– Боже! Что за день! Сари, ты должна научиться вести себя благопристойно, ты больше не ребенок…

– Телеграмма! Посмотри, настоящая телеграмма! Первая телеграмма, какую мы получили.

Даже на тетю Труди прибытие телеграммы произвело впечатление. Она потянулась за ней и остановилась.

– У меня руки в муке. Распечатай, Сари.

Сара разорвала конверт.

– Прочесть? – спросила она.

– Да. Да, прочти. От кого она?

– От дяди Тромпа. Тут подпись «Твой покорный муж Тромп Бирман».

– Глупый старик! Заплатил за четыре ненужных слова, – проворчала тетя Труди. – Читай, что он написал.

– Он написал: «Сообщаю вам, что Манфред…»

Она замолчала, глядя на листок, и радостное выражение исчезло с ее лица.

– Ну же, девочка, – поторопила тетя Труди. – Читай дальше.

Сара начала снова, слабым голосом, почти шепотом:

– Сообщаю вам, что Манфред сегодня женился на немецкой девушке по имени Хайди Крамер. Он будет учиться в Берлинском университете и не вернется домой. Я уверен, ты желаешь ему счастья, как и я. Твой покорный муж Тромп Бирман.

Сара оторвала взгляд от листка, и они посмотрели друг на друга.

– Поверить не могу… – выдохнула тетя Труди. – Наш Манфред. Он не мог, не должен был нас бросить.

И тут она заметила лицо Сары. Девочка была серой, как зола в очаге.

– О моя маленькая Сара!

На полном лице тети Труди отразились сочувствие, понимание и боль. Она потянулась к девочке, но Сара уронила телеграмму на пол, повернулась и выбежала из кухни.

Она схватила стоявший у ворот велосипед и села в седло. Встала на педали, чтобы ехать быстрее, и ее ноги задвигались в такт ударам сердца. Шляпа слетела с головы и повисла на спине, держась на эластичном ремешке у горла. Глаза у Сары были дикие и сухие, лицо по-прежнему серое от потрясения. Она выбралась из города, повернула у поместья старого Ланцерака и, повинуясь инстинкту, направилась в горы.

Когда тропа стала слишком крутой и трудной, она оставила велосипед и шла пешком через сосновый лес, пока не добралась до первой вершины. Здесь она свернула с тропы и бросилась на влажную постель из сосновых игл, на то самое место, где отдала свою любовь, свое тело и душу Манфреду.

Отдышавшись после трудного подъема, она лежала тихо, не плакала и не всхлипывала, только зарылась лицом в сгиб руки. День проходил, с северо-запада подул ветер, и над высокими вершинами собрались тучи. В сумерки пошел дождь, преждевременно стемнело. Воздух стал ледяным, ветер стонал в соснах, роняя на неподвижное тело девушки капли, так что платье совсем промокло. Сара ни разу не подняла головы. Она лежала и дрожала, как потерявшийся щенок, и сердце ее плакало в темноте.

– Манфред, Манфред, куда ты ушел? Почему я тебя потеряла?

Незадолго до рассвета одна из поисковых групп, которые всю ночь обшаривали гору, наткнулась на нее, и Сару отнесли вниз.

– Воспаление легких, мефрау Бирман, – сказал назавтра врач тете Труди, когда она во второй раз за ночь вызвала его в дом пастора. – Вам придется бороться за ее жизнь, потому что, кажется, сама она бороться не хочет.

Тетя Труди не разрешила забрать Сару в новую городскую больницу. Она сама лечила девушку, днем и ночью ухаживала за ней в маленькой спальне, обтирала ее влажной губкой, когда поднималась температура, сидела рядом с постелью и держала ее горячую руку во время кризиса, не оставляла Сару, когда кризис миновал и Сара лежала бледная и худая, с осунувшимся лицом, которое стало костлявым, а лишенные блеска глаза – слишком большими для темных углублений, в которые они словно провалились.

На шестой день, когда Сара смогла сесть и без помощи тети Труди выпить немного супа, врач зашел в последний раз и за закрытой дверью внимательно осмотрел Сару. Потом отыскал на кухне тетю Труди и тихо, очень серьезно поговорил с ней. Как только он ушел, тетя Труди вернулась в спальню и села на тот самый стул, на котором проводила свои дежурства, не смыкая глаз.

– Сара? – Она взяла девушку за худую руку. Рука была легкая, хрупкая и холодная. – Когда у тебя в последний раз были месячные?

Сара, не отвечая, несколько долгих секунд смотрела на нее и впервые за все время заплакала. Медленные, почти вязкие слезы поднимались из глубин измученных глаз, обведенных темными кругами, худые плечи дрожали.

– О моя маленькая девочка… – Тетя Труди притянула ее голову к своей груди, обширной и мягкой, как подушка. – Моя бедняжечка, кто это сделал с тобой?

Сара молча плакала. Тетя Труди гладила ее по волосам.

– Ты должна сказать мне…

Неожиданно ее рука на голове Сары застыла, в глазах появилось понимание.

– Мэнни… это Мэнни!

Это был не вопрос, но из груди Сары вырвался мучительный подтверждающий всхлип.

– О Сари, моя бедная маленькая Сари…

Тетя Труди невольно повернула голову к маленькой фотографии в рамке, стоявшей на столике у постели больной. Это был студийный снимок Манфреда Деларея в боксерских трусах и майке, в классической позе боксера, с серебряным чемпионским поясом на талии. На снимке написано: «Маленькой Сари. От твоего старшего брата Мэнни».

– Какой ужас! – выдохнула тетя Труди. – Что же нам делать?

На следующий день, когда тетя Труди на кухне шпиговала оленью ногу – подарок одного из прихожан, вошла босая Сара.

– Ты не должна вставать, Сари, – строго сказала тетя Труди и замолчала, потому что Сара даже не посмотрела в ее сторону.

Тонкая белая ночная рубашка болталась на исхудавшей фигуре; Саре приходилось держаться за спинку стула – так она была еще слаба.

Собравшись с силами, она, как во сне, прошла к печке. Щипцами сняла круглую чугунную крышку, и в отверстии показались оранжевые языки пламени. Только тут тетя Труди увидела, что Сара держит в руке фотографию Манфреда. Она вынула ее из рамки, поднесла к глазам и несколько долгих секунд смотрела на нее. Потом бросила в огонь.

Квадратный листок сразу свернулся и почернел. Изображение на нем стало призрачно-серым и совсем скрылось в огне. Сара щипцами била по золе, превращая ее в порошок. Она с ненужной силой продолжала бить, даже когда уже ничего не осталось. Тогда она положила крышку на место и выронила щипцы. Покачнулась и упала бы на горячую печку, но тетя Труди подхватила ее и усадила на стул.

Сара долго сидела, глядя на печку. Потом заговорила.

– Я его ненавижу, – тихо сказала она. Тетя Труди склонилась над куском мяса, чтобы спрятать глаза.

– Нам нужно поговорить, Сари, – тихо сказала она. – Надо решить, что делать.

– Я знаю, что делать, – ответила Сара, и от холода в ее голосе тете Труди стало холодно. Говорила не прежняя веселая, умная девочка. Говорила женщина, ожесточившаяся и полная холодной злобы на то, что предложила ей жизнь.

Одиннадцать дней спустя в Стелленбос вернулся Рольф Стандер, а шесть недель спустя они с Сарой обвенчались в Голландской реформистской церкви. Сын Сары родился 16 марта 1937 года. Роды были трудные, потому что ребенок был крупный, а бедра у Сары узкие и она еще не вполне оправилась от воспаления легких.

Сразу после родов Рольфу разрешили к ней зайти. Он стоял над колыбелью, глядя на новорожденного младенца.

– Ты его ненавидишь, Рольф? – спросила Сара с кровати. Волосы ее промокли от пота, она очень устала и исхудала. Рольф несколько мгновений молчал, обдумывая ответ. Потом покачал головой.

– Он часть тебя, – сказал он. – Я никогда не буду ненавидеть то, что связано с тобой.

Она протянула ему руку. Он подошел к кровати и взял Сару за руку.

– Ты добрый человек. Я буду тебе хорошей женой, Рольф. Обещаю.

– Я знаю все, что ты собираешься мне сказать, папа.

Матильда Джанин сидела против отца в его министерском кабинете в здании парламента.

– Правда? – спросил Блэйн. – Тогда давай послушаем, что я собираюсь сказать.

– Во-первых, – Матильда Джанин подняла указательный палец, – ты собираешься сказать, что Дэвид Абрахамс – прекрасный молодой человек, отличник, изучающий юриспруденцию, и спортсмен с международной известностью, завоевавший для нашей страны на Берлинской олимпиаде одну из двух медалей. Далее ты собираешься сказать, что он добрый, сочувственный и мягкий, что у него великолепное чувство юмора, он прекрасно танцует, по-своему красив и способен стать отличным мужем для любой девушки. Потом ты хотел сказать «но» и с серьезным видом посмотреть на меня.