– Почему такой мрачный? – спросил Волк.

– Не хотел бы вот так расставаться.

– Это всего на пару недель.

– Знаю, но все же... – пожал плечами Гарион.

– Позаботься о тетушке, пока меня не будет, – попросил Волк, завязывая узел.

– Хорошо.

– И никогда не снимай амулет. Найсса – место опасное.

– Не буду, – пообещал Гарион. – И ты будь поосторожнее, хорошо, дедушка?

Старик серьезно взглянул на него, отряхнул влагу с белой бороды.

– Я всегда осторожен, Гарион.

– Уже поздно, Белгарат, – позвал Силк, таща за повод лошадей.

Волк кивнул.

– Увидимся через две недели в Стисс Торе, – прошептал Волк внуку.

Гарион быстро обнял старика и отвернулся, не в силах смотреть, как уходят эти двое. Увидев одиноко стоявшего Мендореллена, печально уставившегося в пространство, он пересек поляну и подошел поближе.

– Расставаться всегда так грустно, – задумчиво пробормотал рыцарь, вздыхая.

– И не только грустно, но и страшновато, правда, Мендореллен?

– Ты мальчик неглупый и чувствительный, Гарион.

– Что тебя беспокоит? Последние дни ты как-то странно ведешь себя.

– Обнаружил в себе нечто, непривычное, и это нечто мне не нравится.

– Да? Что же именно?

– Страх, – коротко ответил Мендореллен.

– Страх? Перед кем?

– Перед глиняными людьми. Не знаю отчего, но само их существование вселяет ужас в душу мою.

– Мы все испугались тогда, Мендореллен, – уверил Гарион.

– Я никогда ничего не боялся раньше, – спокойно ответил Мендореллен.

– Никогда?

– Даже в детстве. Но меня дрожь взяла при виде этих глиняных чудовищ, и отчаянно хотелось убежать.

– Ты ведь не сбежал, а, наоборот, храбро дрался.

– На этот раз да, – признал Мендореллен, – но что будет в следующий? Теперь, когда страх нашел дорогу в сердце мое, кто может сказать, когда он снова вернется? В какой-нибудь отчаянный час, когда успех нашего дела будет висеть на волоске, вдруг мерзкий ужас сожмет холодной рукой глотку и превратит в жалкого труса? Эта мысль гложет мозг, и я смертельно стыжусь своей слабости и бессилия.

– Стыдишься? Потому что испытываешь простые человеческие чувства? Ты слишком строго судишь себя, Мендореллен!

– Ты в доброте своей находишь предлог, чтобы оправдать меня, юноша, но порок мой слишком гнусен. Всю жизнь стремился я к совершенству и почти достиг цели, но теперь именно это превосходство над другими, которому дивился мир, запятнано и унижено. Как горько сознавать подобное!

Он повернулся, и Гарион с испугом увидел, что в глазах рыцаря стоят слезы.

– Не поможешь ли мне надеть латы? – попросил Мендореллен.

– Конечно.

– Чувствую острую необходимость одеться в сталь. Это укрепит мое трусливое сердце.

– Ты не трус, – замотал головой Гарион.

– Только время это покажет, – печально вздохнул Мендореллен.

Когда настало время прощаться, королева Ксанта выступила вперед:

– Желаю всем успеха. Я помогу вам в поисках чем только возможно, но дриады неразрывно связаны узами жизни со своим деревом. Мой дуб очень стар, и я должна о нем заботиться.

Она нежно взглянула на исполинское дерево, чернеющее в утреннем тумане.

– Мы в рабстве друг у друга, но это рабство, порожденное любовью.

И снова Гарион почувствовал то же слабое прикосновение к сердцу, испытанное вчера при виде дерева-исполина. Но на этот раз он ощутил, что дуб прощается и предостерегает его от неведомой опасности.

Королева Ксанта обменялась испуганным взглядом с тетей Пол и пристально посмотрела на Гариона.

– Мои младшие дочери проводят вас к реке, которая служит южной границей нашего леса, – продолжала она. – Оттуда вы легко найдете дорогу к морю.

Голос, казалось, не изменился, но взгляд почему-то стал задумчивым.

– Спасибо, Ксанта, – тепло поблагодарила тетя Пол, обнимая королеву дриад.

– Если сможешь передать Борунам, что Се'Недра здорова и осталась со мной, императору станет хоть немного легче.

– Обязательно, Полгара, – пообещала Ксанта.

Они сели на коней и в сопровождении полудюжины дриад, порхавших впереди, словно бабочки, направились к югу. Гарион почему-то чувствовал, что ужасно угнетен, и, почти не обращая внимания на окружающих, в полном молчании ехал рядом с Дерником по извилистой лесной тропинке.

Около полудня тени под деревьями сгустились, и друзьям стало не до разговоров. Предупреждение, прошелестевшее в листве старого дуба, казалось, тысячекратно повторялось остальными деревьями, слышалось в каждом скрипе ствола и трепете тонких веток.

– Должно быть, погода переменится, – решил Дерник, глядя вверх. – Хотел бы я увидеть небо!

Гарион кивнул, пытаясь заглушить ощущение надвигающейся опасности.

Во главе кавалькады ехали Мендореллен в латах и Бэйрек в кольчуге; Хеттар, запахнувшись в куртку с нашитыми стальными пластинами, держался сзади.

Казалось, всех одолевает зловещее предчувствие беды. Мужчины держали оружие наготове, постоянно обшаривая глазами густые заросли.

И в этот момент весь лес наполнился толнедрийскими легионерами, поднимавшимися из кустов или выходившими из-за деревьев. Они не пытались нападать, просто стояли, выставив короткие копья, сверкая полированными стальными нагрудниками.

Бэйрек выругался, Мендореллен резко осадил жеребца.

– В сторону! – приказал он солдатам, опуская копье.

– Полегче, – предупредил Бэйрек.

Дриады, испуганно взглянув на солдат, немедленно растворились в густой чаще.

– Как считаешь, лорд Бэйрек, – безмятежно вопросил рыцарь, – не перебить ли эту свору? Их здесь не больше сотни.

– Как-нибудь на досуге нам придется побеседовать на подобные интересные темы, – кивнул Бэйрек и, оглянувшись, заметил, что Хеттар успел подъехать поближе.

– Что ж, – вздохнул великан, – думаю, самое время решить этот вопрос.

Затянув ремни на щите, он обнажил меч.

– Ну как, Мендореллен? Дадим им возможность исчезнуть, пока не поздно?

– У тебя милосердная душа, лорд Бэйрек, – согласился Мендореллен.

Но тут у изгиба тропинки появилась группа всадников. Их предводитель, широкоплечий мужчина, был одет в голубой плащ с серебряной оторочкой.