Годрик прижал Мейриону к стене, и ее соски затвердели. Она почувствовала, как сильно бьется ее сердце.

– Годрик, – прошептала она. Он резко отстранился.

– Скажи это снова. Мейриона глубоко вздохнула.

– Сказать что?

– Мое имя.

– Хорошо. Годрик.

Его пальцы погладили ее ключицу.

– Нет, скажи это так, словно просишь целовать тебя вечно.

Ее щеки вспыхнули.

– Я не…

Его губы склонились к ее губам, язык снова проник внутрь. Мейриона задрожала и крепко прижалась к нему. Поцелуй все длился, и она таяла рядом с ним. Когда Годрик оторвался от нее, она открыла рот, чтобы прошептать его имя.

– Ш-ш. – Он приложил палец к ее губам. – Не говори сейчас ничего, или мы в самом деле никогда не дойдем до конюшни.

Мейриона увидела его руки: он словно хотел что-то содрать со стены.

– Пресвятая Мария! Ты тоже дрожишь.

– Да, – коротко ответил он. – Ну а теперь пойдем. – Бросив взгляд на кровать, Годрик поспешно отвернулся, схватил Мейриону за запястье и потащил за собой из комнаты.

Мейриона чувствовала себя усмиренной и одновременно могущественной. Поцелуй заставил ее дрожать, и, о Боже, Годрик прав – все, что происходит между ними, это правильно. Она постарается заставить отца все понять. Чума и на короля Генри, и на короля Эдуарда за эту войну между ланкастерцами и йоркистами.

Годрик повел ее по узкой лестнице вниз во двор, откуда доносился грохот металла и раздавались крики воинов.

Когда они приблизились к конюшням, Мейриону охватило волнение: кажется, Годрик что-то замышляет, и вряд ли это придется ей по вкусу.

– Мы что, уезжаем из Монтгомери?

Не отвечая, Годрик продолжал двигаться по направлению к конюшням.

– Ты должна преодолеть свой страх перед лошадьми, – наконец произнес он.

Мейриона остановилась как вкопанная.

– Что это ты задумал?

– Ты должна победить его.

– Но я прекрасно могу обойтись и без верховой езды.

– Нет. – Он снова потянул ее за руку. Мейриону охватило раздражение.

– Сэр, я сама знаю, что мне нужно. Годрик искоса посмотрел на нее.

– Ты безумно испугалась, когда впервые увидела Мстителя.

– И тем не менее у меня все получилось.

– Да, но лишь потому, что ты была со мной. Ты должна научиться ездить сама.

Святые угодники! Он хочет заставить ее. Так всегда делал ее отец.

Ноги Мейрионы словно налились свинцом, руки заледенели.

– Нет!

Годрик не спеша повернулся к ней, его лицо выражало мягкую, но непреклонную решимость.

– Сегодняшний день не станет повторением истории с твоим отцом.

Мейриона опустила голову, чувство стыда переполняло ее. Ей вспомнился голос отца: «Глупая девчонка! Как может мой ребенок бояться лошади!»

Годрик провел большим пальцем по ее щеке, и Мейриона почувствовала, как ее сердце начало оттаивать.

– Здесь ты в безопасности: никто за тобой не наблюдает и никто не принуждает тебя. Если хочешь, я расскажу тебе историю о корабле, на котором перевозили рабов.

Мейриона кивнула.

– Я одолел двух охранников, одному сломал нос, но меня поймали другие. Они засунули мне в рот кляп, скрутили меня и, избивая ногами, сорвали с меня одежду.

Мейриона в ужасе отпрянула, но Годрик крепко держал ее за плечи, не позволяя двигаться назад.

– Я вырывался и кричал, но они были слишком сильны, и их было слишком много. Они затолкали меня в тесный деревянный ящик, где стояла страшная вонь. Там я был не один – вместе со мной находился труп, совершающий последнее путешествие к месту своего упокоения. Возможно, в других обстоятельствах мне удалось бы вынести этот ужас, но я был голоден, изможден и начал кричать, а затем плакать. Я потерял контроль над собой, меня охватила паника. Ища успокоения, я свернулся калачиком, как ребенок, и стал жевать свой палец.

Мейриона смотрела на него, представляя, как этого гордого воина превратили в беспомощного ребенка. Ком поднялся к ее горлу при мысли о тех ужасах, которые пришлось испытать Годрику.

– Потом наступил момент, когда меня, предварительно избив, бросили в подземелье. В тот день я понял, что они не могут меня одолеть. Клянусь ранами Господа, это был настоящий ад, но они не смогли победить меня. Я мог кричать, плакать, я мог снова начать сосать палец, но теперь у них не было пути в мою душу. Надеюсь, ты меня понимаешь? – Мейриона ничего не ответила, и он продолжил: – Как только я признал, что мой страх является естественной частью меня, его власть надо мной стала слабее. Мне никогда не приходилось больше вести себя по-детски, и я смог вынести гораздо худшие унижения, чем этот ящик.

– О Боже!

– Даже если тело подводит тебя и ты теряешь контроль, гораздо важнее то, что у тебя в душе. Здесь ты со мной, в безопасности. Доверься мне.

Довериться? Он осторожно спустил ее со скалы, спас от кабана, кормил, одевал, заботился о ее брате. Если он говорит, что не станет заставлять ее, значит, так и будет.

Мейриона кивнула. После того как Годрик рассказал ей о невольничьем корабле, она уже ничего не боялась. Годрик перенес огромные унижения, но остался самим собой. Что он сказал ей однажды? Смелость – это когда действуешь, несмотря на страх.

– Я доверяю тебе, – ответила она просто.

– Вот и отлично! – Поцеловав Мейриону, Годрик повел ее в дальний конец конюшни.

От запаха свежего сена у нее закружилась голова, но Годрик крепко взял ее за руку, словно передавая часть своей силы. Серая в яблоках кобыла прижалась к ограждению и, видимо, дремала, а когда Годрик тихонько свистнул, открыла глаза и посмотрела на них с явным равнодушием. Несмотря на то что в ее стойле возвышалась большая груда сена, кобыла была костлявой, с худыми боками и впавшими глазами.

– Я хочу познакомить тебя с Голубой Молнией. «Что-то на молнию она мало похожа», – подумала Мейриона и повернулась к Годрику.

– Все же это ужасная идея.

Не обращая внимания на ее слова, Годрик достал яблоко из мешочка, висевшего у него на поясе, и Голубая Молния, тут же оживившись, заковыляла к ним, пощелкивая выпирающими коленями.

Годрик погладил лошадь по носу, и несколько седых волосков вздрогнули под его рукой.

Мейриона проглотила комок страха. Совсем недавно она скакала с Годриком на огромном жеребце, и не ей бояться кроткой старой кобылы. Но что, если…

Словно ощутив ее сомнения, Годрик погладил Мейриону по плечу.

– Если станет страшно, вспомни, как я сосал свой большой палец.

Неожиданно ее тревога превратилась в нервное хихиканье, то, что несколько мгновений назад казалось ужасным, теперь представлялось ей забавным приключением.

Поток чувств захлестнул Мейриону, и она бросилась в его объятия.

Годрик, смеясь, обнял ее и, прижав к стене конюшни, впился своими губами в ее губы. Когда он наконец прервал поцелуй, ее голова продолжала кружиться.

– Ты должен позволить мне поехать и поговорить с отцом.

Усмехнувшись, Годрик шутливо шлепнул ее по заду.

– Я уже сказал – нет.

– Но…

– Никаких возражений. А теперь давай приступим к уроку верховой езды.

Мейриона повернулась к кобыле. Спорить с Годриком было бессмысленно, да ей и не хотелось нарушать установившийся между ними хрупкий мир.

– Сколько лет этой лошади?

– Девятнадцать-двадцать. Точно мы не знаем. – Годрик потрепал кобылу по холке и достал еще одно яблоко. Голубая Молния охотно вонзила в него свои полустертые, пожелтевшие зубы, затем ткнулась Годрику в ладонь.

– Похоже, что она на последнем издыхании.

– Не позволяй ей провести себя. Эта кобыла в свое время была лучшей в конюшне, возможно, она и стара, но все еще полна сил. Нужно, чтобы кто-нибудь показал, на что она способна. – Годрик неторопливо поднес руку Мейрионы к морде лошади: – Потрогай, какой у нее мягкий нос.

Голубая Молния ткнулась ей в ладонь, ища лакомство, и Мейриона почувствовала на своей руке горячее дыхание; бархатный нос кобылы был мягким и теплым.

– Видишь, ты ей нравишься.