Уайт снова всмотрелся в рисунок.

— И все это из одних только точек?

— Как вы удачно заметили, это криминалистическая загадка, детективный ребус. Мы, как детективы, собираем улики, и таковых уже предостаточно. Кроме того, мы располагаем превосходной исследовательской аппаратурой. — Он показал на стену, за которой находился компьютерный зал. — Здесь собраны вся история и литература, — все дошедшие до наших дней тексты, причем на всех языках. Все, что делается и обсуждается в Программе, также записывается. Как раз для этого и предназначен компьютер. Он обучается, сопоставляет, интерпретирует, переводит, хранит, шифрует и дешифрует коды. Вот только мы, ясное дело, не занимаемся криптографией, скорее наоборот: антитайнописью. Разрабатываем код, не понять который оказалось бы делом невозможным.

— И наш разговор накануне, когда вы звонили, — полувопросительно проговорил Уайт, — он тоже записан.

— В любой момент можно изъять информацию устным приказанием или стереть из памяти распоряжением, введенным в печатной форме.

Уайт безразлично махнул рукой.

— Не имеет значения. Что бы я ни сделал и ни сказал, — все фиксируется, и по истечении срока моего президентства разные люди — ученые и историки — так или иначе все выудят и рассуют по своим архивам… Но я так и не понял, какой смысл в посещении обсерватории Иеремией.

Макдональд помолчал, мысленно что-то взвешивая.

— До последнего времени — я имею в виду получение послания — Программа не содержала секретов. Пожалуй, основной моей обязанностью является поддержание ее в жизнеспособном, рабочем состоянии. Один из способов достижения этого заключается в информировании общественности, что мы и делаем, подчеркивая везде и постоянно значение и актуальность наших усилий.

«Именно этим ты и занимаешься сейчас со мной», — подумал Уайт, а вслух спросил:

— Обработка общественного мнения? Реклама?

— Верно, — подтвердил Макдональд.

«Что да, то да, — подумал Уайт. — Все, кто занят в сфере управления, обязаны постоянно помнить об этой стороне дела, если хочешь управлять успешно, непременно следует добиться общественного признания того, чем занимаешься. Да, общественное признание путем общественного понимания».

— Информация? — опять спросил Уайт.

— Как раз это мне наиболее импонирует, — подтвердил Макдональд.

— И мне тоже, — признался Уайт.

Открылась дверь, и заглянул Джон.

— Мистер президент, информация из Хьюстона.

— Давайте посмотрим, — сказал Уайт.

Макдональд нажал кнопку на столе. Глядя, как прямо перед ним зажигается знакомый экран, Уайт заметил:

— Терпеть не могу всего этого.

— Я тоже, — сообщил Макдональд. — Отфильтрованная информация неизбежно утрачивает большую часть своей ценности.

Слегка удивленный Уайт взглянул на собеседника, но тут экран ожил. Открылся вид с воздуха, — наверное, съемки велись с вертолета, зависшего над улицей у храма в Хьюстоне. По улице — туда и обратно — вышагивала толпа мужчин и женщин с транспарантами. Слова на плакатах из-за расстояния разобрать было невозможно, но уже минуту спустя камера дала их крупным планом:

Сквозь строй пикетчиков, взявших Храм в плотное кольцо, неравномерным, но неиссякающим потоком шли люди. Камера приблизилась к собравшейся за пикетчиками толпе — подобно туче, они скапливались вокруг здания в ожидании чего-то: команды, события, просто знака? По их виду трудно было понять: зрители это или же ожидающие своего часа активные участники событий.

Телекамера переместилась под огромный купол, и через минуту объектив выхватил передние ряды стадиона. Свободных мест уже не оставалось, стоявшие и сидевшие люди заполняли проходы. Внизу в освещенном круге, похожий на рисованного человечка, неистовствовал Иеремия. Сегодня он был не один. За его спиной высилось некое существо, нереальная, прозрачная фигура. Впрочем, мало кто сомневался, что это ангел — с нимбом и распростертыми крыльями. Правая рука его покоилась на плече проповедника. Тем временем рисованный человечек простер левую руку вверх, и все, как один, встали. Уайт ничего не услышал — звуком показ не сопровождался, однако ему показалось, он ощутил ударную волну от крика, вырвавшегося из более чем пятидесяти тысяч глоток и сотрясшего высоченный купол храма.

— Ну вот, опять прибавилось хлопот, — произнес Уайт, когда изображение исчезло и Макдональд выключил экран.

— Суета, — сказал Макдональд.

— Беспорядки, волнения… — продолжил мысль Уайт. — Все это создает такие трудности. Сколько проблем, угрожающих единству нашего народа, решено еще полвека назад, когда ваша Программа только начиналась. А сегодня любые затруднения препятствуют разрешению оставшихся. Сейчас, когда так остро ощущается необходимость в мире и спокойствии, этот ангел на пару с Иеремией предвещают новые заботы. Снова искусственно привносятся старые проблемы, — опять народы делятся на избранных и угнетенных, господ и рабов, избираемых и избирателей… Этот ангел Иеремии несет не мир, но меч. Ума не приложу, каким образом ему удалось узреть это все в послании, — закончил он, очевидно, позабыв, о чем совсем недавно расспрашивал Макдональда.

Макдональд взял со стола картинку в рамочке. «Что-то я еще прозевал», — подумал Уайт, когда Макдональд вручал ему вещицу.

— Как я уже говорил, художник выполнил это для вас. Нечто подобное, полагаю, представил на обозрение своим зрителям Иеремия.

Уайт взял рамочку и, повернув лицевой стороной, стал внимательно рассматривать изображение. Еще один рисунок, но на этот раз с изображением долговязого птицеподобного существа с рудиментарными крыльями. Прозрачный шлем покрывал голову. В противоположных углах рисунка располагались стилизованные изображения светил, а под солнцем, в правом углу, находилась напоминающая Юпитер планета с четырьмя спутниками — парой малых, как Луна, и парой больших, похожих на Венеру и Землю. Под ними колонкой вдоль правого края картинки выстроились цифры: от единицы до девяти. Вдоль левого края размещалась колонка слов: «Солнце — капелланин — крыло — капелланин — торс — бедра — стопы — капелланин». Под ногами существа виднелось большое Круглое яйцо, а под ним еще два слова — «солнце» и «более горячее солнце». Через забрало шлема смотрело лицо существа несомненно похожего на птицу, впрочем, существа разумного, и эта одухотворенность придавала ему отдаленное сходство с человеком. В выражении лица читались любознательность, доброта и понимание…

— Полагаю, оба изображения в одинаковой степени приемлемы, — сказал Уайт.

— Между прочим, — заметил Макдональд, — имеется еще одна причина, почему я так и не решился указать Иеремии на его ошибку. У него столько же прав интерпретировать послание, сколько и у меня.

— А еще одним мотивом послужила его благосклонность к посланию, и Программа воспользовалась этим.

Макдональд пожал плечами.

— Конечно. Я все время пытался втолковать: послание не содержит никакой угрозы — ни ему, ни его религиозным верованиям. И так оно есть на самом деле.

Уайта несколько удивило циничное замечание Макдональда. Впрочем, не так уж и сильно — чья-либо соглашательская позиция давно уже не являлась для него неожиданностью. Наверное, он рисовал себе иной образ Макдональда.

— Иными словами, вы милостиво позволили ему заблуждаться.

— Нет, — спокойно возразил Макдональд. — Просто, еще не зная содержания послания, по сути, мы автоматически интерпретируем его на уровне опять-таки детских картинок. Иеремия, переведя его символы в образы, тем самым интерпретировал послание уже на гораздо более серьезном уровне. Грубо говоря, оба рисунка — наш и сделанный Иеремией — одно и то же. Единственная объективная реальность, присутствующая здесь, — это компьютерная сетка.

— Такая малость, — негромко произнес Уайт, — а сколько за ней стоит.