— Я чувствую себя подлецом.

— Твой отец был трудный человек.

— Не просто трудный, настоящий ублюдок. Мне следовало бежать вместе с тобой. Но я никогда не думал, что леди Кренборн оставит тебя на милость Гертона.

— Ничего, все в порядке. А что это за глыбы? — Джина указала на рисунок.

— Они называются опорными камнями. Мы сможем поставить на них статуи здесь и здесь.

— Ты не можешь украсить Гертон обнаженными фигурами, — сказала Джина. — Я этого не позволю, Кэм.

— Но именно это я и намерен сделать. Обнаженные Венеры в зале, подставки для шляп в каждой комнате, нагие купидоны в столовой.

— Невозможно, — поморщилась она. — Сельские жители придут в ужас.

— Только не от Нептуна и его нимф. — Кэм так низко склонился, что касался ее плеча. — Ты не станешь возражать, если я поменяю…

Но Джина не слушала. Что особенного в ее муже? Почему он так действует на нее, постоянно вводя в искушение? Он быстро делал наброски, а ей хотелось всем телом прижаться к нему, запустить пальцы в его волосы, повернуть лицом к себе. Кэм выпрямился.

— Если мы изменим те арки, Джина… — Он замолчал. Во взгляде сверкнула греховная насмешка, и он снова наклонился. — Это рисунок Нептуна, да? — прошептал он. — До того как я добавил водоросль, конечно.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

Кэм без лишних слов поднял Джину и пересадил к себе на колени.

— Я говорю о тебе, — сообщил он, ведя пальцем по ее нижней губе. — О тебе и о том, как ты смотришь на меня.

— Я на тебя не смотрю! — испугалась Джина и оттолкнула его руки.

— Так же и я смотрю на тебя. Хочешь узнать, как?

Джина решительно покачала головой и для убедительности прибавила:

— Конечно, нет.

Ей действительно нужно встать с его колен. Только почему-то не хотелось.

— Когда я смотрю на тебя, мое воображение рисует, что ты выкинула те корсеты, за которые так цеплялась утром. Это бы означало, что под льняным платьем нет больше ничего, кроме восхитительных изгибов и гладкой кожи. — Естественно, он сопровождал эти слова поцелуями. — Будь я проклят, если у тебя не самая красивая в Англии грудь, Джина. — И его руки следовали за его словами.

Тут герцогу пришлось замолчать, ибо жена схватила его за волосы, пробормотав нечто подозрительно напоминавшее «Заткнись», конечно, если бы порядочные герцогини могли выражаться столь невежливо. Впрочем, он и так был лишен возможности говорить, поскольку любое прикосновение к груди Джины вызывало у нее пронзительные крики, заставлявшие сходить с ума от вожделения.

А когда Кэм убедился, что она действительно выкинула корсеты, его руки привели ее платье в такое состояние, что оно уже ничего не прикрывало.

Разумеется, если бы его всецело не поглотили старания заглушить ее крики своим ртом и побудить ее к новым крикам своими руками, Кэм бы наверняка услышал, что дверь библиотеки открылась. И следовательно, если бы он слышал, как открылась дверь библиотеки, их бы с женой не увидел целующимися один из солиситоров, работающих над их разводом.

Или, выражаясь иначе, они бы не предстали его взгляду настолько близкими к соитию, насколько это возможно без снятия одежды.

— Не обращайте внимания, — посоветовал Кэм солиситору, застывшему на пороге.

Дворецкий леди Троубридж, бросив единственный взгляд в комнату, мгновенно ретировался со сцены.

Лицо молодого человека стало таким же красным, как и его волосы.

— С вашего разрешения, я вернусь через… в более удобное время.

Джине хотелось провалиться сквозь землю или по крайней мере упасть в обморок, но ее сердце продолжало биться в обычном ритме.

Кэм, поправляя одежду, прошел к библиотечному столу.

— Глубочайшие извинения, сэр, — с поклоном сказал он, — но я совершенно забыл ваше имя. Должно быть, от волнующего нас решения.

— Меня зовут Финкботл, я младший партнер мистера Раунтона. Мы имели удовольствие встретиться на прошлой неделе в гостинице «Улыбка королевы».

— Хорошо, мистер Финкботл. Могу я иметь удовольствие и представить вам свою жену, с которой развожусь?

Джина сделала не слишком грациозный реверанс, ибо колени у нее все еще дрожали.

— Прошу меня извинить за беспорядок в одежде. Я была не готова к вашему появлению. — Она словно порицала бедного солиситора, чего никогда бы не сделала истинная герцогиня. — Но это целиком наша вина. Простите, сэр.

— Могу я вернуться чуть позже?

— Нет-нет. Полагаю, вы пришли, чтобы поговорить о… — Джина запнулась, выбирая слова. — О нашем разводе. Пожалуйста, садитесь.

— Мистер Раунтон поручил мне информировать вашу светлость о том, что ваше намерение остаться в Англии только на неделю весьма нецелесообразно, — доложил мистер Финкботл.

— Какого дьявола ему требуется столько времени? Герцогиня хочет вступить в повторный брак немедленно, а я должен вернуться в Грецию.

— Мистер Раунтон осведомлен о вашем желании… — пробормотал Финеас Финкботл.

Он никогда не был горазд на выдумки, поэтому бумаги о разводе герцога и герцогини жгли ему нагрудный карман. Но приказ Раунтона был предельно ясен: не спешить.

— Я ожидаю сообщения от мистера Раунтона в течение одного-двух дней. Я остановился в ближайшей деревне и…

— О нет, — сказала Джина. — Леди Троубридж будет рада, если вы останетесь здесь. Мы бы не хотели, чтобы из-за нас вы жили в скучной деревенской гостинице. Я настаиваю и сейчас же поговорю с хозяйкой дома. Ваша светлость, мистер Финкботл.

Она сделала реверанс, не глядя на мужчин, и покинула библиотеку, надеясь, что это выглядит как достойный уход герцогини, а не как позорное бегство.

— В какой юридической корпорации вы обучались? В Линкольне?

— К сожалению, нет, — ответил мистер Финкботл, явно не стремясь к продолжению беседы на эту тему.

— В Серженте?

— Я обучался на континенте.

— А! — произнес Кэм, устремив задумчивый взгляд на огненно-рыжие волосы молодого человека. — Вы, случайно, не француз?

— Среди моих предков были французы.

— И давно вы работаете у Раунтона?

— Не очень, — вежливо ответил Финкботл.

По мнению Кэма, что-то в этом человеке не соответствовало его чопорной одежде солиситора. Что-то неуклюжее было в его манере двигаться, словно он вот-вот споткнется о собственные ноги.

Нельзя сказать, чтобы Эсма так уж радовалась соседству с мужем. Леди Троубридж извиняющимся тоном объяснила, что имела огромные трудности с рассаживанием гостей.

— Как хорошо, что вы и лорд Роулингс цивилизованные люди, — призналась она Эсме.

— Мы с Майлзом не возражаем. В конце концов, он ведь мой муж.

— Приятно слышать. — Леди Троубридж похлопала девушку по руке. — Тем не менее, если не чувствуешь близости, не захочешь сидеть рядом.

— Пожалуйста, не волнуйтесь, — успокоила хозяйку Эсма. — Добрый вечер, как поживаешь? — спросила она мужа, принимая от слуги порцию шпигованной телятины.

Майлз просиял. Он не был красив или слишком одарен, зато всегда находился в добром расположении духа и сейчас, увидев, с кем его посадили, не выразил неудовольствия. Совсем наоборот.

— Прекрасно! Рад нашей встрече, дорогая. Признаюсь, я хотел спросить тебя, что нам делать с церковью. Викарий пишет, что колокольня уже разваливается.

— О, дорогой, у него же в прошлом году было восемьсот фунтов для перестройки кладбищенской ограды.

— Так много? Я предполагал, что у него есть довольно крупная сумма, хотя не знал, сколько именно. Тогда не следует ли нам отремонтировать колокольню? Поместье, кажется, в приличном состоянии, даже сам не знаю, почему.

— Будет очень досадно, если колокольня рухнет, — заметила Эсма.

Еще один пример врожденной порядочности Майлза. Он спрашивал ее мнение и вообще продолжал считать ее своей женой, а многие на его месте давно бы уже развелись с ней.

— У тебя все в порядке, Эсма? Ты не выглядишь веселой, какой я привык тебя видеть.