– Мне нравится видеть, как ты краснеешь. Иди же сюда.

Несколько долгих секунд Мейриона смотрела на него недоверчивым взглядом. Отблески огня плясали на его лице, загадочные глаза неудержимо манили ее.

– Давай заключим перемирие. – Годрик протянул руку ладонью вверх.

В это безумное мгновение Мейрионе хотелось лишь одного: оказаться у камина наедине с Годриком. Она шагнула вперед…

Годрик смотрел на нее тем же взглядом, каким много лет назад одарил ее в часовне, только теперь они находились в спальне. Мейриона заколебалась. Ей казалось, что он видит ее тело сквозь одежду. А вот его мужское естество нагло выпирало, обтянутое лосинами. Большое. Голодное.

– Ты рискуешь навлечь на себя вечное проклятие, ведь я – замужняя женщина…

Годрик пристально посмотрел на нее, голубое пламя в его глазах сменилось голубым льдом.

– Бог уже давно оставил меня. Содрогнувшись, Мейриона зарыла носки башмаков в восточный ковер. В ее сердце ворвалось чувство вины, и ей захотелось плакать от жалости. Теперь она знала, как гнусно и мерзко оказаться всего лишь вещью, удовлетворяющей капризы других, а ведь именно на такую жизнь она обрела этого человека. Какие страдания пришлось ему перенести за долгие годы рабства?

– Прости меня, – прошептана она, не в силах долее сдерживать рвущиеся наружу слова. – Я не знала…

Повернувшись к ней спиной, Годрик присел на корточки у камина и поворошил угли железным прутом. Мейрионе показалось, что он ее не услышал.

Через несколько мгновений он встал.

– Сядь у огня, и мы поговорим. В этом ты не можешь мне отказать. – Годрик взял с кровати подушку и положил ее у камина, затем сел в украшенное резьбой кресло. Его черные кожаные сапоги утопали в пушистой овчине именно так, как она себе представляла.

Мейриона подошла и села на подушку рядом, за их спиной в камине жарко потрескивали дрова.

Сложив руки на коленях, Мейриона поежилась.

– Тебе холодно?

– Нет. – Мейриона медленно втянула в грудь воздух. Годрик рассматривал ее с видом хозяина, изучающего требующий ремонта механизм, а воцарившееся молчание действовало ей на нервы сильнее, чем все их предыдущие ссоры.

– Ты должен верить мне, я не знала.

– Чего именно?

Мейриона беспокойно заерзала на подушке, набираясь смелости. v

– Мой отец обманул меня. Я не знала, что ты был в рабстве.

Она все-таки смогла произнести это. Склонившись к ней. Годрик положил руку ей на колено:

– Что они тебе сказали?

– Что ты на материке, при дворе французского короля и стал капитаном. – Вот как? – Его лицо словно застыло.

Потянувшись вперед, Мейриона провела кончиком пальца по рельефному серповидному шраму, затем по небольшому шраму под глазом. Если бы она могла разгладить их так же легко, как он смог избавить ее от страха перед лошадьми…

– Они болят?

Монтгомери взял ее руку и прижал к своей щеке, так что ладонью Мейриона ощутила все неровности кожи. Затем он поднес ее руку к груди, так что она почувствовала биение его сердца.

– Болит только здесь, миледи.

Его голос был твердым, но она услышала скрытую в нем муку.

– Прости меня. Я не знала, что замышляет мой отец.

– А если бы знала… то вышла бы за меня? Мейриона сглотнула:

– Я… Нет, я бы не смогла.

– Но почему? Я сам видел желание в твоих глазах. Мейриона отвела взгляд. Как внебрачный сын может понять, что такое долг?

Он приподнял ее лицо, так что она вынуждена была посмотреть на него.

– Тогда я не был так уродлив.

– Уродлив? О Боже! Ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела. – Охнув, Мейриона быстро прикрыла рот рукой. У нее и в мыслях не было произносить вслух эти слова.

Годрик внимательно смотрел на загадочную красавицу, сидящую перед ним. Если бы он никогда не видел в зеркале своего отражения или не читал отвращения в глазах других женщин, он мог бы ей поверить.

– Зачем ты лжешь мне?

Мейриона пожала плечами, невольный румянец окрасил ее щеки.

– Ты сама-то веришь своим словам?

Ей не хотелось этого делать, но все же она кивнула.

Годрик коснулся ее щеки губами. Мейриона была мягкой и женственной, отблески огня освещали ее кожу, подчеркивая необычайную красоту.

– Зачем ты сражаешься со мной? Когда я приближаюсь к тебе, то каждый раз ощущаю желание, страсть внутри тебя, но я чувствую и твой страх. Почему?

Мейриона задрожала, но не отвела взгляда:

– Когда я была маленькой, на Уайтстоун напали. – Ее голос звучал как-то отрешенно, словно она пыталась отстраниться от своих воспоминаний.

– Солдаты?

– Да, из армии йоркистов. Мы с мамой несколько дней прятались в дальней башне. Когда ее захватили, мы вышли через подземный ход. Несколько наших людей сопровождали нас, но к этому времени дела обстояли уже слишком скверно. Мы нашли лошадь и попытались добраться до Тинтернского аббатства. Нам почти удалось спастись.

Позади нее упало полено, посыпались искры, но Мейриона даже не вздрогнула.

Годрик взял ее руку, на которой все еще оставались грязные разводы, ее маленькие пальчики были на удивление мягкими. У него вдруг вновь появилось ощущение того, что он не чистый. Нечто подобное он уже испытал, когда похищал ее. Возможно, ее руки грязны, зато душа была чиста.

– Значит, вам удалось спастись? Мейриона печально вздохнула:

– Нет, йоркисты нашли нас в лесу и стащили с лошади. Мы попытались скрыться в кустарнике, и о… Кажется, я все еще слышу, как кричит моя мать. Огромный грязный мужчина разорвал ее платье и набросился на нее. Я побежала к ней, но, должно быть, споткнулась. – Голос Мейрионы сорвался, она моргнула, но слез не было. – Больше я ничего не помню.

Годрик обнял ее за плечи, желая хоть как-то защитить от прошлого. Подняв, он посадил ее к себе на колени и почувствовал, какая она слабая и хрупкая.

– Здесь ты в безопасности.

Она положила голову ему на плечо, поджала ноги и уставилась на огонь.

– И что произошло потом?

– Я потеряла сознание, и солдаты, подумав, что я мертва, не тронули меня. Когда я пришла в себя, то увидела, что мама лежит, свернувшись в клубочек, и ее бедра в крови.

– Боже! Сколько же тебе было тогда?

– Одиннадцать.

– А твой отец?

– Он был далеко – сражался в армии Ланкастера. Я иногда думаю: может, лучше бы мама умерла сразу же. Наверное, это ужасно, да?

Годрик осторожно погладил ее по голове. Прежде у него не было возможности взглянуть на войну глазами женщины. А он еще пожалел негодяя Оуэна. Надо было убить этого щенка, а не пороть.

– Что было потом?

– Я привела маму в чувство, и нам удалось добраться до безопасного места. Она умерла девять месяцев спустя.

– Демьен?

– Да. Когда ты похитил меня из моей спальни, я подумала…

– Мейриона… – Он легонько поцеловал ее. – Я не отрицаю, что страстно желаю обладать тобой, но у нас все будет по-другому. К счастью, мы оба знаем, что мне не придется принуждать тебя.

В одно мгновение Мейриона вскочила с его колен, жилка, пульсирующая у нее на шее, выдавала биение ее сердца.

– Нет, нет и нет. Мой отец так никогда и не оправился. Когда мама умерла, он обвинял всех: Бога, себя, Демьена. Если я предам его, он этого не переживет. Я должна выполнить свой долг перед семьей.

– Успокойся, малышка, мы обсудим твои долги в другое время.

Внезапно раздался стук в дверь, и Годрик быстро повернул голову:

– Войдите!

В комнату вошел слуга с длинными, неопрятными усами и, внеся большую бадью, с глухим стуком поставил ее возле кровати. Еще несколько слуг начали наполнять бадью водой, от которой шел пар.

– Что-нибудь еще, милорд?

– Пусть повар пришлет вина. И узнайте, что случилось с этой глупой женщиной, которая должна была принести платье для моей пленницы.

Когда слуги удалились, Годрик показал Мейрионе на воду.

– После путешествия тебе наверняка хочется помыться.

Мейриона смутилась:

– Надеюсь, ты не собираешься сидеть здесь, пока я буду купаться?