– Забираю то, что принадлежит мне.

Он поднял ее и усадил на самый краешек огромной кровати.

Мейриона все еще тяжело дышала.

– Отпусти меня! Я тебе никто, и к тому же я только что вышла замуж!

Годрик подтащил ее к окну, рывком поставил на ноги и прижал к стене.

– Именно поэтому я здесь. Тебе не следовало этого делать.

Мейриона попыталась вырваться и, не удержавшись, упала на пол. Прядь волос прилипла к ее щеке и попала на ссохшиеся губы, на которых остался вкус розового мыла.

– Помо… – Крик оборвался, потому что Годрик снова навалился на нее, окончательно лишив бедняжку воздуха.

Извиваясь под ним, она ощущала, как напрягаются его мощные мускулы. Боже, ведь она обнажена!

– Я тебе не принадлежу!

– Нет, принадлежишь, маленькая лисица.

Лунный свет проник через окно, осветив лицо Монтгомери. Некогда красивые черты были обезображены шрамами, он скорее походил на чудовище, чем на мужчину.

– Пресвятая Мария!

Отец уверял ее, что Годрик занимает высокое положение во французской королевской армии, но выглядел он так, как будто его долго пытали. С какой стати французам делать это?

– Что с тобой произошло? – выдохнула она.

В ответ раздалось почти звериное рычание. В его глазах кипела ненависть, рот скривился, превратившись в страшную, перекошенную рану. Годрик посмотрел вниз, оценивая ее обнаженное тело жадным первобытным взглядом.

Мейриону обдало жаром, когда перед глазами пронеслись ужасные картины прошлого: тогда за ней гнались проклятые йоркисты, явно намереваясь изнасиловать.

– Отпусти меня! – Она стала задыхаться, представив, как грязные солдаты-йоркисты, догнав, со смехом стаскивают ее мать с лошади.

Глаза Годрика полыхнули.

– Ну уж нет. Я собираюсь надолго оставить тебя в своем распоряжении!

Его рука скользнула ей в волосы, по-хозяйски прошлась по горлу и опустилась на обнаженную грудь.

Мейриону охватил ужас. Она попыталась кричать, но, заглушая вопль, его ладонь снова закрыла ей рот. Пронзительный визг женщин и пьяный смех пирующих долетали до спальни из большого зала, где вовсю шел свадебный пир. Даже если бы она смогла закричать, внизу, среди шумного застолья, ее никто бы не услышал.

Почти обезумев, она сделала последнее усилие и все-таки сбросила Годрика, и ей даже удалось нанести несколько чувствительных ударов, прежде чем сильные руки снова лишили ее возможности двигаться.

Холодные металлические звенья его пояса впивались в ее обнаженное тело. Затем Годрик перевернул ее на живот и всем своим весом навалился на нее, так что Мейриона даже рукой не могла пошевелить.

Его дыхание щекотало ей ухо.

– Пойми, сопротивление бесполезно.

Он не позволял ей двигаться, словно опасаясь, что она вновь попытается испытать его силу; Мейриона лежала, уткнувшись щекой в раскинутую на полу звериную шкуру, и смотрела, как лунный свет скользит по серым камням камина, превращая их в необычно светящееся серебро. В этот момент она поняла истинный смысл его слов. Мейриона Айуэрт отдана на милость Годрика из Монтгомери.

Через некоторое время он отнял ладонь от ее рта.

– Отпусти меня, – потребовала она.

– Ни за что. Ты принадлежишь мне, графиня. – Годрик сделал акцент на последнем слове, и оно прозвучало как оскорбление. Действительно, выйдя замуж, Мейриона стала графиней, но до того ли ей было теперь!

Она старалась лежать неподвижно, ожидая момента, когда появится хоть какой-нибудь шанс на спасение. Грудь ее нещадно зудела от прикосновения жесткой и колкой шкуры.

– Где твой новоиспеченный муж?

О Боже! Вполне вероятно, что он уже испустил дух за свадебным столом. Стыд за испытанную к Мэтти благодарность охватил ее. Если бы она была покорной дочерью, ее бы не захватил этот… зверь.

Мускулистые руки вдавливали ее в пол жестко и неумолимо, и Мейриону снова бросало в жар. Она оказалась в его полной власти, и сам размер этого мощного тела внушал ей благоговейный трепет.

Своими ягодицами она ощущала увеличившийся в размерах мужской орган через мягкую плотную кожу его штанов.

Чувствуя, как самообладание покидает ее, Мейриона задрожала.

– Ты не должен этого делать, – прошептала она.

– Разве ты не слышала? Я пришел взять то, что принадлежит мне по праву. – Тон его низкого голоса был требовательным – это был голос мужчины, привыкшего повелевать.

Длинные волосы Мейрионы оказались зажаты их телами, ей было больно и неудобно. Видимо, почувствовав это, Годрик приподнялся и отбросил волосы в сторону. По ее открытой спине пробежал холодный ночной воздух, по телу поползли мурашки, а руки покрылись гусиной кожей.

Собрав разметавшиеся волосы в кулак, Годрик снова прижал ее к полу, его колючая щетина нещадно царапала ей щеку.

– Моя прелестная предательница, я не ожидал, что в тебе столько огня.

Мейриона непроизвольно съежилась и крепко закрыла глаза.

– Нет, нет, – шептала она, готовясь к тому, что должно произойти. Она сжалась в страшном предчувствии, дыхание стало частым и прерывистым. Разумеется, ему нужно то же, что и любому мужчине… – Она потрясла головой. – Умоляю вас, не делайте этого.

Вместо ответа Годрик быстро затолкал кусок грубой ткани ей в рот. Материя пахла мылом и натирала десны. О пресвятые угодники, эти приготовления означали одно: он хочет грубо овладеть ею! Ее била дрожь, а зубы не стучали только потому, что им мешал кляп. Она в ловушке. Никто не услышит ее криков, когда он будет брать ее. Он огромный и сильный. Если он будет жестоким, она умрет.

Мейриона знала, какова участь женщин. Ее чуть не вырвало, когда она вспомнила те красно-черные пятна, которые остались на бедрах матери после жестокого изнасилования. В сравнении с действительностью ночные кошмары теперь казались ей ничего не значащей мелочью.

«О Боже, – молила она, – пожалуйста, помоги мне выжить».

Она хотела сказать Годрику, что, если он не будет с ней жестоким, она не станет сопротивляться, но кляп мешал ей говорить. От грубой ткани во рту стало сухо – воздуха не хватало, и ее охватил панический страх.

Мгновение спустя, связав ей запястья, Годрик поставил ее на ноги. Пол был холодным, и пальцы ног быстро начали неметь, но там, где их руки соприкасались, кожа горела, словно от ожога.

Мейриона трепетала, не в силах разобраться в своих ощущениях.

Призрачный лунный свет освещал сильное тело Монтгомери. Несколько мгновений она стояла перед ним совершенно обнаженная, а он словно раздумывал, что же с ней делать; но Мейриона была слишком поражена произошедшим, чтобы испытывать из-за своей наготы хоть какую-то неловкость.

Она нахмурила брови и, не в силах произнести ни слова, вскинула голову и вопросительно посмотрела на него. Годрик хмыкнул:

– Где твоя одежда?

Она едва могла этому поверить, но, похоже, он не собирался ее насиловать.

Мейриона с облегчением вздохнула, и тут вдруг ноги у нее подогнулись, так что, если бы Годрик не держал ее, она осела бы на пол.

Сквозь замутненное сознание она чувствовала, как взгляд Монтгомери пробегает по ее обнаженному телу. Это снова испугало ее – она не видела, но ощущала, что ее внимательно осматривают. Требовательный, хозяйский взгляд скользнул по ее шее, прошелся по груди, затем спустился на живот и задержался на впадине между бедрами. Казалось, он жадно впитывает ее тело, упивается им, стараясь утолить некую первобытную жажду.

Лунный свет серебром омывал ее кожу, жар охватил лицо. Годрик изучал ее, как полководец изучает карту боевых действий, определяя пути наступления и отхода, отмечая холмы и низины, которые предстоит завоевать. Не взять силой, не захватить, а именно завоевать.

Когда его взгляд задержался на ее груди, Мейриону вновь пронизала дрожь. От возбуждения ее соски поднялись, приветствуя его пристальный взгляд, а жар залил щеки и горячей волной пробежал по телу.

Мейриона попыталась высвободить руки и хоть немного прикрыться. Снова, как и тогда в часовне, он привел ее в полное замешательство, и она уже была не в состоянии сопротивляться.