и что он стоял, в то время, как сын рода Маллой предпочитал приземлить ягодицы на твёрдую поверхность, взор его не мог не выглядеть внушительно.

Зрелище это отчего-то заставило Даркена усмехнуться. А спустя секунду “номер один” услышал недовольную горделивую отповедь.

— Я знаю ваше отношение к традициям… бро-о-о. Но не мне, как августейшей особе их нарушать. Мой долг не обратить важное обсуждение в балаган. Я благодарен за собранную информацию, но вы, очевидно, вести собрание не способны. При всей лояльности, своим поведением вы попросту позорите имя шляхты, и я спускаю вам это с рук лишь за прежние заслуги ваши и вашего рода.

Даркен отпустил штанину пана Лотарингского, подтянул коленки к груди и водрузил на них предплечья, в которые тотчас же упёрся лбом.

— Не мне вас, принца, учить жить. Вы в своём праве, так пользуйтесь им, как того требуют ваши совесть, долги и пожелания. Слечна Каппек ознакомит вас с выкладками в ближайший перерыв. Быть может у вас получится убедить как можно больше собравшихся вооружиться ложками для расхлёбывания той субстанции, что вскорости нас зальёт по гланды. Я-то свой половник заготовил уже давно.

— Ценю это, — ответил потомок короля и гордо, властно поднял взор в сторону вассалов.

Начался очередной виток обсуждения.

4.

Даркен сидел практически недвижимо аж до самого перерыва. И когда таковой начался, не подумал проявлять какую-либо активность.

Его ухо слышало звонкий стук каблучков. Фортуна.

Пожалуй, сейчас молодому человеку больше хотелось бы услышать легковесное шуршание кедиков Ёлко, или же глухую поступь Гало. Но первая была занята вываливанием на потомка короля всего массива старательно собранной и аккуратно структурированной информации, а второй — организовывал силы, готовя удар по логову Ганнибала.

Сердце грело мягкое прикосновение ручки Гиацинт, что ещё во время обсуждения осторожно прицокала к брату и уселась рядом, почуяв тяжесть на его душе. Однако даже теплу ладошек юной слечны Маллой было не под силу противостоять тому льду, что постепенно сковывал нутро “номера один”.

Наконец стук каблучков затих. Фортуна приземлилась рядышком с молодым человеком и, собравшись с силами, тихонечко позвала его.

— М-м-м-м… Даркен?

— Абонент вызываемого аппарата выключен или находится вне зоны действия сети, — механическим голосом ответил юный некромаг.

— Это не моё решение. Я не могу пойти против воли семьи. Прошу, не держи на меня зла, но тянуть дольше становится невозможно: кризисы всегда ускоряют процессы, которые и без того проистекают. Я была бы бесконечно счастлива тебе помочь. Но родители мне не позволят сделать этого, пока ты не объявишь о помолвке. Ты ведь понимаешь, что наказанием за непослушание окажутся отнюдь не полчаса на сухом горохе в углу.

В гласе юной слечны Штернберк слышалась боль. Слышалось волнение. И даже зная о том, сколь фальшива эта прекрасная рыжая красавица, было бесконечно сложно не поверить, что её эмоции искренни.

Да и… имелось достаточно много причин, чтобы поверить во всю глубину девичьих чувств. Туна и правда опасалась грядущих событий и предпочла бы встретить угрозу бок о бок с теми, с кем росла, а не с македонской молодёжью, бесконечно далёкой и чужой. Её сердце и правда пожелало бы если не остановить кровопролитие, то уж хотя бы свести его к обычной войне за передел власти, в то время, как сейчас дело потихоньку шло к полноценной мировой заварушке. Да и сам Даркен был девушке по меньшей мере симпатичен.

Но она не готова отказаться от своего статуса наследницы. Выбросить в окно право на фамилию Штернберк.

Отказать своим детям в будущем, которое у них могло бы быть.

Но что может ответить Даркен в этой ситуации?

— Угу…

Невнятное мычание. Теоретически, подтверждающее… но подтверждающее что именно? Сам факт приёма поступившей информации? Или же согласие с точкой зрения?

Знал ли сам Даркен ответ на сей вопрос?

— Угу, значит? Да? — поверх защитной перчатки молодого человека легла изящная девичья ручка, ноготки которой были украшены талантливо выполненными черепками из лака. — Неужто ты даже сейчас не отступишься? Даркен, умоляю тебя, подумай об этом. Неужели ты не видишь, что ты не успеваешь разобраться с проблемами? Времена танцев вокруг условностей проходят. И я понимаю, почему ты не думаешь обо мне. Тут всё ясно. Но почему ты не думаешь о Ёлко?

Юный некромаг чуть приподнял голову, чтобы иметь возможность одарить собеседницу тяжёлым взглядом.

— Я думаю о Ёлко.

Губ Туны коснулась горькая усмешка.

— Правда? Поэтому ты не отпускаешь её? Поэтому подпитываешь надежду на недостижимое? Не даёшь ей стать счастливой, полностью освободившись от гнёта мечты, которой не суждено сбыться?

— Спасибо за порцию терпкой реальности, подруга, но тут такое дело: я не голоден, — недобро осклабился Даркен. — Ты зря полагаешь, что я не нажрался жизни. Я сожрал её столько, что вкус её смешался со вкусом моей крови из разорванного острыми колючками горла. Смешался до полной неотличимости. Не надо мне этого блюда.

Девушка нахмурилась.

— А как быть, если всё остальное вредно для тебя? Ситуация обостряется. Ты ведь осознаёшь, что поддержка Штернберков сейчас, сегодня, многократно ценней, чем она же — завтра?

— Я понимаю, чего ты хочешь, Туна, — кивнул Даркен. — Ты хочешь, чтобы я выступил сегодня с важным заявлением.

Лицо рыжевласой красавицы осветила улыбка.

— Да… но почему мне кажется, будто бы мы с тобой говорим о разных вещах?

— Потому что мы с тобой слишком хорошо друг друга знаем, — вздохнул молодой человек. — Послушай, я сейчас думаю над тем, о чём именно будет то важное заявление. Я прекрасно вижу, к чему всё идёт. И нет никаких сомнений, что сегодня будут сжигаться мосты. Весь вопрос в том, кто и какие именно мосты подпалит. Но полымя… полымя будет до небес. Я сижу на перепутье. Что бы я ни выбрал, мне придётся отказаться от чего-то важного для меня. И я старательно взвешиваю решение, чтобы по итогу лишиться того, о чём я буду меньше всего печалиться.

Девушка продолжала улыбаться. Но сменился тон этой улыбки. Вместо тёплого желтоватого света солнца сие были оранжевые отблески скачущего по воле вечернего бриза огонька свечи.

— Я хочу, чтобы ты знал… независимо от того, что ты выберешь, я горжусь тобой.

Чересчур поздно Даркен понял, к чему всё ведёт. Он расправил плечи, открыл рот, чтобы возмутиться, чтобы остановить Туну, но того времени, которое юный некромаг потратил на то, чтобы осознать подоплёку последней фразы хватило для полного перехода инициативы в руки рыжей красавицы.

То был поцелуй. Решительный. Крепкий. У него, как у хорошего вина, имелось великое множество оттенков, которые можно прочитать лишь достаточно хорошо разбираясь в вопросе. И Маллой-младший, ещё в прошлой жизни заслуживший диплом почётного сомелье поцелуев, различал эти оттенки.

Сладость надежды. Горечь прощания. Жар эгоистичного желания, не считающегося с мнением иной стороны. Мягкость заботы. Жестковатые, похожие на соль, кристаллики боли. И первые нотки того, чему суждено позже стать тягучим послевкусием осознания.