– А ты говори поменьше, – посоветовал ей Ника. – Это и есть самый хороший тон для молоденькой девушки в присутствии взрослых. Спросят что-нибудь – ответишь, ты же не дурочка. А так смотри на всех с улыбкой, и больше ничего. Улыбка у тебя, как у мадонны.

В знаменательный день, когда в доме уже ждали гостей, Фандорин отвёл нарядную Миру в сторону и ободряюще сжал её затянутый в длинную перчатку локоток:

– Ты знаменитость. На тебя будут смотреть, в том числе ревнивыми глазами. Выискивать промахи, особенно женщины. Это не должно тебя пугать. Так уж устроен свет – не важно, в девятнадцатом веке или в двадцать первом. Будь со всеми доброжелательна и вежлива, но если почувствуешь насмешку или вызов, не теряйся. Я постараюсь держаться неподалёку и приду тебе на помощь.

– Ничего, Николай Александрович, – улыбнулась девочка белыми от страха губами. – Мне бы только папу не подвести. А если кто на меня наедет, дам сдачи. Роберт Ашотович всегда говорил: «Кто добрый, с тем надо по-доброму, а если кто обидел – давайте сдачи». Ещё песню нам пел, свою любимую.

И Миранда пропела хрустальным голоском:

– «При каждой неудаче давать умейте сдачи, иначе вам удачи не видать». А во двор уже въезжал автомобиль первого из гостей.

– Ну, в бой, – подмигнул Николас. – Ой, мамочки…

Мира деревянной походкой двинулась в сторону передней, откуда уже доносился звучный, известный всей стране бас режиссёра Оскарова:

– Миратушка! Ингушетия! У, затворники, старосветские помещики! Визит Магомета к горе! А где именинница?

Николас выглянул из коридора, увидел, как киноклассик, склонив львиную голову, целует ручку мертвенно бледной Миранде. Рядом стояла умопомрачительная мадам Оскарова, с великодушной улыбкой взирала на дилетантку и – с точно таким же выражением лица – на празднично расчёсанного Агбара, который возбуждённо подпрыгивал и повизгивал у ног хозяйки.

– Ты что это фрак нацепил, низкопоклонник? – Куценко шутливо снял с плеча режиссёра несуществующую пылинку. – Хватило бы и смокинга. Девочке всего восемнадцать.

– Да я не из-за вас. Был на открытии фестиваля «Русский меценат». Бабки на картину нужны, я тебе говорил.

– Ну и как? Достал? Режиссёр махнул рукой.

– Сказал бы я тебе русским языком, если б не присутствие этого волшебного дитяти.

«Меценат, лови откат» – вот какой у них фестиваль.

Тут каннско-венецианский лауреат все-таки не сдержался и выразился самым энергичным, идиоматическим манером, отчего Мира вздрогнула и испуганно оглянулась на Николаса. Тот пожал плечами: ничего не поделаешь, видно, так в этой среде заведено.

Куценко засмеялся, жестом пригласил проходить в салон, где стояли столы с винами и закусками, но другой рукой приобнял госпожу Оскарову.

– Маруся, ты через пять недель ко мне, на техосмотр. Помнишь?

– Уж про что про что, а про это я помню всегда.

Красавица нежно поцеловала хозяина в щеку, а по лестнице уже поднимались новые гости – и тоже такие, которых знала вся страна. Это был истинный парад планет!

Сначала обомлевшей Мире вручил букет Максим Кафкин, ведущий телешоу «Как украсть миллион». Не успела она прийти в себя, а ей уже тряс руку колумнист Михаил Соколов, реставратор некогда славной и теперь снова входящей в моду профессии сатириков-государственников. Потом бедняжку целовала светско-парламентская львица Ирина Оригами. А следом, шурша шелками и туманами, уже наплывала блистательная Изабелла Марченко (народная кличка «Средство Макропулоса») – на великую актрису Николас воззрился с особенным интересом, вспомнив, что она судится с газетой «Эросс» за диффамацию: редакция поздравила легенду кинематографа с совершеннолетием правнука.

Миранда держалась молодцом: подарки принимала грациозно, разворачивала, мило ойкала и даже розовела. На вопросы отвечала тихо, но без робости, иногда же ограничивалась одной улыбкой, что было уже высшим пилотажем.

Успокоившись за воспитанницу, Фандорин переместился в салон, где джазовый секстет исполнял вариации на темы классических шлягеров из Доницетти и Беллини. Теперь можно было подумать и о себе.

Странное у него было предчувствие: сегодня, наконец, что-то произойдёт. Не может же затишье продолжаться вечно? Сколько можно выгибать шею и всматриваться в небо: когда же выползет грозовая туча? Воздух насыщен электричеством, где-то за горизонтом перекатываются булыжники грома, а бури нет и нет. Уж скорей бы.

За все эти дни ни одного звонка от Жанны. Выданный ею телефон молчал, но Ника не забывал о нем ни на секунду, был готов к тому, что проклятая машинка в любое мгновение запищит – так истинный самурай живёт в непрестанной готовности к внезапной смерти.

В салоне, среди выпивающих, хохочущих, целующихся звёзд магистру сделалось совсем тоскливо – будто он по случайности угодил на глянцевый разворот журнала «Семь дней».

Он выскользнул в прихожую, чтобы через боковой коридор ретироваться в свои «партаменты» – и как раз налетел на чету Куценко. Они стояли спиной к двери и приближения гувернёра не слышали, потому что, производя свой манёвр, Николас старался ступать как можно тише. В результате чего и сделался невольным свидетелем маленькой супружеской сцены.

Инга Сергеевна говорила с ласковой укоризной:

– Дурачок ты, ей-богу. Нашёл к кому ревновать. Сколько лет прошло! Ты бы ещё татаро-монгольское иго вспомнил. Глаза мои этого Яся не видели бы, пропади он пропадом. Ведь ты сам его пригласил, у вас свои дела.

– Дела делами, но как вспомню… – глухо рокотал Мират Виленович.

Беседа явно носила интимный характер, однако пятиться назад было глупо – ещё подмётка скрипнет, только хуже получится. И Фандорин поступил самым тривиальным образом – кашлянул.

Мадам Куценко обернулась, вспыхнула и, бесстрастно улыбнувшись Николасу, спустилась по ступенькам вниз. Хозяин же, тоже покашляв, счёл нужным задержаться – должно быть, от смущения.

Выход в такой ситуации один: завести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. Поэтому, глядя через распахнутые двери на столичный бомонд, Фандорин сказал:

– Все-таки не зря русских женщин называют самыми красивыми. Всего несколько лет раскрепощенности, богатства, и вот наши светские львицы уже ничем не уступают лондонским или парижским. Вы только посмотрите, это же просто конкурс «Мисс Вселенная».

– Скорее, «Миссис Вселенная», – хмыкнул Куценко. – Жены наших политиков и богатеньких буратин в последние годы стремительно хорошеют и молодеют, это правда. Но дело тут не в генах, а вот в этих руках. – Он продемонстрировал свои замечательные пальцы и засмеялся. – Три четверти дам, которых вы тут видите, прошли через мою операционную. И каждый год я делаю им коррекцию – этого требует разработанный мною метод. Если какая-нибудь из моих лолобриджид опоздает на очередную профилактику, то с боем часов превратится в тыкву. Что делать – красота требует квалифицированного ухода.

Николас вспомнил, как Мират Виленович поминал жене режиссёра про какой-то «техосмотр». Так вот что имелось в виду.

– Но как вы всё успеваете? И заниматься бизнесом, и оперировать, и ещё эта профилактика.

Куценко вздохнул:

– За счёт сна, отдыха. Не помню, когда ел по-человечески – знаете, чтобы не спеша, с удовольствием. А что прикажете делать? Посвятить в свой метод ассистентов? Народ сейчас ушлый – враз свою клинику откроют и, конкурировать начнут. Прецеденты уже были. Опять же клиентки у меня особенные. – Он кивнул в сторону зала. – С ними личный контакт нужен.

Кажется, за финансовые перспективы фирмы «Фея Мелузина» можно не тревожиться, подумал Николас. В пациентках у чудо-доктора нехватки не будет, и за деньгами они не постоят.

Внезапно лицо Мирата Виленовича изменилось. Из устало-насмешливого стало сосредоточенным, напряжённым. Но не более чем на мгновение. Затем хирург просиял широченной улыбкой и, глядя мимо Фандорина, воскликнул:

– Ясь! Как обычно, опаздываешь! А ну давай дневник и чтоб без родителей не приходил!