Если взять любое слово, точнее, любое сочетание звуков, и начать его говорить как характеристику, она довольно быстро обрастет смыслом. Вас все равно поймут, даже если вы ничего не имели ввиду. Все будут знать, что такое уплет, бубун, ярпа, диглово, ратительно, небетать — даже если вставлять их в разговор там, где подскажет генератор случайных чисел.

— Дигловый какой-то ярич… Разве так — стоян небетать?

— Я с вами почти согласен, кроме одного пункта…

Роскошью духа была бы фраза «он меня презирает, я это знаю, но я им — восхищаюсь». Ни разу не слышал, и сам так сказать не могу. То ли действительно не о ком, то ли я слабак.

Тексты Розанова замечательны, но какие-то они… шибко «половые», что ли. И вот чего не могу понять — то ли шибко мужественная манера, то ли шибко бабская. Понятно только, что шибкая. Вроде бы стоящий по тексту член должен указывать на мужественную окраску дискурса, но вот то, как это все любовно облизывается — в том уже скорее женственность мирочувствия. Словно мужик, смотрящий на свою мужиковость глазами бабы, и весь, как-то незаметно, пропитанный бабским. Что не беда. Писал же, кажется, Бердяев, что страна женственная. И лучшим ее авторам — а Василий Васильевич, несомненно, очень русский, и вполне себе лучший — вполне к лицу. Так что не беда — констатация.

Более мужественным автором кажется какой-нибудь Кант. Или кто-то еще, по жизни производящий впечатление импотента.

Но какая разница — чего там по жизни? Мужественность — она ведь, ко всему прочему, в этом безразличии.

Замечательные бывают цифры. 2,5 миллиарда ударов сердца — вот и вся человеческая жизнь.

«Если ты такой умный, почему ты не богатый?». Можно представить себе культурный контекст, где звучало бы — «если ты такой умный, почему ты не самый бедный?». Можно, конечно. Взять какого-нибудь саньясина…

Подчас жестокость — последнее оружие слабого. Нет избыточного ресурса, чтобы воевать красиво. Известна история, как вьетнамские солдаты отрубили руки вьетнамским детям, которым поставили прививку американцы. У вас танки, зато мы звери. Если у вас автоматы и вас десять, а у меня топор и я один… буду отлавливать и рубить ваших жен и деточек. На кусочки. По одному. Жестокость как ресурс — а чего делать-то? Это типически иное, чем жестокость «вообще». У каждого про запас.

Человек никогда не имеет, но всегда теряет или находит, усиливается или ослабляется. Мы умеем считать собственность, статус, умения, связи. Но умеем ли мы также четко мониторить динамику? Чтоб сводить в общие таблицы? Чтобы к одному знаменателю? Динамика-то — важнее.

Спросили, чего думаю об эзотерической литературе и ее магазине. «Если бы оно была правдой, миром давно бы правили завсегдатаи магазинов эзотерической литературы». Это было политическим фактом. Специально оговорю, что это не ответ, чего я думаю об эзотеризме. Тут серьезнее, конечно. Тут я не знаю. Ответ был, собственно, про книжную лавку и ее авторов.

Ницше писал, что особенность сильной организации психики — способность не реагировать. То есть там, где невротик уже на нервах, а психотик на психах, сильный еще молчит. То есть некоторая «тормознутость»?

Большая часть бытовых конфликтов большого города оформляются на пустом месте за пару секунд. Чтобы ответить, надо вступить раньше, чем понял, что произошло, кто не прав и почему. Гамлетовский такт — «быть или не быть» в миниатюре — пропускается. Можно ли сказать, что сильный — не может пропустить этот такт? То есть он может сотворить ответ любой степени жесткости, но сначала должен понять. И пока не понял — не действует. Правда, пока он понял, ситуация заканчивается… Или все-таки отвечать на нервах? Или на специально тренированных к тому нервах? Или некоторые нервы — тренированы к тому с рождения? А некоторых — бесполезны учить?

Из «Воли к власти»: «Ничто воли обращается в волю к ничто». И это как бы хорошо, пассивный нигилизм становится активным. Если бы я был наркоманом или совсем уж алкоголиком, всем бы это цитировал… Вы, мол, обыватели — ничто воли… А я — следующая ступень… Лучшее, что вы можете — стать по-моему.

Масс-культура понимает под героем не то же самое, что культура. В культуре это человек, попавший в какую-то апорию, вставший против судьбы, общества, самого себя — обязательно это понявший и, вполне возможно, погибший. В масс-культуре — обезьяна, развитая количественно, и при том еще добронравная. Существо волшебно: по жизни обычно не бывает ни такого количества, ни такого добронравия.

Еще есть пафосно-житейское измерение, там героем готовы считать любого солдата, которого умирал с особой жестокостью. Но вообще-то умирать — контракт ряда профессий. Которых кормят не за постоянную работу, а скорее за то, что они иногда умирают. А особая жестокость или нелепость — скорее чье-то преступление, а не чей-то подвиг. Подлодка «Курск», например, потонувшая на всю страну в 2000 году. Погибшие там в плане их героизма мало отличны от жертв маньяка.

…Я бы хотел видеть произведения с такой примерно идеологией: человек слаб, но делится на два подвида. Совсем слабые — которые этого не знают, и менее слабые — это осознающие. Последних, при желании, можно считать героями. Знать, какое ты слабосильное ничтожество, терпеть это, работать с этим. Выносить эту беду на своих плечах.

Кто вообще понимает, что эвтаназия или сэппуку — имеют мало общего с самоубийством? То есть они не «отказ от жизни, полной всех ее возможностей». С эвтаназией вроде ясно. А сэппуку — скорее ритуал казни. Попробуй самурай не сделай себе сэппуку, когда положено. Его, скорее всего, прирежут как бешеную собаку. То есть все равно помрешь, только не самураем.

Дурак это одно, а безумствующий, как сказали бы раньше, другое. И если с первыми делать совершенно нечего, то вторые могут быть людьми симпатичными, интересными. Даже, каким-то чудным образом, дельными. Многое тут зависит от тонкостей, но как вид они в целом выше. Путать эти виды, кстати, может только дурак.

После просмотра одного фильма: мне понравился фильм, но не понравился тот я, которому понравился фильм… Так бывает. То ли здоровая реакция организма на классно сделанное, но все же плохое, то ли духовность — на-понту.

Есть вещи, в которых я понимаю ровно настолько, чтобы понимать — я в них не понимаю вообще ничего. В музыке, например. При этом я маленько горжусь вот этим вот пониманием, и стыжусь этой гордости, а вот непонимания, про которого мое понимание — вообще не стыжусь. И та же самая схема дальше: горжусь отсутствием стыда, но немного стыжусь этой гордости.

Человека, ориентированного только на результат и более ни на что, оскорбить вообще невозможно. Ему можно только мешать. У лучших агентов, будь то агенты Бога или Дьявола, не бывает чувства собственного достоинства. И задеть его невозможно. Но, целя в него, можно задеть и что-то иное — и получить по-полной в ответ.

В Бога не верую, но позволю себе использовать слово «Бог» как некую смысловую фигуру.

Перед Богом люди вряд ли делятся на сильных и слабых. На умных и глупых тоже особо не делятся. И даже на плохих и хороших. Все мы слабые глупые испорченные зверушки.