– Не в деньгах дело, – отрезала Мира.

– А в чем же тогда?

– Своему нож в спину не втыкают. Так Роберт Ашотович говорил. Папа ждал, надеялся, а теперь из-за меня всё псу под хвост? Да я лучше сдохну!

Она снова зашмыгала носом, но теперь уж точно от слез – рукавом вытерла щеку, потом ещё и ещё.

Николас подошёл, сел рядом, протянул свой платок.

– Ты для него во сто крат важнее всех комбинатов, – сказал он тихо. – Что ему все деньги на свете, если он тебя потеряет?

Она закрыла лицо руками. Плечики сотрясались от рыданий, и Николасу захотелось их обнять, погладить девочку по голове, прижать к груди.

Не стал – побоялся, что оттолкнёт.

– Ты так говоришь, потому что о своих детях заботишься! – всхлипывая, выкрикнула Мира. – А на папу тебе наплевать! Только соври, что это не так!

Она впервые повернулась к нему. Блестящие от слез глаза обожгли Фандорина неистовым пламенем, и он смешался, опустил голову.

– Ну то-то. – Миранда высморкалась. – Ладно, не трясись. Скажи этим козлам: поговорю.

Телефонный разговор состоялся в третьей комнате, такого же нежилого вида, как две остальные, но побольше размером и с телевизором. У стен – диваны, на них разложены портативные рации, ещё какая-то аппаратура непонятного назначения, два короткоствольных автомата со складными ручками. Ясно – помещение для охраны.

У стола, на котором посверкивал огонёчками замысловатого вида аппарат, стояла Жанна, прослушивала что-то через наушники. Выходит, не отдыхала, хотя из кухни была отправлена в комнату именно за этим. Да нет, сообразил Фандорин. Это у неё с Ястыковым с самого начала было уговорено: злой следователь исполняет свою арию и уходит, оставив запуганного арестанта со следователем разумным и понимающим.

– Смотри, Ника, если эта будет молчать, расплачиваешься ты, – предупредила Жанна, а на Миру даже не взглянула.

Николас оценил точность этого психологического приёма.

– Поехали.

Ястыков надел вторые наушники, и Жанна быстро набрала номер. На пульте задёргались зеленые и красные индикаторы – должно быть, подавление локализации звонка, подумал Николас.

– Господин Куценко? – Тембр у Жанны изменился. Стал металлическим, неживым, как у офисного автоответчика. – С вами будет говорить дочь.

Сунула трубку Мире не глядя, словно нисколько не сомневалась в её покорности.

Та взяла, набрала воздуху и дрожащим голосом пролепетала:

– Папа, это я… Прости меня. Я так тебя подвела…

Поскольку Николасу наушников не выдали, он слышал лишь половину диалога и почти ничего в нем не понимал, тем более что говорил в основном Куценко, Мира же односложно отвечала.

– Нет, – сказала она вначале. – Всё нормально.

Потом, мельком взглянув на Нику и секунду поколебавшись:

– Он в порядке.

Фандорин надеялся, что правильно истолковал значение этой фразы – подозрение в предательстве с него снято.

– Да. И он, и она, – сказала затем Мира, покосившись на Ястыкова с Жанной. И после этого уже ничего не говорила, потому что к беседе подключился Олег Станиславович.

– А ты думал? – хмыкнул он. – Конечно, слушаем. Ну что, Куцый? Как будем работать?

Долгая пауза.

– Нет, не пойдёт, – заявил Ястыков. – Давай лучше…

Не договорил. Очевидно, Мират Виленович его перебил.

Жанна отобрала у Миры трубку – девочка свою роль уже отыграла.

– Зачем так громоздко? – снова возразил Олег Станиславович. – Я на это согласиться не могу…

А сам подмигнул Жанне и показал ей большой палец. Похоже, возражал не всерьёз – всё шло по плану.

– Разъединился, – улыбнулся Ястыков, снимая наушники. – Ух, какой крутой и непреклонный. Отлично, Жаннуля, ты опять угадала.

– Гадают на кофейной гуще, а это называется прецизионный расчёт, – назидательно ответила та. – Ну вот, Ника. Как и предполагалось, благородный отец потребовал, чтобы посредником был ты. Тянутся к тебе люди, доверяют. Будешь исполнять арию «Фигаро здесь, Фигаро там». Оплата согласно договорённости.

– Сколько вы ему платите? – быстро спросила Миранда. – А ну говорите, не то больше к телефону не подойду. Сами слышали папино условие: чтоб я звонила каждые два часа.

Задетый презрительностью её тона, Николас не смог себе отказать в горьком удовольствии, попросил:

– Расскажите, Олег Станиславович, какой гонорар мне причитается.

Хотел устыдить Миру, а вместо этого встревожил Ястыкова. Быстро переглянувшись с Жанной, предприниматель сказал:

– Николай Александрович, мы же договорились. Если вас эти условия не устраивают, я готов дополнительно выплатить компенсацию вашей семье. Но оставить вас в живых я не могу. Лучше назовите сумму, и, можете быть уверены, я её выплачу. Я человек слова.

Отличная мысль пришла в голову Фандорину. Рано или поздно Алтын выяснит, кто убил её мужа, она такая. А докопавшись до истины, непременно захочет расквитаться. Представления о морали у неё не христианские, врагам она прощать не умеет, и за вырванное око выцарапает два. Честно говоря, в данный момент он не мог осуждать её за кровожадность нрава. Интересно, сколько стоят услуги хорошего киллера, который взял бы заказ на этого кота Базилио с его лисой Алисой?

Пятьдесят Тысяч?

Сто?

Направление, которое приняли мысли магистра истории, объяснялось, конечно же, только расстройством нервов и эмоциональной истощённостью, но это сейчас Фандорину было всё равно. Он улыбнулся и сказал:

– Сто тысяч долларов. Переведите прямо сейчас. Банковский адрес у меня в записной книжке…

– Нет! – крикнула Миранда. Не истерически и не жалобно, а властно – да, так, что все к ней обернулись.

– Он останется жив. Иначе вместо комбината вам будет хрен с кисточкой, ясно?

Если бы девочка говорила дальше, размахивала руками, визжала, её, наверное, стали бы запугивать, но она больше не произнесла ни слова. Набычилась, выпятила вперёд подбородок, и стало ясно, что нужно или убивать её на месте, или соглашаться.

Жанна разглядывала Миру с интересом.

– В сущности, – протянула специалистка по любопытным ситуациям, – что он такого уж особенного знает? Ну, меня видел. Так не он один. Это ерунда. За мной гоняться все равно что за ветром в поле.

– Мне это не нравится, – качнул головой Ястыков. – Против моих правил. Он смотрел, слушал. Был лишний трёп. Нет-нет.

И тут Мира выкинула номер. Схватила со стола канцелярские ножницы, что было мочи оттянула свой розовый язычок и замычала – нечленораздельно, но смысл мессиджа был очевиден: сейчас отрежу.

Ястыков посмотрел-посмотрел на эту эффектную картину, поморщился.

– Ну вот что, Николай Александрович, – сказал он весомо и мрачно. – Если ваши дети станут себя плохо вести и вам захочется от них избавиться, просто расскажите кому-нибудь, всё равно кому, о том, что вы здесь видели и слышали. Я немедленно об этом узнаю и пойму ваш намёк. Окей?

До сего момента Фандорин крепился, старался держаться мужчиной, а теперь побледнел, задрожал. Возвращение к жизни, на которой ты уже поставил крест, – процесс не менее мучительный, чем расставание с ней. Воспитанница Краснокоммунарского детдома только что совершила невозможное – добилась помилования для осуждённого смертника. И как просто! Несколько коротких фраз, смехотворная выходка с ножницами, и ты спасён.

Во всяком случае, приговор отменён хотя бы на словах.

Ровно в полдень Фандорин поднялся на второй этаж «Кофе Тун», что на Пушкинской площади. Поискал взглядом Мирата Виленовича, не нашёл.

За четырьмя дальними столиками сидели крепкие молодые люди в костюмах и галстуках, перед каждым нетронутая чашка эспрессо. Один приподнялся, помахал рукой. Николас приблизился, узнал: охранники из Утешительного. Тот, что подозвал его жестом, молча показал на пятый столик, расположенный между остальными. Ника кивнул, сел. Второй стул пока был пуст. Господин Куценко ещё не прибыл.