– Нам известно, кто такой Золотой Олень, дядя? – спросила Мадлен однажды за столом, когда Поль только что закончил очередную тираду с проклятиями в адрес этого человека.

Она пыталась выковырять что-нибудь съедобное из очень мелкой рыбешки, видимо, ничего лучшего в близлежащей речке нельзя было найти.

– Английский предатель, – рявкнул Поль. – Когда я схвачу его, то заставлю за все заплатить. Я отрублю ему ноги и руки, медленно выколю глаза и отрежу яйца, – добавил он с наслаждением. – Тогда крестьяне, которые молятся на него, смогут позаботиться о нем.

Мадлен чуть не подавилась куском рыбы. Он точно сделает, что сказал. Разве герцог Вильгельм не велел отрубить руки и ноги мятежникам в Фалезе?[7]

Она с усилием проглотила кусок.

– Но знаем ли мы, кто он такой? – настойчиво повторила она, стараясь говорить как можно более небрежным тоном.

В ответ ее дядя проворчал:

– Некоторые говорят, что это смещенный английский лорд, даже граф Эдвин Мерсийский, хотя этот молодой бездельник прочно стоит на стороне Вильгельма. Другие считают, что это Гервард или что король Артур явился, чтобы спасти их. – Дядя рассмеялся. – Он не призрак, и очень скоро все в этом убедятся, когда услышат его вопли. – Покопавшись в блюде с овощами, он рявкнул: – Дворецкий!

Изможденный человек выступил вперед и тут же получил в лицо блюдо со всем содержимым.

– Найди мне приличной еды, или, Бог свидетель, я тебя кастрирую!

Мадлен выскользнула из-за стола. Она отправилась в часовню и помолилась за безопасность своего лесного разбойника, в то же время испрашивая прощения за измену.

– Спаси и сохрани его, Господи, – шептала она. – Храни его, Спаситель! Но, – непоследовательно добавила она, – не позволяй ему полностью очистить мою землю от людей, прежде чем я получу возможность снова увидеть ее многолюдной.

От короля не было никаких известий. С наступлением жаркой погоды пришла болезнь, вызывающая рвоту, лихорадку и смерть. Мало кто из обитателей замка подхватил заразу, но она полностью завладела деревней.

Мадлен понимала, что причина в полуголодном существовании людей, сделавшем их уязвимыми. Она проклинала своего дядю.

Теперь почти не осталось людей, способных к тяжелому труду на строительстве укреплений. Работа на полях почти прекратилась. За животными ухаживали кое-как, а сорняки заглушили посевы. Зимний голод был обеспечен.

Селяне всегда отказывали Мадлен, когда она пыталась их лечить, но теперь в сопровождении двух стражников она отправилась в деревню. Ее обитатели все еще смотрели на нее волком, но она уже достаточно хорошо владела английским и потребовала, чтобы они разговаривали с ней. Девушка давала им травы и объясняла, как ими пользоваться, чтобы уменьшить рвоту. Как-то она увидела, что женщина выбросила лекарство. Что случилось с этими людьми? Мадлен отказывалась сдаваться. Даже если они не использовали ее средства, она по крайней мере знала, что делает все от нее зависящее.

Однажды, когда она сидела одна наверху, увязывая травы в маленькие узелочки, в комнату бочком пробралась девочка и остановилась в ожидании. Это была светловолосая дочь Альдреды.

– Прошу вас, леди. Мой брат заболел.

– Десятки детей болеют, девочка. Как тебя зовут?

– Фрида, леди.

Мадлен взглянула на малышку. Была ли это первая трещинка? Ее начали признавать? Она улыбнулась ребенку, которому на вид было около восьми. Но ответной улыбки не последовало.

– Где твой брат? – спросила Мадлен.

– У нас в доме. Он между замком и деревней. Наш папа – лесник. Мама просила, чтобы вы пришли, но без ваших стражников, леди. Это нужно держать в секрете, а то папа выбросит лекарство.

Возможно, это ловушка, но Мадлен не допускала, что Альдреда открыто могла замыслить убийство нормандской леди. В таком случае наказание всей общине было бы ужасным. Неприязнь отца была более вероятна. Возможно, это ее шанс показать людям, что она им не враг. Девушка собрала снадобья и плотно завернулась в плащ.

Они потихоньку пробрались через двор. Земляные работы уже закончились, и теперь поверх земляного вала сооружали палисад[8]. Однако строительство укреплений продвигалось медленно; то тут, то там зияли огромные бреши. На дальней стороне, где предстояло подвести воду из речки для заполнения рва, через канаву были переброшены грубые мостки для проезда повозок с бревнами. Легкость, с которой им удалось проскользнуть незаметно, вызывала тревогу. Мадлен помолилась, чтобы враги не вздумали напасть на Баддерсли. Она сомневалась, что замок сможет устоять даже против банды мальчишек, вооруженных палками.

Вскоре Мадлен с девочкой уже стояли перед добротным, крытым тростником домиком, расположенным на опушке леса. К ним вышла Альдреда, стройная женщина с прекрасным волевым лицом.

– Он в доме, – холодно сказала женщина.

Мадлен, наклонив голову, проникла через низкую дверь и обнаружила, что находится в типичном жилище состоятельной семьи. В небольшом доме было по крайней мере еще две комнаты, помимо той, где она стояла. Деревянные стены были обмазаны глиной, а маленькое окошко, сейчас открытое солнцу, имело ставни. Тесаные полы чисто выметены, в каменном очаге посреди комнаты горел огонь. Поднимавшийся от очага дым в основном выходил через отверстие в крыше, но часть стелилась понизу и заволакивала комнату. Поэтому в жаркий летний день здесь было душно. Из обстановки в комнате находились только два больших сундука и простой ткацкий станок. Инструменты и посуда были развешаны по стенам.

Мадлен оглянулась в поисках больного ребенка и увидела мужчину. Отец? Он стоял и смотрел на нее, неясный силуэт в одежде цвета земли.

– Где же ребенок? – спросила она, слегка волнуясь.

– Здесь нет ребенка. – При звуке знакомого голоса ее сердце бешено забилось. – Тебя пригласили сюда, чтобы увидеться со мной.

– Ты заболел? – обеспокоено спросила она, двинувшись к нему.

Он отступил назад, прочь от нее. Смешанный свет от очага, из дыры в крыше и из маленького окошка осветил его. Как и прежде, он был в лохмотьях, испачканных грязью, капюшон прикрывал его лицо.

– Нет.

Она остановилась, осознав наконец его непривычную холодность. Угроза растекалась по комнате вместе с дымом, и у девушки перехватило дыхание. Рассудок говорил, что Эдвальд не мог причинить ей вреда. Но природное чутье не прислушивалось к нему.

– Значит, я зря трачу время, – сказала она и повернулась к выходу.

Он схватил ее за руку.

– Убери от меня руки! – Она боялась не столько его, сколько себя. – Только тронь меня, и гнев Божий падет на всю общину!

«О милостивый Боже! Он тоже меня ненавидит. Почему?»

– Это привычный для вас метод действия, не правда ли, леди? Наказание. Смерть.

Он притянул ее ближе, она порывалась оттолкнуть его.

– Что тебе нужно? – спросила она в отчаянии.

– Взглянуть, отметила ли уже тебя порочность своей печатью.

У Мадлен сжалось сердце.

– Я делаю все, что в моих силах! – воскликнула она. – Я пытаюсь их лечить, а они выбрасывают мои лекарства. Я стараюсь делать добро, но никто этого не замечает…

– Слишком мало, да и поздно, – усмехнулся он. – Почему ты дрожишь? Опасаешься за свою шкуру, Дороти?

Она перестала бороться и с мольбой протянула к нему руки.

– Разве я должна отвечать за все, что совершили нормандцы в Англии?

Он посмотрел на нее, и девушка могла бы поклясться, что его голова начала склоняться к ее лицу. Но тут он резко оттолкнул ее.

– О нет. Дважды тебе не поймать меня на ту же удочку.

Он с силой ударил кулаком по опорному столбу, словно удар предназначался ей. Весь домик содрогнулся. Мадлен с трудом сдерживала слезы. Она хранила образ этого мужчины в своих мечтах как надежную защиту против жестокости и страданий. Сейчас он нанес ей такой жестокий удар, что лучше бы опустил на нее свой кулак.