— Это продлится недолго, — заверил его Макдональд. — Если вы не воспрепятствуете и мы обнародуем основную часть послания, — ученым всего мира предоставится прекрасная возможность исследования данного документа; появятся новые трактовки, интерпретации, и тогда, думается, нам не только удастся составить ответ, но и отправить его капелланам…

Уайт еще раз глянул на рисунок, но от прямого возражения все же решил воздержаться.

— У вас найдется карандаш или авторучка? — спросил он.

Макдональд протянул ему фломастер. С минуту Уайт усердно трудился над птичьей головой; закончив, вручил рисунок Макдональду. Теперь птица уже не походила на человека. Удлинившийся и искривленный на конце клюв сейчас казался более приспособленным для захвата добычи и ее растерзания. А птичьи глаза уже не казались невинными и смотрели злобно. Одним словом — хищник, подстерегающий очередную жертву.

— А если на самом деле они выглядят вот так? — осведомился Уайт.

* * *

«Все дело в том, — так следовало ему начать, — каков мир на самом деле. Таков ли, каким его видишь ты, или каким знаю его я? И, если остается хотя бы тень сомнения, не лучше ли заглянуть в прошлое, хорошенько изучить историю собственной расы и остаться черным, пока нет уверенности, что настоящее отменило старые обычаи и образ мышления».

Однако сказал он другие слова. «Ради Бога, Джон, я этот мир знаю, а ты — нет. Поверь Мне на слово, если уж сам ничего не видишь».

А Джон на это ответил: «Прошлое утратило значение».

Однако его слова только упрочивали это минувшее.

* * *

Уайт почувствовал: время истекло. Разговор необходимо побыстрее заканчивать и приступать, наконец, к решению: как управиться со всеми этими трудностями, которые возникли с появлением послания. Однако ему искренне не хотелось прерывать этого человека, ибо он ощущал его правоту. «Пусть выскажется до конца», — решил он.

— Какая разница, — проговорил Макдональд, — при расстоянии-то в сорок пять световых лет? Они жаждут понимания. Ищут собратьев по разуму во Вселенной.

— А зачем? — спросил Уайт.

— Наверное, не хотят оставаться в одиночестве. Затем же, зачем слушаем и мы. Дабы не остаться одинокими. Страшная это штука, одиночество.

«Да что он там может знать?» — подумал Уайт и сказал: — О да.

— Кроме того, они и так осведомлены о нашем существовании, — сообщил Макдональд.

— То есть как? — обеспокоенно спросил застигнутый врасплох Уайт.

— Голоса, — ответил Макдональд.

«Голоса. Ну конечно же. Чужаки приняли радиопередачи и сразу же догадались о существовании людей».

— Им неизвестно, кто мы, — продолжал Макдональд. — Они не знают, принято ли послание, прочтено ли, отправлен ли ответ. Не знают даже, в состоянии ли мы разобраться во всем этом. — Макдональд сомкнул концы пальцев. — Какое это имеет значение?

Уайт в нетерпении пожал плечами.

— Вы и ваши коллеги — специалисты по внеземным формам жизни и их возможному поведению. Но в данном случае даже профан может предсказать вам все последствия сложившейся ситуации.

Макдональд улыбнулся.

— Чудовища из Космоса?

— Чудовища существуют на самом деле, — сказал Уайт. — Будь то дикие восточные или северные племена. Или злобные горцы. Или жаждущая линча толпа фермеров.

— Все эти чудовища — вне цивилизации. Они не настроены на взаимопонимание и не способны к нему.

— Ну что ж, это еще один пример. Вдруг, капеллане передают сигналы одновременно нескольким планетам, а нападут на ту, которая ответит?

— Даже, если межзвездные путешествия возможны — хотя, скорее всего, это не так — если существует вероятность ведения звездных войн — хотя сама физическая природа космического пространства почти наверняка делает их невозможными, — даже тогда — стоило ли им все это затевать?

Уайт широко развел руками.

— Ну, зачем тогда затруднять себя передачей сигналов?

Макдональд хотел что-то ответить, однако Уайт продолжил:

— «Милая моя Обитель Одиноких Сердец, я жду уже целый миллион лет…» А может, они просто хотят убедиться, что со времен изобретения радио мы еще не успели уничтожить себя ядерным оружием. Может, они намерены передать нам инструкции для постройки какого-нибудь приемо-передатчика материи. Возможно, они руководствуются при этом собственными намерениями. И стоит нам только достигнуть определенного уровня техники, как придется заплатить им за все нашей же собственной планетой.

— Если бы даже такое представлялось возможным… не следует забывать, у них столько же шансов оказаться в наших руках. Это серьезный довод в пользу предполагаемого взаимного доверия.

— Равно, как и взаимного высокомерия и самонадеянности.

— Я не могу поверить… — начал Макдональд.

— Но вы в состоянии вообразить — перебил его Уайт. — Вся ваша жизнь прошла среди благородных ученых мужей. Вселенная для вас — некое уютное местечко, где к человеку относятся, если уж не самым сердечным образом, то — в наихудшем случае — равнодушно. Мне доводилось видеть внезапные взрывы ярости, озлобления и алчности, и мне отлично известно: разум не всегда подразумевает доброжелательность и добросердечие, но по самой своей сути — и это, к слову, прекрасно подтверждается моим личным опытом — наиболее часто выступает инструментом и своего рода стимулом непрекращающихся поисков наживы, сопоставления прибылей и убытков и определения путей достижения максимальной выгоды при минимальных затратах.

Ответ Макдональда прозвучал совсем иначе, нежели рассчитывал Уайт.

— В нашем деле следует руководствоваться только логикой. Единственная стоящая для передачи с одной звезды на другую вещь — информация, и очевидная польза подобного обмена намного превосходит сомнительные соображения любого другого рода. Наиглавнейшую пользу несет в себе известие о существовании во Вселенной иных разумных существ. Уже один этот факт придает силы и укрепляет дух. Далее, информация о другой планете — словно мы сами установили там собственные приборы или отправили туда наших ученых. Вполне понятно, подобное предприятие должно носить всеобъемлющий характер, охватывать различные аспекты и, конечно же, осуществляться в иных масштабах и в течение гораздо большего периода. Информационный обмен предоставил бы нам возможность прикоснуться, в конечном счете, к несметным сокровищам иной культуры и науки, их знаниям, углубил бы наши представления о самом процессе развития разумной расы.

Уайт предпринял попытку зайти с другой стороны.

— А если реализация всего вами изложенного изменит нас до неузнаваемости? Проблемы культурного шока при столкновении с более развитой цивилизацией известны. Общества, которым у нас на Земле не удалось избежать такого вот столкновения, либо распадались, либо оказывались порабощенными, а те, кому посчастливилось выстоять, добились этого ценой кардинального пересмотра шкалы жизненных ценностей и ориентиров, устоявшихся норм-и правил поведения…

Макдональд вглядывался в Уайта, словно прикидывая его способности к восприятию обсуждаемого.

— По-моему, вы не из тех, кто считает наши общественные устои идеальными. Неужели бы вас огорчило любое их изменение к лучшему? Контраргумент явно не выглядел убедительным.

— Если только такое изменение к лучшему коснется лично моего вкуса, — сыронизировал Уайт.

— Кроме того, — продолжал Макдональд, — приведенные вами примеры относятся к примитивным, стоящим на низшей ступени развития обществам, то есть изолированным и, следовательно, неспособным вообразить ничего лучшего или хотя бы иного…

— Один колдун как-то с грустью заметил Юнгу, [30] — медленно проговорил Уайт, будто припоминая: — «Мы можем внезапно лишиться всех наших грез».

— Ну, не такие уж мы примитивные, — уверенно возразил Макдональд. — Нам, например, известно, что во Вселенной есть другие разумные существа, не обязательно схожие во всем с нами, и тем не менее мы жаждем взаимопонимания и сотрудничества. Есть у нас и свои грезы и мечты о космических странствиях и перелетах, о встречах в Космосе — мечтания, вызванные к жизни богатейшей литературой и питаемые мифологией, с ее летающими тарелками и визитами пришельцев. Мы слушаем уже пятьдесят лет, и люди давно готовы услышать нечто, они психологически созрели для контакта. И вот наконец действительно узнали: контакт с Землей установлен. Услыхали голоса, увидели первую версию послания…

вернуться

30

Юнг Карл-Густав (1875-1961) — швейцарский психиатр и психолог, основатель аналитической психологии