На площадку поднимался стройный господин с импозантной проседью в тщательно уложенных волосах. Смокинг сидел на нем так, словно припозднившийся гость прямо в нем родился и с тех пор другого кожного покрова не знал – только время от времени линял, обрастая новой элегантной шкуркой.

Красавец дружески хлопнул хозяина по плечу, после чего оба исполнили странный ритуал: вместо рукопожатия стукнулись открытыми правыми ладонями, а потом ещё и шлёпнули друг друга по лбу.

– Салют, Куцый. Как говорится: здрасьте, давно не виделись.

– Это точно. Инга уж спрашивала, чем это вы с Ясем ночи напролёт занимаетесь. Вы что, говорит, ориентацию поменяли? – засмеялся Мират Виленович. – Но на сегодня брейк, лады? Только бумажку тебе одну покажу, и всё. Зайдём в кабинет?

– Угу, – промычал Ясь, вопросительно глядя на Николаса.

– Фандорин, гувернёр дочери Мирата Виленовича, – представился тот, но руку первым протягивать не стал, ибо гувернёр – фигура второстепенная и должен знать своё место.

Правильно сделал. Рукопожатием с наёмной рабочей силой гость обмениваться не пожелал – только оглядел Николаса с головы до ног и ещё раз повторил, но уже с другой интонацией:

– Угу.

Вежливый Куценко представил своего знакомого:

– Это Олег Станиславович Ястыков, мы когда-то в одном классе учились. А теперь главный мой конкурент, ему принадлежат аптеки «Добрый доктор Айболит». Вы их, конечно, знаете.

Тот самый Ястыков, из списка приговорённых!

Стараясь не выдать волнения, Фандорин спросил:

– Какая же может быть конкуренция между косметическими клиниками и аптеками? Скорее сотрудничество.

– Вот и я тебе говорю, Куцый, – засмеялся Ястыков. – Ты бы лучше со мной сотрудничал, а не бодался. Гляди, уши на нос натяну, как в пятом классе.

На мгновение лицо Мирата Виленовича исказилось странной гримасой, но, может быть, Николасу это показалось – Куценко весело двинул однокашника локтем в бок.

– Что ж ты один? Не узнаю грозу сералей и борделей!

– Почему один? Я с дамой. Сейчас познакомлю – супер-класс.

– Ну, и где твой супер-класс? Ястыков оглянулся.

– Её внизу твоя подхватила, повела гостиную показывать. Инга-то цветёт! Счастливчик ты!

И снова лицо хозяина дома дёрнулось теперь уже совершенно явственно.

Криво улыбнувшись Ястыкову, Мират Виленович попросил Фандорина:

– Николай Александрович, не сочтите за труд. Спуститесь, пожалуйста, вниз и скажите жене, что я поднимусь с Олегом Станиславовичем в кабинет, но к выносу праздничного торта мы непременно спустимся.

Подавив порыв низко поклониться и прошелестеть: «Слушаю-с, ваше сиятельство», Николас отправился на первый этаж. Раз ты обслуживающий персонал, умерь гордыню, знай своё место.

Инга и спутница неприятного Ястыкова были в гостиной – стояли перед портретом личного дворянина Конюхова.

Заслышав шаги, гостья, высокая брюнетка в алом платье с глубоким вырезом на загорелой спине, обернулась.

Ника покачнулся, ухватился за дверной косяк.

Это была Жанна!

Время и пространство переключили регистр и перешли в иное измерение, так что ровный, безмятежный голос Инги Сергеевны казался звучащим откуда-то из иного мира, из позапрошлого столетия:

– Заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности…

– Дмитрий, будет безнравственно, если ты и дальше станешь хранить молчание о причинах твоего бегства из Петербурга, – строго молвил Данила, едва дормез отъехал от площади.

Митя стоял на коленках, забравшись на заднее сиденье, и смотрел в окно: на поручика-гатчинца, пересчитывавшего полученные за шпагу деньги, на угрюмого Пикина – тот стоял один, накинув поверх рубахи плащ, и жадно дымил длинной трубкой. Карету взглядом не провожал, разглядывал землю под ногами.

– Я не понуждал тебя к откровенности, – продолжил Фондорин все тем же решительным тоном, – однако же, согласись, что после случившегося я вправе получить ответы на некоторые вопросы. Первое: кто таков упомянутый капитан-поручиком Еремей? Второе: почему за тебя обещано вознаграждение, и судя по всему немалое? Третье: что ты делал Петербурге – один, без родителей? Четвёртое…

Всего вопросов было ровным счётом двенадцать, перечисленных в строгой логической последовательности, из чего следовало, что занимали они Данилу уже давно.

– Простите меня за скрытность, мой почтённый друг и благодетель, – повинился Митридат. – Она была вызвана отнюдь не недоверием к вам, а нежеланием вовлекать вас в эту не до конца ясную, но опасную интригу.

И Митя поведал своему спасителю всё, как на духу, сам не замечая, что заразился от лесного философа привычкой изъясняться длинными грамматическими периодами.

Фондорин изредка задавал уточняющие вопросы, а дослушав, долго молчал – обдумывал услышанное.

– Рассказанная тобой история настолько запутанна и смутна, – сказал он наконец, – что, если позволишь, я попытаюсь осмыслить её суть, а ты меня поправишь, коли я в чем-то ошибусь. Итак. В законах о российском престолонаследии ещё со времён Великого Петра нет определённости. Государь вправе назначать себе преемника по собственной воле, не считаясь с династическим старшинством. Известно, что по насмешке судьбы сам Пётр назвать своего преемника не успел – испустил дух, так и не произнеся имени. С тех пор монархов на престол возводит не право, а сила. И первая Екатерина, и второй Пётр, и Анна, и младенец Иоанн, и Елисавета, и третий Пётр, и Екатерина Вторая были возведены на трон не законом, а произволом. Неудивительно, что в окружении Фаворита возник прожект миновать естественную очерёдность престолонаследия и сделать преемником императрицы не Сына, который известен упрямством и вздорностью, а Внука, который по юности лет и мягкости нрава станет воском в руках своих приближённых. Очевидно, завещание на сей счёт уже составлено, но осторожная Екатерина пока хранит его в тайне, по своему обыкновению выжидает удобного момента. Однако, как говорится, у мёртвых голоса нет. Если Екатерина сама, ещё при жизни, не передаст скипетр Внуку, то едва у неё закроются глаза, как в столицу явится Павел во главе своего пудреного воинства и займёт трон силой. Тогда всем его гонителям и обидчикам не поздоровится, а в первую голову самому Фавориту и его приспешникам. Твой приятель Еремей Метастазио умен и отлично понимает, что время не терпит. А тут ещё скудоумный Платон совсем потерял голову от страсти и затеял сам рубить сук, на котором сидит. Не сегодня-завтра зуровский неприятель Маслов добудет верные доказательства Фаворитовой неверности, и тогда случаю его светлости конец. Вот итальянец и решил сократить земное пребывание императрицы. Она должна умереть поскорее, пока Зуров ещё в силе, но умереть не в одночасье, а после болезни, чтобы у неё хватило времени утвердить Внука в державном преемничестве. Для этого и понадобился медленнодействующий яд. Верно ли я понимаю последовательность и смысл событий?

– Верно! – воскликнул Митя. – О, как верно! Только теперь интрига Метастазио раскрылась передо мной в полной ясности!

– М-да? – скептически покачал головой Данила. – А мне для полной ясности чего-то недостаёт.

– Чего же?

– Пока не могу сказать. Нужно хорошенько всё обдумать. Вот что, дорогой мой товарищ, не будем торопиться в Москву. Во-первных, надобность в спешке отпала, потому что погони за нами больше нет. Во-вторых, я обещался доставить тебя к Павлине Аникитишне, а она едет кружным путём и прибудет к своему дяде не ранее, чем через два-три дня. В-третьих же, в рассказанной тобой истории есть некая странность, которую я чувствую, но назвать не могу. Пока мы досконально во всем не разобрались, я счёл бы рискованным возвращать тебя в родительский дом – итальянцу будет слишком легко отыскать там опасного свидетеля. У господина Метастазио наверняка есть и другие помощники кроме Пикина.

Да и Пикина списывать нельзя, заметил Митя, но не вслух, а мысленно – чтобы не расстраивать своего легковерного друга.